Как отмечал Чарльз Пирс [Пирс, 2000: 141], диада состоит из двух субъектов, приведенных к единству и связанных отношениями. Просто два субъекта – это еще не диада. В диаде каждый субъект приобретает свойства как часть диады. Иначе говоря, диада тоже обладает системным качеством, не сводимым к свойствам ее элементов.

Если эту логику приложить к теме нашего исследования, то она приобретает конкретный смысл: просто два индивида не являются парой. Они становятся ей только через развитие отношений, превращающих два «Я» в одно «Мы». При этом идентичность каждого партнера обретает новое качество: он/она становится членом конкретной пары. Взаимодействие двух индивидов в рамках интимной пары ведет к тому, что они влияют друг на друга, во-первых, ситуативно (действие в конкретной ситуации принимается с учетом не только наличия другого, но и признания его права на собственный интерес), а во-вторых, трансформируя личности друг друга.

Взаимодействие в малой группе имеет двойственный характер. С одной стороны, это личностное взаимодействие двух конкретных индивидов, и именно этот ракурс находится в центре внимания социальной психологии. Если этим ограничиться, то пара вполне может рассматриваться вне социокультурного контекста.

С другой стороны, интимная пара как малая группа – это социальное взаимодействие двух ролей (например, «девушка» и «ее молодой человек»), которые не придуманы данными индивидами и существуют в обществе как комплекс социальных ожиданий, предписаний и ограничений. Иначе говоря, уникальные индивиды в интимной паре как малой группе исполняют более или менее стандартизированные социальные роли. И здесь «общественные отношения выступают в форме непосредственных личных контактов» [Андреева, 2000: 191]. В этом случае интимная пара приобретает четкие, конкретно-исторические особенности.

Интимная пара как малая группа (диада) формируется внутренними и внешними отношениями. Внутренние связывают двух партнеров друг с другом, а внешние обеспечивают интеграцию пары во внешнюю среду. Первый и непосредственный уровень внешней среды представлен родителями, родственниками и друзьями. Обычно формирование пары предполагает и реконфигурацию внешних отношений. Туда, куда раньше входил один человек, теперь входит пара. Происходит и неизбежная реконфигурация ресурсов времени, сил, денег: часть того, что раньше тратилось на близкое окружение, отдается партнеру. Второй уровень представлен социальными институтами и большими группами – сообществами, в которые интегрированы индивиды. Через выбор партнеров из своей макросреды происходит и воспроизводство однородности социальных групп и сообществ. Индивид, выбирая социально и культурно близкого партнера, участвует в процессе исключения «чужих» из своей большой социальной группы или института (например, государства). И, напротив, через выбор партнеров из других групп границы размываются: например, транснациональные интимные пары выступают каналом миграции.

Описание малой группы как последовательности фаз ее динамики [Tuckman, 1965] в полной мере применимо и к интимной паре. (1) Фаза формирования, на которой пока еще потенциальные члены группы тестируют друг друга и возникает взаимная зависимость. (2) «Штормовая» фаза внутригрупповых конфликтов. (3) Фаза нормирования, в ходе которой происходит сплочение группы. (4) Фаза функционирования группы как комплекса взаимосвязанных ролей. (5) Фаза умирания, распада группы. Все фазы образуют «жизненный цикл» малой группы [Mills, 1964; Gibbard, Hartman, 1973]. Интимная пара зарождается, развивается, достигает пика, а потом либо умирает, либо превращается в иной тип интимной пары (например, сожительство или семью).

Итак, неформальная интимная пара – это малая социальная группа (диада), сформированная на основе сексуального влечения и бегства от одиночества, которые трансформировались в комплекс социальных ролей. Она представляет собой процесс, проходящий через несколько стадий развития.

Любое, даже самое кратковременное взаимодействие соединяет людей в аморфные и краткосрочные образования, которые умирают, как только люди расходятся. Ирвинг Гофман [Гофман, 2009: 14] сделал их предметом серии своих исследований, определенных как «социология случаев». Такие ситуативные объединения только с большой натяжкой можно назвать малыми группами. Подобные ситуации возникают и в сфере сексуальности, когда люди встречаются на очень короткое время, а затем расходятся. Это пластичные, мимолетные интимные пары, регулируемые логикой случая непосредственного взаимодействия, а не групповой динамикой.

Несмотря на давнюю традицию изучения малых групп в социальной психологии и в меньшей мере в социологии, интимные пары, особенно романтические, и их групповая динамика до сих пор не были предметом серьезного научного исследования.

Интимная пара как возникающая социальная единица

В диалектической логике XIX века количественные изменения порождают качественно новые феномены. В философии и социальных науках сделан вывод о несводимости целого к свойствам его элементов. Эта мысль есть уже у Огюста Конта, но наиболее четко она сформулирована Эмилем Дюркгеймом в «Методе социологии» [Дюркгейм, 1991: 398]: элементы, комбинируясь, образуют уже самим фактом своей комбинации новые явления, суть которых находится не в самих элементах, а в целом, образованном их соединением. Действие этого принципа он видел не только в природе, но и в обществе, свойства которого не сводимы к свойствам индивидов. Э. Дюркгейм называл эту новую реальность «социальными фактами», однако на языке современной социальной науки этот же феномен обычно обозначается категорией социальной структуры [Elder-Vass, 2010: 15].

Эта идея получила развитие в системном подходе [фон Берталанфи, 1969]. Социальное взаимодействие индивидов порождает возникновение новой, уже социальной, реальности, качественно отличающейся от реальности их тел и психики. В данной традиции, называемой реляционной (от англ. relation – отношение, зависимость, связь), возникающие новые свойства или силы характеризуют целое, а не его взаимодействующие части. Разумеется, не всякое скопление элементов порождает такое целое. Совокупность песчинок является всего лишь кучей песка. Предпосылка возникновения новых свойств – взаимодействие элементов целого, которое в этом случае принимает форму организованного комплекса частей, не сводимого к их сумме [Elder-Vass, 2010: 16–18]. Курт Левин рассматривал группу как динамическое целое, обладающее свойствами, отличными от свойств составляющих его элементов, и не сводимое к их сумме [Левин, 2000, 2001]. Групповая динамика порождается взаимодействием членов малой группы, формирующим их взаимозависимость.

Неформальная интимная пара как малая группа не равна сумме двух индивидов. Их взаимодействие порождает надындивидуальное (системное) качество (или эффект поля), не сводимое к свойствам каждого члена пары. Иначе говоря, в паре, с одной стороны, сохраняются периодически встречающиеся индивиды, а с другой – есть надындивидуальное «Мы».

Соотношение элементов может принимать разные формы. На одном полюсе былая индивидуальность индивидов подвергается переплавке, превращаясь в «Мы». Этот процесс представляет собой идеальный тип, приближение к которому встречается в период ограниченного по времени апогея взаимной страсти. На другом полюсе находится пара как сумма двух индивидов, не порождающая заметного системного качества. Это два одиночества, скрашивающие горечь своего опыта в периодических встречах. Есть двое, но «Мы» нет.

Эффект поля, или системное качество, возникает в двоякой форме. Во-первых, это социально-психологическое поле как атмосфера, в которой индивиды воспринимают мир через оптику «Мы». Это поле порождается взаимодействием двух индивидов как социобиологических действующих лиц. Здесь зарождаются чувства, возможные только как совместное переживание. Во-вторых, пара представляет собой взаимодействие социальных ролей (не только членов пары, но и окружения).

Эффект возникновения нового качества маркируется с помощью ритуалов. Например, объяснение в любви не только коммуникативный акт (Он сообщает Ей о переживаемых чувствах), но и ритуал перехода к качественно иному уровню интимности: скрытое от глаз содержание чувств переводится на язык слов. Роль ритуалов перехода выполняют первый поцелуй и первый секс. Одновременно эти проявления телесной интимности означают и конструирование новых идентичностей: обычно (но не всегда!) такая близость позволяет говорить: «он мой молодой человек», «она моя девушка», «мы встречаемся» и т. д.

Категория «изменчивость» описывает не только восходящую стадию формирования интимной пары как малой группы, но и нисходящую. Здесь пара возникает в новом качестве: например, пара страстных влюбленных превращается в пару старых друзей, в которой эротическая интимность уже не является определяющей характеристикой. Исчезновение интимной пары – это одновременно и возникновение нового феномена: бывшей интимной пары, существующей как воспоминание, вторгающееся в тех или иных формах в новую жизнь.

Энергия формирования пары

Стремление объединяться в группы – самое главное свойство людей [Forsyth, 2014: 1]. Интимные пары представляют собой частный случай этого процесса. В таком объединении проявляются, с одной стороны, универсальные характеристики групп, а с другой – существенные особенности.

Интимная пара возникает в результате стремления двух индивидов быть вместе. Поэтому проблема пары не сводится к формуле «1 + 1 = пара». Остаются вопросы относительно причин этого процесса. Почему два человека стремятся друг к другу? Почему они делают именно такой выбор в условиях наличия множества вариантов? Можно выделить несколько причин.

Сексуальное влечение. Проявляющееся в разных формах – от сугубого физиологической страсти до возвышенной любви. На первом уровне мотивации индивид, по сути, не сильно отличается от животных. Зоологи в изобилии находят параллели с природой. Два человека преобразуют энергию сексуального влечения в поступки и практики: флирта, ухаживания, ритуала завоевания симпатии, социального обмена и т. д. Биологическая энергия преобразуется в социокультурные формы. Чтобы удовлетворить физиологическое влечение в обществе, неизбежно надо исполнять соответствующую социальную роль и вступать в социальное взаимодействие, «упаковывая» в него собственно сексуальные отношения.

В традиционной культуре сексуальное влечение оправдывалось необходимостью продолжения рода и жестко увязывалось с браком. В современных же обществах, прошедших или проходящих через сексуальную революцию, эрос отделяется не только от своего биологического оправдания как средства воспроизводства рода, но и от брака [Iorio, 2014]. Он становится самостоятельной ценностью, формируя смысл возникновения гедонистических пар как социальной формы обеспечения удовольствия и комфорта.

Природная энергетика сексуального влечения принимает, в свою очередь, разные формы.

Сексуальное возбуждение – простейшее природное влечение. Зигмунд Фрейд [Фрейд, 1991] рассматривал сексуальную энергию (либидо), порождающую напряжение и ищущую разрядки, в качестве ключевого механизма влечения. Иногда эту концепцию применяют также в качестве физиологической концепции любви. Тем не менее приравнивание сексуального влечения к любви неоправданно примитивизирует человеческие отношения. «Если следовать такому взгляду на сексуальность, – пишет Эрих Фромм, – идеальным средством удовлетворения влечения была бы мастурбация» [Фромм, 2004: 107].

Такое влечение краткосрочно и проходит после его удовлетворения. Если бы мы исходили только из физиологии, то история пары имела бы мимолетный характер: возбуждение прошло, поэтому нет причин затягивать отношения. Это логика животного мира, никуда не исчезающая и в сообществах людей. Пары, объединенные только физиологическим сексуальным влечением, представляют собой пластичные, очень кратковременные образования. Практики формирования подобных пар принимают вид сексуального «серфинга»: индивид, почувствовав сильное сексуальное возбуждение, ищет способы его быстрого удовлетворения. Добившись своего, он теряет интерес к своему партнеру. Именно такое сексуальное влечение лежит в основе формирования мимолетных пар в пространстве коммерческого секса, но не только там.

Нормативная культура может жестко осуждать и даже карать такие отношения или относиться к ним снисходительно. В обществах, опирающихся на всепроникающие традиции, доминирует первый вариант регулирования. В современных же обществах прежние механизмы подавления таких форм проявления сексуальности ослаблены, а культура гораздо более толерантна. Кроме того, проституция приняла форму хорошо организованной индустрии, позволяющей удовлетворять сексуальные потребности без обременения устойчивыми, а потому сложными отношениями.

Влюбленность – это сексуальное влечение, более основательно укорененное не только в физиологии, но и в психике и культуре. Она предполагает стремление как к эротической, так и к духовной и интеллектуальной интимности. Влюбленность относительно устойчива во времени и не привязана к акту сексуального удовлетворения. Однако такое влечение относительно кратковременно: быстро достигнув пика, оно сменяется разочарованием. Данный человек – это «самый-самый», но только здесь и сейчас. И очень скоро о прошедшей влюбленности вспоминают со смесью удивления и самоиронии.

Любовь – это относительно устойчивое сексуальное влечение к конкретному индивиду, наделяемому статусом уникальности. Именно осознание уникальности объекта четко отделяет любовь от физиологического по своей природе влечения. Для Э. Фромма любовь – «это стремление к полному слиянию, единению с единственным другим человеком. По своей природе она исключительна» [Фромм, 2004: 124]. Категория «любовь» объединяет большое количество разнообразных форм эротического влечения. Канадский психолог Джон Ли [Lee, 1973] предложил часто цитируемую и по сей день классификацию любви, выделив целый ряд идеальных типов: страстная, гедонистическая, любовь-дружба, рассудочная, любовь-мания, любовь-самоотдача. Минусом этой классификации является одновременное использование разных оснований для выделения идеальных типов.

Энергия одиночества. Абрахам Маслоу на втором уровне пирамиды потребностей поставил потребность в безопасности, подразумевая не только безопасность в узком смысле этого слова, но и стабильность, защиту, свободу от страха, тревоги и хаоса [Маслоу, 1999: 81–82]. Даже в современном мире немало обществ или просто районов, улиц, где женщинам небезопасно находиться без мужского сопровождения, в ряде культур это даже считается неприличным и недопустимым. Таким образом, за бегством от одиночества может стоять и базовая потребность в безопасности.

Кроме того, человек – социальное существо. Люди всегда жили в коллективах того или иного масштаба, социальность – часть человеческой природы, одна из насущных жизненных потребностей. Как отмечал А. Маслоу, на новом витке мотивационной спирали, когда удовлетворены базовые физиологические потребности и обеспечена безопасность, «человек как никогда остро начинает ощущать нехватку друзей, отсутствие любимого, жены или детей»; он «терзаем чувством одиночества, болезненно переживает свою отверженность» [Маслоу, 1999: 86–87]. Одиночество болезненно, а то и мучительно, поэтому камера-одиночка используется как форма цивилизованной пытки.

Слово «одиночество» понятно почти всем, но в то же время оно ускользает от попыток дать ему четкое и принимаемое всеми определение. «Одиночество – слово, имеющее многочисленные значения и еще большее число интерпретаций» [Покровский, Иванченко, 2008: 1]. Его содержание определяется не только используемой исследовательской оптикой, но и конкретными ситуациями, отражаемыми в нем. Часто одиночество трактуется как болезненно переживаемый дефицит интимности.

Человек убегает от одиночества в разных направлениях: в толпу, трудовые коллективы, аудиторию театра и кино, СМИ, дружбу. 65 % опрошенных россиян считают, что отсутствие семьи и детей часто заставляет людей чувствовать себя одинокими. Одиночество среди семейных людей отметили только 6 % респондентов^[7]. Создание интимной пары – разновидность такого бегства. Демонстрация одиночества как осознанного выбора часто является формой рационализации сложившегося положения: оно обосновывается в убедительных для окружающих и самого человека рациональных терминах.

В то же время, как утверждает экзистенциальная философия, одиночество не сводится к переживанию ситуативной изоляции. Это способ бытия человека («Я»). Хосе Ортега-и-Гассет пишет об «одиночестве-неслиянности», и в этом качестве оно непреодолимо. «Человеческая жизнь, – утверждает он, – в силу своей неотчуждаемости по сути есть изначальное одиночество» [Ортега-и-Гассет, 1991: 262]. Человек не может передать свое «Я» другому, не может слиться с другим «Я», не может смотреть на мир с чужой колокольни, полностью совпадающей с его точкой наблюдения мира. Люди обречены в лучшем случае на недопонимание, а в худшем – на полное непонимание друг друга.

Взаимная любовь представляет собой идеальную модель преодоления одиночества. В ней – мечта уйти от него через духовное и телесное слияние с любимым человеком.

Люди проявляют противоречивые тенденции, что обусловлено противоречивостью их психической организации. С одной стороны, они бегут от одиночества, а с другой – они периодически ищут уединение, отсутствие которого для многих не менее тягостно, чем одиночество. Устав от одного, они ищут противоположное. Уединение – это желанное в данный момент одиночество.

Нельзя жить в обществе, не принадлежа ни к одной группе. Интимная пара лишь одна из многих их разновидностей. Люди, живущие соло, не имеющие интимного партнера, не абсолютно одиноки. Многие из них принадлежат к другим группам, включены в иные типы интимности. Например, «мать-одиночка» связана тесными узами (по крайней мере, на ранних этапах) с ребенком, у нее могут быть родственники, друзья, она может быть членом каких-то коллективов.

Энергия человека может проявляться в самых разных видах активности.