Ты просыпаешься одна в белой комнате. Все тело налито свинцом. Ты даже пошевелиться не можешь – тебя привязали к кровати. Ногами натягиваешь веревки, но они нисколько не ослабляются.
Солнечный свет пробивается по периметру занавесок, и ты понимаешь: сейчас день. Одна рука лежит поверх одеяла, вторая в петле. По плечу как будто били дубиной, спутанные волосы при дыхании поднимаются и опускаются, словно на груди улегся полудохлый зверь.
Ты догадываешься, что находишься в больнице. В палате стул, высокая тумба с железными ящиками, стол на колесиках и аппарат с мигающими огоньками – красными и зелеными. К свободной руке прикреплена канюля.
Ногти твои выкрашены в зеленый металлик, а на внутренней стороне запястья той руки, что в петле, татуировка – маленькая т. Вряд ли это религиозное, думаешь ты. Ты ведь неверующая. Ты подтягиваешь запястье поближе к глазам, но, судя по тому, как съехал хвостик буквы, татуировку делал любитель (или ты сама?); ты ничего не помнишь.
Ты вообще мало помнишь. В голове туман, и хочется спросить кого-нибудь, как ты здесь очутилась.
Во рту мучной привкус, как будто клей. Ты осматриваешься в поисках воды.
В дверях женщина.
Доброе утро, Птаха, говорит она. Ты не слышала, как открылась дверь, поэтому непонятно, сколько времени она уже здесь стоит.
Вы кто? – спрашиваешь ты.
Твоя медсестра, Марджи. Зашла тебя проверить.
Почему меня привязали к кровати?
Тебя ввели в общий наркоз, а дети, выходя из него, иногда кричат и сучат ногами. Это называется синдром разгневанного ребенка.
Я ребенок?
Тебе четырнадцать лет и девять месяцев. Врач беспокоился, как ты выйдешь из наркоза, поскольку в организме уже были наркотические вещества. Ты знаешь, что принимала?
Она говорит громко и медленно, будто иначе ты не поймешь.
Ты качаешь головой. Нет, не помню.
Она идет к тебе с градусником. Можно я подсуну его тебе под язык?
Какой сегодня день?
Утро вторника.
А когда я сюда попала?
В понедельник после обеда. Откроешь рот?
С гадким привкусом во рту тебе не хочется его открывать.
Вы не могли бы дать мне воды?
Она наливает в пластиковый стаканчик воду. Ты медленно ее пьешь.
Вы знаете, как я здесь очутилась?
Прости, отвечает она, и лицо ее напрягается. Мне нельзя говорить.
Тебя обливает волной покалывающего жара.
Ладно, а кому можно?
Медсестра отходит к железной спинке кровати в изножье и постукивает ручкой по планшету с информацией о пациенте.
Вы вообще ничего не можете мне сказать?
Она оборачивается на дверь, потом опять к тебе.
Ты с водяным пистолетом пыталась ограбить заправку. Подоспели двое полицейских, и один выстрелил тебе в плечо.
Почему вы говорите шепотом?
За дверью охранник. А мне нельзя ничего тебе рассказывать.
Охранник?
Решили, что ты склонна к побегу.
Очень смешно.
Ты дашь мне измерить температуру?
Ты открываешь рот. Язык до сих пор синий, удивляется медсестра и пристально на тебя смотрит.
Почему у тебя синий язык? Ты хочешь, чтобы она отвернулась, и закрываешь глаза. Наконец пищит градусник.
Как ты себя чувствуешь? – спрашивает сестра, вынимая его.
Непонятно. Кажется, я не очень много помню.
Натерпелась, наверно?
Если честно, я знаю только то, что вы мне сказали.
Похоже, тебе захотелось голубого слаша[1].
Слаша?
Поэтому язык синий. И ты выпила его, до того как заплатить. Или вообще не заплатила. Я могу что-то сделать для тебя, прежде чем уйду?
Да. Снимите, пожалуйста, эти веревки. Я не могу пошевелить ногами.
Медсестра Марджи вглядывается тебе в лицо, смотрит в глаза. Вроде ты без осложнений вышла из наркоза.
Ну, если не считать того, что я ничего не помню.
Воспоминания вернутся. Просто отдыхай и жди.
Она отстегивает ремни под кроватью, а затем наклоняется над тобой и снимает их. Но, наверно, у Марджи подкосились ноги, поскольку она теряет равновесие и падает на тебя.
А-а! – кричишь ты.
Прости, пожалуйста. Медсестра поспешно поднимается. Лицо ее вдруг становится серым.
Вы собираетесь упасть в обморок? – спрашиваешь ты.
Меня вообще не должно здесь быть. Смена закончилась несколько часов назад.
Почему вы тогда здесь? – спрашиваешь ты, но Марджи уже вышла из палаты.
Поскольку ремни развязаны, ты пытаешься сесть. Все тело болит. Ты размышляешь о том, что сказала медсестра. Бессмыслица. Зачем тебе грабить заправку? Пожалуй, не стоит ей верить, но рана-то вот она, и судя по боли, вполне возможно, от пули. Хотя откуда тебе знать?
Ты вынимаешь руку из петли. Плечо покрыто прозрачной клейкой лентой, а под ней перевязано бинтом. Ты ощупываешь ленту, но не можешь найти ни начала, ни конца. И засыпаешь.
Ты бежишь к кладбищу. У раскрашенных камней на входе налетает порыв ветра, и над головой бьются разодранные молитвенные флаги. Сюда родители тоже запрещали тебе ходить.
Ты медленно идешь по дорожке, прислушиваясь к звукам, издаваемым обезьянами и козами.
Монахи избивают пришельцев палками, говорил тебе твой друг Теши, единственный твой друг. Еще ты знаешь, что козы, испугавшись, бросаются на всех подряд. Несмотря на опасность, ты продвигаешься дальше, ведь тебе нужно найти Теши. И как можно скорее.
Вы познакомились в раннем детстве. Ты устроила себе на поле гнездышко, а он пришел. Прежде чем ты спросила, как его зовут, он вывернул карманы и показал тебе монеты и амулеты, каких ты никогда не видела. Сказал, что отец у него – рагьяп[2] и его работа – заботиться о мертвых. Такую работу никто не хочет, но его отец для нее родился, и сам Теши тоже. Помогая отцу, он вслед за стервятниками сдирал с мертвецов все, что оставалось. Он неприкасаемый, сказал также Теши. Но тогда для тебя это было всего лишь слово.
Теши часто приходил, когда ты возилась в поле, и ваши совместные игры становились все интереснее. Но однажды твой отец заметил, как вы бежите по дороге, погнался следом и потребовал, чтобы Теши назвал свое имя. Он прямо навис над ним, но тот не растерялся.
И кто твои родители? – прогремел отец.
Теши испугался, но сказал правду о своих неприкасаемых родителях, а дальше говорить было нечего. Отец поднял палку и погнал Теши по дороге как дикую собаку.
Правда, отец никогда не уделял тебе особенного внимания, и ваша с Теши дружба продолжилась. Вы встречались в высокой траве на соседских полях или в лесу, куда другие жители деревни ходить боялись.
Как-то раз, выйдя из леса, вы с Теши повстречали двух мальчиков-монахов чуть старше вас с кружкой для милостыни. Теши дал им амулет из кармана и поинтересовался, куда они направляются.
К Тропе пилигримов, ответили они.
А куда она ведет? – спросила ты.
На Священную гору.
Ты слышала, как взрослые, в том числе твоя мать, рассказывали о Священной горе, но лишь шепотом, не предназначенным для твоих ушей. По твоим предположениям, туда родители тебя тоже не пустили бы.
А что там, на Священной горе? – спросила ты у мальчиков.
Некоторое время они смотрели друг на друга, будто раздумывая, как ответить, а потом просияли, кивнули друг другу, и один сказал: Священная гора очистит твое сердце и покажет тебе, кто ты на самом деле.
Услышав их слова, убежденность, ты почувствовала, как приоткрывается твой маленький мир. И как сама ты становишься больше.
А неприкасаемым? – спросил Теши.
И неприкасаемым.
А девочкам? – спросила ты.
И девочкам.
Тогда вы с Теши услышали – и с тех пор напоминали друг другу каждый день, – что даже если сердце ваше нечисто, его можно очистить, что, несмотря на земные границы (Теши – неприкасаемый, ты – девочка), у Священной горы когда-нибудь можно будет узнать правду о том, кто вы на самом деле.
Ветер треплет можжевельник по обе стороны дорожки, приминая его к самой земле. Если появится монах или коза, эти оббитые кусты тебя не спрячут, поэтому ты пробираешься между валунами и сползаешь вниз.
Предвечерние тени быстро движутся и сбивают с толку. Куда поставить ногу? Холодный воздух щиплет лицо и пальцы. А правда в том, что, даже если ты найдешь Теши, он может тебя и не пустить.
После объявления отца на празднике ты попросила Теши об одолжении: одеться в костюм какого-нибудь мертвеца и прийти к твоим родителям в качестве жениха. Тебе хотелось убедить родителей, что ты все-таки чего-то стоишь и не надо продавать тебя чужому человеку. Но если бы ты думала не только о себе, то поняла бы: унижение Теши неизбежно.
Когда он подошел к дому, ты впервые увидела в нем не только своего друга, но и просто человека. Такого, каким должны были увидеть его твои родители: красивого юношу в элегантной одежде и с букетиком полевых цветов для матери. Ты пригласила его войти, он переступил порог, и вы очутились в нереальном мире, где каждый разыгрывал свою роль. Поверив, что Теши – состоятельный коммивояжер, родители тоже приветствовали его. Отец предложил пива, мать – еды. Его манеры, костюм произвели на них впечатление, и отец не узнал в нем мальчишку, которого много лет назад гнал палкой по дороге.
С вопросами вылез Чоу.
Вы торговец, сказал он Теши. И чем торгуете?
Одеждой. Иногда ювелирными украшениями, соврал Теши.
И по какой дороге ходите?
По северо-восточной.
Северо-восточной? Разве разбойники не перекрыли там перевал?
Перекрыли, кивнул Теши. Я их встретил. Но в итоге они меня не тронули.
Как же вам это удалось? – поинтересовался отец.
Я назвался рагьяпом. Неприкасаемым. Может, разбойники увидели во мне своего, а может, испугались.
Чоу ударил рукой по столу: Я так и знал.
Отец встал и распрямился во весь свой рост. Кто ваши родители? Как вас зовут? И время свернулось.
Теши опять сказал правду, как в детстве. Но на сей раз отец не погнал его по дороге.
Благодарю вас за гостеприимство. Теши взял плащ и направился к выходу. Ты пошла за ним, а Чоу закричал вслед: Мясник! Я так и знал.
Теши большими шагами шел к дороге. Ты догнала его и, желая извиниться, вдруг спросила: Ты все еще хочешь бежать со мной?
Не лучшее время, Птаха. Теши ускорил шаг. По наклону его тела ты поняла, что больше всего он хочет от тебя уйти.
А как же Тропа пилигримов? Наш план?
Он остановился и повернулся к тебе. Птаха, не проси меня больше стать кем-то другим. И он двинулся к дороге, а ты, пока он не исчез из виду, смотрела, как расстояние между вами растет.
Ты не замечаешь на кладбище признаков его присутствия. На земле никаких следов, а хижина прибрана и пуста.
Можно, конечно, подождать в хижине, но придет твой отец. Или сначала тебя найдет злой монах. И разве накануне того дня, когда тебя продали, как мешок ячменя, ты не ждала Теши достаточно долго? Может, он не простил тебя, а может, и никогда не простит.
Ты идешь обратно по крутой дорожке, на ходу отломив ветку можжевельника и сказав себе, что, если увидишь монаха, то ударишь первой, и даже козы тебя испугаются.
О проекте
О подписке