Когда ты просыпаешься, на тумбе у кровати стоит тарелка с едой. Кусок чего-то серо-оранжевого в подливе. Ты не можешь заставить себя это съесть.
Возле бедра обнаруживаешь пульт управления, изменяющий угол наклона кровати, и жмешь на него до тех пор, пока не усаживаешься прямо. К здоровой руке еще присоединена канюля, через которую поступает обезболивающее. Другая по-прежнему в петле. Ты опять разглядываешь смазанные чернила буквы т и думаешь, делала ли ты татуировку сама, и если да, то тогда ты левша.
Ты долго смотришь на т, как будто хочешь взломать память.
И она взламывается, но только когда ты опять закрываешь глаза.
Появляется рука. Она держит твое запястье, а в другой руке швейная игла. Твой друг, Т. Он макает иглу в чернила, а потом вонзает ее тебе в запястье, выводя первую букву своего имени.
Руки у Т теплые. Ты сидишь у него в фургоне. Он выводит татуировку, но ты спокойна. Никакой музыки. Только звук его голоса. Ты большой художник, говорит он тебе. Вокруг множество твоих рисунков. Они покрывают все стены. Пока Т работает, ты не отрываешь взгляда от его лица и решаешь, что тебе нравится в нем все. Правда, Т перебарщивает с дезодорантом. Вспомнив это, ты чихаешь.
Тут Т перебарщивает с чернилами, и идеальный хвостик т раздваивается. Он пытается убрать ненужное детскими салфетками. Но чернила уже попали под кожу. Т недоволен собой.
Брось, успокаиваешь его ты. Здорово. Отличная буква.
Что бы ни случилось, вздыхает Т, даже когда мы по-настоящему состаримся, ты будешь помнить, как я ее делал.
Ты открываешь глаза и опять видишь вчерашнюю медсестру, она стоит слишком близко к кровати, прижимая к груди зеленую хозяйственную сумку.
Проснулась, говорит она, поворачивая к тебе столик. Открывает три контейнера и сдирает с них пленку.
Вы купили мне еды? – смущенно спрашиваешь ты.
Нет, отвечает она. Приготовила нечто настоящее. Ты ведь не ешь. Это не упрек. Здешняя еда тебя убьет.
Ожидая ответа, она нервничает. Ты пытаешься вспомнить, как ее зовут.
Марджи, да?
Верно. Она широко улыбается. Не такая уж плохая память после всего, что случилось.
Медсестра сделала роллы в рисовой бумаге. Сквозь нее просвечивают листики базилика. В другом контейнере на подушке красного риса, сваренного в кокосовом молоке, веером, как расцветший цветок, уложены ломтики жаренного на гриле банана. И еще маленький контейнер с соусом.
Сладкий чили и лайм, говорит она. Но не очень остро.
Это все мне?
Да. Ешь. Пока у меня не начались неприятности.
Ты смотришь, как Марджи идет к выходу. Слово формируется у тебя во рту, но слишком поздно, она не услышит.
Спасибо, говоришь ты.
Ролл прохладный, недавно из холодильника, прилипает к пальцам. Кто эта женщина, медсестра Марджи? Она чего-то от тебя хочет? В животе у тебя странные ощущения, но ты понимаешь, что обязана есть, хотя бы ради того, чем она рисковала.
Ролл лопается и скрипит во рту. Мягкий, упругий. Ты чувствуешь вкус базилика и манго. Сочетание сладкого и пряного прочищает рот. Во время еды приходит аппетит. Ты пробуешь жареный банан. Маслянистый, теплый. Ты кладешь в рот сваренный на кокосовом молоке рис и хочешь, чтобы тебя навсегда оставили сомнения в человеческой доброте.
Скоро Марджи возвращается. Ты всматриваешься в бейджик, приколотый к карману. Медсестра Марджи Шапиро.
Марджи Шапиро, говоришь ты, было правда вкусно.
Она со счастливым видом укладывает контейнеры в зеленую сумку.
Наверно, проголодалась. Все съела.
Теперь, подкрепившись едой и воспоминаниями о Т, ты совсем проснулась.
Вы могли бы открыть ресторан, размышляешь ты.
Тогда мне пришлось бы общаться с посетителями. А я не умею.
Сегодня Марджи выглядит лучше. К ней, как сказала бы твоя бабушка, вернулся цвет лица. Ты на секунду вспоминаешь бабушку и ради нее надеешься, что ограбление заправки – неправда.
Как вы думаете, я могла бы принять ванну?
Сколько ты готова заплатить? – строго спрашивает Марджи, и ты догадываешься о том, что это шутка, только когда она подмигивает. Ванна у меня в списке. Давай-ка поскорее, пока меня не припахали.
Марджи отсоединяет канюлю, и ты спускаешь ноги с кровати. Пытаешься встать, но тебя шатает. Марджи предлагает тебе руку. Ты хочешь сама. Она опять пытается тебя поддержать.
Я справлюсь, огрызаешься ты и видишь ее обиженное лицо. Лучше бы не видела.
Ты медленно идешь к двери и вдруг чувствуешь на себе памперсы.
Неудобно. Ты пытаешься поправить халат. Задница торчит?
Все нормально, смеется Марджи. Я прикрыла.
Прямо за дверью охранник, откинувшись на спинку стула и вытянув ноги, говорит по телефону. Марджи сердито смотрит на него, и он убирает ноги, чтобы вы прошли.
Я ее помою, объясняет ему Марджи. Можете с нами спуститься, но, разумеется, в ванную я вас не пущу.
Охранник кивает, с кряхтеньем поднимаясь со стула.
По-моему, его выудили с пенсии, шепчет Марджи.
Ты смеешься, но это причиняет боль. Идти трудно, ты шаркаешь, плечо пульсирует – ходьба требует полной сосредоточенности. Прямо за тобой скрипят ботинки охранника. Ты прижимаешь руку к ребрам, так меньше болит. Слева замечаешь кухонный уголок. Дальше четыре палаты, потом лифт, несколько закрытых дверей и выход. В коридоре пахнет какой-то подливой.
Тебя поместили в геронтологическое крыло, сообщает Марджи.
Ну спасибо.
Отсюда лучший вид во всей больнице.
В ванной два унитаза, две душевые кабинки и одна с ванной. Боль раздирает живот, но в туалете ничего не происходит. Ты бросаешь памперс в большое ведро, постаравшись в него не заглянуть.
Все обезболивающие вызывают запор. Марджи будто предугадала твой вопрос. Она в кабинке, наливает воду в ванну. Я потом дам тебе слабительное.
Пока Марджи наполняет ванну, ты чистишь зубы. Выплевываешь синюю пену в раковину и смываешь ее. Смотришь на себя в зеркало. Интересно, кто-нибудь в четырнадцать лет и девять месяцев чувствовал себя таким старым?
Марджи выходит из кабинки розовая от пара.
Вы верите в реинкарнацию? – спрашиваешь ты.
О, да ты у нас по большим вопросам, причем с ходу. Если честно, я никогда толком об этом не думала.
А как вы считаете, если бы вы перевоплощались, лицо оставалось бы тем же самым?
Господи, надеюсь, что нет. Теперь Марджи смотрит на себя в зеркало и обеими руками приподнимает подбородок. Стало быть, ты веришь?
Точно не знаю.
А можно знать точно?
Ты пожимаешь плечами.
Если ты возвращаешься собакой или тараканом, разве это не связано с тем, каким ты был в последней жизни, с твоей кармой? Марджи проверяет воду.
Сколько, вы сказали, я уже здесь?
Тебя привезли в понедельник, сегодня среда.
Ты ничего не помнишь про вторник, кроме короткого разговора с Марджи.
Вы говорили, меня ввели в общий наркоз. А назначали еще что-нибудь? Чтобы я забыла?
Когда ты поступила, я дежурила. Тебе дали общий наркоз, чтобы обследовать рану. Скорее всего, легкая амнезия, обычная история. Не исключено, провал в памяти возник вследствие шока.
Так бывает?
Так может быть, для защиты от воспоминаний, с которыми не справляешься.
Марджи освобождает твою руку, потом помогает снять больничный халат и покрывает повязку на плече пищевой пленкой.
Скоро все вернется, я уверена. Но не все сразу.
А если я не хочу вспоминать?
Иногда, наверно, лучше забыть. Марджи толчком открывает дверь в кабинку. Полагаю, моя помощь тебе здесь не понадобится?
Не-а.
Ладно. Не плескайся. Плечо мочить нельзя.
Да, сестра Марджи. И ты закрываешь за собой дверь.
Пока тебя окутывает пар, ты крепко держишься за поручни. От тебя воняет. Бедной Марджи Шапиро пришлось стоять рядом. Ты заходишь в воду и расслабляешься. Закрыв глаза, прилаживаешься спиной к изгибу ванны.
Солнце скатывается с неба.
Чувство страха.
Утром Мида вытаскивает тебя из кровати. Нетерпение на ее лице напоминает тебе, какой сегодня день. Потому что во сне ты пыталась забыть.
Она тянет одеяло.
Не трогай меня! – кричишь ты, прижавшись спиной к стенке и зажав одеяло коленями. Если я не встану на пол, день не сможет начаться.
Не будь ребенком. Мида хватает тебя за щиколотки и тащит с кровати. Ты пытаешься ударить ее. Прямо смешно. Она идет к двери и вталкивает тяжелое корыто.
Что ты там делаешь?
Собираюсь тебя помыть. Перед свадьбой надо сделать из тебя приличную девочку.
Я не ребенок.
А мне кажется, все-таки ребенок. Мида встает над тобой, уперев руки в боки.
Ты срываешь с себя ночную рубашку и бросаешь ее в угол.
Что с тобой? – спрашивает Мида.
А ты как думаешь?
Это должно было случиться, Птаха. Скоро явятся гости, я не могу вывести тебя голой.
Ты залезаешь в корыто, прикрывая грудь руками. Стараясь в нем поместиться, прижимаешь колени к груди.
Может, я приму обет, говоришь ты. Стану монахиней. И не надо будет выходить замуж.
Зачерпывая воду и поливая тебе голову, Мида фыркает. Да монахини дохнут там от голода.
Неправда.
Птаха, всем известно, монахи кормят только тех, с кем хотят спать.
Ты пытаешься не слушать Миду. Она якобы знает о мире все. Но, согласившись выйти за Чоу, она вряд ли видела хоть что-то за пределами его участка.
Поле в окне теперь, после того как отец спьяну собирал урожай, похоже на беспорядочное лоскутное одеяло.
Мне совсем не хочется.
Понимаю, смягчается Мида. Все не так страшно, как кажется.
Откуда ты знаешь?
Я уже замужем за самым ужасным из них.
Мида обходит тебя, ее волосы стекают блестящей волной. Ресницы такие длинные, что можно ловить насекомых. Все в деревне считают ее красивой. Но разве ей это помогло?
Когда ты мылась последний раз? – спрашивает Мида, зачерпывая воду, принявшую цвет чая.
Не помню.
Как же противно. Она выливает тебе на голову еще воды и запускает в волосы гребень.
А-а! – кричишь ты. Ты можешь хоть сегодня быть со мной поласковее?
Мида наливает в ладонь жасминовое масло и втирает тебе в волосы. Накручивая пряди на пальцы и массируя голову, что-то мурлычет. От ее рук, голоса ураган в тебе на мгновение стихает. Она собирает волосы на затылке, скручивает, тянет их, и у тебя начинает покалывать в голове. Затем Мида начинает расчесывать волосы, приминая их к спине.
Вставай, говорит она, отступив, чтобы посмотреть. Знаешь, а ты можешь быть хорошенькой, если постараешься.
Но я не собираюсь быть хорошенькой.
Мида смеется. Небольшой совет, сестричка. Когда выйдешь замуж, придется потрудиться быть хорошенькой. И научиться время от времени проливать слезы. Но не слишком часто, если хочешь, чтобы муж тебя жалел.
Я не хочу, чтобы кто-нибудь меня жалел, тем более муж.
Захочешь, гарантирую.
Ты слышишь голоса прибывающих родственников и медленно одеваешься. Мида поторапливает. Когда ты готова, она дарит тебе свой свадебный кафтан. Конечно, полагается изъявить благодарность, но тебе не нужны никакие кафтаны.
Мида берет тебя за руку и ведет во двор, будто ты опять маленькая. И, усевшись на высокий стул, который мать поставила так, чтобы все родственницы, поедая пирог, могли на тебя пялиться, ты действительно чувствуешь себя маленькой. Мать подает чай, а Мида заплетает тебе косы, добавляя в них подаренные ленты и амулеты.
Идя по двору, отец и его друзья останавливаются поглазеть на тебя, так как теперь уже можно.
Тут он и говорит: Десять тысяч косичек хлопот, а мужчины смеются и, подначивая друг друга, уходят.
В углу двора отец выкладывает на стол кожаную подстилку и ракушки для очередной игры в чоупар. А ты-то думала, все кончилось, так и так играть больше не на что. Мужчины рассаживаются, женщины несут клецки и пиво, но принять участие в игре им никто не предлагает. Ты уже в детстве стояла у стола, смотрела, как отец поднимает над головой стаканчик с фишками, и всякий раз молилась, чтобы он выиграл.
Но он почти всегда проигрывал.
Солнце скатывается с неба, и гости подходят ближе. Отец и дядья поют песню о твоих волосах, начинаются речи. Тетя, которую ты в жизни не видела, преподносит тебе брикет чая, и мать нашептывает ответ: Я очень рада вашему подарку. Ты повторяешь ее слова и добавляешь: Хотя лучше бы вы подарили мне пиво. Гости смеются, полагая, что ты шутишь.
Ты терпеливо пережидаешь кривлянья других пьяных родственников. Они громко поют. Когда ты закрываешь уши руками, они решают, что ты все шутишь, и снова смеются. Глядя, как они обжираются, тебе хочется закрыть и глаза.
Улыбайся, говорит мать. По крайней мере притворись, будто тебе все нравится.
Во дворе горят факелы, на вертеле медленно ворочается коза. Лица гостей от ячменного вина раскраснелись, в углу слышны крики. Там собралась целая толпа. Ты не видишь отца, зато слышишь его голос, в отчаянии перекрикивающий остальные.
Мать ведет тебя к низкому мягкому сиденью и бьет в гонг. Все деревенские парни и холостяки тут же выстраиваются в ряд; каждый желающий получить тебя в жены делает предложение. Но все это пшик, ты ведь не имеешь права голоса. Некоторые их родители уже предлагают что-то твоей матери.
Юноши и вдовцы по очереди кладут тебе на колени подарки. Когда подходит парень с цыпленком, Мида дает ему подзатыльник.
Ты правда считаешь, мою сестру можно завоевать цыпленком?
О проекте
О подписке