Директор следил за процессом подготовки к московским гастролям: фиксировал, что уже увезли театральный реквизит в аэропорт, постаралась Тамара Иннокентьевна, описывал, как актеры готовятся к поездке. С утра 30 ноября 2007 года Министр культуры выступил в Театре оперы и балета и рассказал о плане гастролей и встреч в столице России. «Заканчивается предпоследний месяц работы и жизни в родном ГРДТ. И больно, и устал от всего, но больше всего от сложных людей. Их немного, но они есть», – такие мудрые, выстраданные слова поведал директор своему всепонимающему другу-дневнику.

«02.12.2007 г. С первой партией своих подчиненных (пятьдесят человек) съездил в порт, пробыл там три с половиной часа. Устал, но зато пятьдесят человек видели, что я их провожаю. Завтра утром сильно рано, но, видимо, все равно поеду провожать. Полетят двенадцать человек – в том числе В. Антонов, А. Кузнецов, А. Лобанов, который, видимо, переймет от меня директорство. Лучше бы он, чем «блатная Шуба» (В. Шубин – ремарка автора повести)». Дело с подготовкой к московским гастролям директор блестяще довел до конца.

Одна из последних позитивных записей дневника: «12.12. 2007 года. Очередное главное событие – Указ Президента РС(Я) от 8 декабря с.г., опубликованный в газете «Якутия» о награждении семидесяти человек Якутии правительственными наградами, в том числе и меня – медалью А.С. Пушкина. Этой же медалью наградили одного журналиста. Меня-то понятно, за что наградили, а вот его – не понятно. Хороший он журналист и не более того, написал кое-что, но этого мало. Надо Пушкина любить, и на всю жизнь, как это умею делать я». На этом записи директора обрываются… Он доработал до конца театрального сезона, то есть июня 2008 года.

Но не могу не сделать такое добавление к этому параграфу. Я нашла в последнем деловом дневнике директора несколько бумажек, они убористо исписаны. Уходящий со сцены уставший директор, который, впрочем, никогда не признавал, что он устал, писал о Театре Будущего, театре, который должны создать его преемники. Вот выжимки, квинтэссенция его мыслей.

Первое. Необходимо соответствовать высокому статусу академического театра в условиях экономического и духовного кризисов в России, которые имеют перманентный характер. Необходимо хранить традиции классической школы актерского мастерства. Поколения сменяют друг друга – и династийная связь может прерваться. Но русская культура в ее лучших ценностях и образцах должна быть сохранена. Следовательно, в репертуар должны быть включены классики, это стержневое направление репертуарной политики. Только это поможет самоидентификации с ценностями русской культуры. Но в репертуар вполне могут войти и модернистские пьесы современных авторов, наших современников. Только не надо «современного прочтения» Чехова, Гоголя, Достоевского – пусть оно будет старым, классическим. Зачем нам Раскольников, слушающий рок и ищущий сайт убийц и самоубийц в Интернете? Это извращение!

Второе. Надо воспитывать своего зрителя, готовить его к премьерам. Для этого стоит организовать театральные кружки, мастер-классы известных актеров, арт-лаборатории и др. Можно организовывать пресс-конференции после каждой премьеры и обсуждать увиденное. Надо наладить связи с Национальной библиотекой и совместно с ней делать читательские конференции. Можно обсуждать пьесу до премьеры и после. Чем больше мы будем говорить о спектаклях, тем больше будет разгораться пламя жгучего интереса к театральной жизни в Якутске.

Третье. Надо реконструировать пространство фойе. Вывешивать здесь картины русских художников, которые сегодня находятся в глубоком андерграунде. Можно украсить фойе персонажами из сказок или поставить экспозиции с изделиями Гжели, Палеха, платками Павловского Посада и др.

Четвертое. Надо создать особую среду театра. Приглашать к неформальному и заинтересованному общению потомков пашенных крестьян, павловских и якутских староверов, потомков трактовых ямщиков и ссыльных, казаков, старожилов, творческих людей. Создать Клуб любителей театра и обсуждать на Круглых столах премьеры. Кто знает, а, может быть, из этих разговоров родится новый спектакль? Надо больше ставить талантливых пьес о жизни русского человека на Крайнем Севере.

Пятое. Обязательно и непременно надо модернизировать музей театра, привлечь художника-дизайнера. Надо разработать тематико-экспозиционный план музея. Здесь должны быть фотографии из глубокого «деревянного» прошлого: старое деревянное здание театра по улице Кирова. Фото дореволюционных трупп. Помню, какое удовольствие я получил, разглядывая старинные монохромные фотографии зрителей театра 1850 г. в Иркутском академическом драматическом театре им. Н.П. Охлопкова, узнав среди них генерал-губернатора Николая Муравьева-Амурского. Нам тоже необходимо поэтапно воссоздать историю театра. Надо рассказать историю творчества наших великих артистов – Нины Константиновой, Валентина Антонова, Александра Кузнецова, Эдиса Купшиса.

Шестое. Не замыкаться в рамках одного театра. Общаться с коллегами из других регионов и с саха-театрами. Искать, искать и еще раз искать – новые формы выражения творческой мысли, новых режиссеров, новых актеров, новые сюжеты. Про то, что надо неустанно пускаться в поиски, не Вениамин Каверин сказал, а лорд Теннисон, об этом почему-то мало известно. Теннисон написал стих про то, что Одиссей заскучал на своей Итаке и уже слегка постаревшим снова отправился в морской поход и заявил: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!». Вот, что двигало мною, я, как и в стихе лорда, всегда хотел пуститься в новое плавание, я всегда был Одиссеем. И этот завет я хочу передать своим преемникам!

***

На пенсии директор театра занялся общественной работой и продолжал вести дневники. Записи были более спокойные, посвящены они были в основном семье. В театр директор иногда приходил – на премьеры новых спектаклей, поговорить с молодежью, дать ей совет, заглядывал он и к директору Александру Лобанову.

В 2010 году ушла из жизни любимая супруга Ивана Ивановича. Он очень тяжело переживал ее уход, каждый день пешком ходил к ней на кладбище, приносил любимой цветы и пешком шел обратно. И летом, в жару и зимой, в стужу он старательно приходил на могилку в течение пяти лет. Он никак не мог смириться с тем, что болел все время он, а умерла она, его Катерина. Ходил еще в церковь, в Преображенский собор, на могилу безвременно ушедшего совсем молодым владыки Зосимы, с которым долго дружил.

09.08.2010 года директор-пенсионер сделал такую «деловую» запись: «Нашел в театре маленького черного щенка. Принес его домой. Кот спрятался, не признал его. Щенок попил молока. Мы с ним точно уживемся. Вот только бы кот Вилли его принял. Назову собаку Рэкс-2 в память о бабушке». Собаку назвали Север. Кот его не принял, и они регулярно дрались. Директор на пенсии настолько полюбил этого маленького коротконогого с длинной мордой пса, что никогда с ним не расставался. Они вместе ходили в магазин, принимали ледоход на Лене, ездили на дачу, купались в озере. Север стал настоящим другом пенсионера. Когда директор стал уже совсем стареньким, они с Севером устраивали променад к памятнику Пушкина, в скверик. Директор проверял, хорошо ли почистили шевелюру поэта, чиста ли дорожка, ведущая к памятнику. Подходил к театральной тумбе и гладил наклеенную на нее афишу спектакля «А поутру они проснулись», спектакля-долгожителя. Он тихо плакал, но никто не видел этого. Убедившись, что все хорошо хотя бы снаружи театра, он спокойно садился на скамейку, чтобы предаться воспоминаниям. Собака пристраивалась рядом, у его ног.

Умер наш герой в 87 лет и 6 месяцев, или как говорится, на 88 году жизни. Но 87 лет он все-таки отметил. Ведь он всегда ставил себе рубежи, в которых присутствовала семерка. На этом празднике были коммунисты, с которыми в последние годы наш визави активно сотрудничал и родственники. Осталась фотография: Иван Иванович выложил на полу из апельсинов цифру 87 и прилег к своей инсталляции, радуясь жизни. По фото видно: он чувствовал себя вполне счастливым человеком.

Он умер за три дня до окончания театрального сезона, 19 июня 2015 года. Он, капитан театрального корабля не мог уйти со своего мостика раньше, чем вверенный ему корабль пристанет к очередному берегу. Он завершил свой трудный жизненный путь, сделав все, что хотел сделать. Занавес его жизни закрылся. Последний спектакль «Вишневый сад» по А.П. Чехову того театрального сезона посвятили, конечно, ему, легендарному директору, директору от бога. На его похороны пришел весь город. В почетном карауле возле гроба усопшего был замечен первый президент РС(Я) Михаил Ефимович Николаев, Андрей Саввич Борисов и многие другие известные люди. Театр в тот день напоминал Храм с высокими куполами, все речи звучали возвышенно. Когда гроб стали выносить из театра, который так любил и боготворил покойный, зал взорвался сильными, долго не смолкающими аплодисментами. Теперь уж точно – последними.

Через год после смерти директора на его могиле был установлен прекрасный памятник – постарались его дочь и внук. Кладбищенский художник оказался настоящим талантом. Он нарисовал портрет знаменитого якутянина на черном мраморе – с вьющимися волосами, в тельняшке и с 42 медалями и орденами. Четко вывел, прочертил медаль «За доблестный труд в Великую Отечественную Войну» и «За Победу над Японией». 7 ноября 2016 г. на доме, где жил директор со своей семьей была установлена памятная доска с барельефом Ивана Ивановича. Пришли коммунисты с красными стягами, представители мэрии, актеры и журналисты.

А еще через три года, 23 июня 2019 г. в Год театра и в конце театрального сезона был открыт переулок имени нашего героя. Аншлаг переулка был вывешен на том доме, где жил директор, когда приехал в Якутск молодым специалистом. На переулке расположены производственные цеха, о которых так переживал директор, два ресторанчика и еще несколько зданий. По нему всегда ездит много машин и постоянно спешат люди. По этому переулку наш директор много раз ходил на работу, когда был известным человеком и когда был совсем молодым, а его маленькая дочурка на этом переулке играла в декорациях театра…

Его звали Иван Иванович Подойницын. И он был моим отцом.

Любовная вакцина как средство против пандемии и прочих неприятностей

Мрачный город смотрел в окно кухни. Город жил без запахов, эмоций, праздников и фактически без прохожих. Кафе, парикмахерские, кинотеатры, разные учреждения не работали. Открыты были только продуктовые магазины и ломбарды. Редкие прохожие шли по городу, сутулясь. На лица были натянуты маски. Руки были облачены в перчатки. У людей был страдальческий вид. Пандемия бушевала в этом мрачном городе, впрочем, как и по всему миру. Некрологами были заполнены все газеты.

– Город абсолютно асексуален, – сделал вывод Альберт.

Он пил кофе, наслаждаясь его терпким вкусом, и смотрел в окно. Он пил еще красное вино. Это было дорогое вино с послевкусием. Альберту нравилось смотреть через стекло на город-монстр – какое-никакое развлечение.

– О-о! Пошел дождь! – обрадовался Альберт и поднял воротник своего махрового халата. – Вот так лучше, так не будет капать, – прикалывался он.

Мужчина отпил вина из изысканного хрустального бокала и сказал с мечтательностью в голосе:

– «Тучи капают…» Помнишь Йоко Оно? Давай поставим диск Джона Леннона и Йоко Оно «Двойную фантазию». Через три недели после выпуска диска жизнь этой пары кончилась. Джона убили физически, Йоко – морально. А нам с тобой сколько осталось?

– Алик, ты сходишь с ума, – равнодушно ответила Оливия.

Она тоже пила кофе и вино, так как делать было больше нечего.

– Ты сказала это безвкусно! – разочарованно протянул Альберт. И в его голосе послышались нотки назидательности. – Это неправильно! Ты же знаешь, в эту пандемию нельзя терять вкус! Кофе должно пахнуть кофе, и мы должны ежедневно радоваться этому, вино – вином. Каждое наше предложение должно быть окрашено какой-то эмоцией – и мы тоже обязаны радоваться этому. Это же значит, что мы пока не умираем… Депрессия не должна взять нас за горло! Ты должна была сказать: «Алик, ты сходишь с ума!» или с досадой, или с сочувствием, или с игривостью упругой кошки, которая хочет привлечь своего кота…

– Я тебя умоляю, что за чушь! – перебила его Оливия и отмахнулась от мужчины, как от назойливой мухи или кота. – Ты же знаешь, мне все надоело. Я полгода вижу в окне пустой город и твой профиль, склоненный над чашкой. Я полгода слышу твои рассуждения о жизни, и они не отличаются новизной. И все! Больше ничего! А я хочу свежих эмоций… Я хочу наконец-то во что-нибудь поверить.

– Я придумал! – неожиданно воскликнул Альберт. И лицо его осветилось неподдельной радостью. – Мы можем поехать путешествовать! По Якутии. Больше ведь никуда ехать нельзя. Аэропорты закрыты. Мы возьмем с собой кучу красивой одежды, как будто мы отправляемся в Италию или Таиланд. Поедем вначале на озеро. Но давай представим себе, что это море… Будем играть в такую игру: будто бы все хорошо, нет ни пандемии, ни ограничений, ни страха гибели. Как будто мы путешествуем в дальние края. Мы изучаем новые края, прикидываем, как там будем жить и какой профессией заниматься.

Оливия посмотрела на бой-френда, как всегда, с иронией. Но что-то в его рассуждениях все же привлекло ее. Вопреки ожиданиям, она не стала противоречить.

– Мы будем соблюдать правила выживания в пандемию, но не будем говорить об этом вслух. Тому, кто назовет слово «пандемия», или «депрессия», или «болезнь», или, не дай бог, «смерть» – штраф! – так постановил мужчина. Он был крайне доволен своим предложением.

Окунево озеро

Альберт с Оливией сидели, обнявшись, на заднем сидении такси. Приятный ветерок проникал в машину и раздувал цветастое платье Оливии. Это был прохладный сосновый бор, высокий, в нем было много разных дорог и тропинок. Но одна из этих путаных дорог вела к озеру Хотун Маачия, или, по-другому, к Окуневу озеру. Озеро располагалось в пригородах Нижнего Бестяха, на полпути до другого села – Техтюр.

У озера была своя история. Поговаривали, что им владел техтюрский предприниматель – Василий Сокольников, якобы это все была его земля, она досталась ему в наследство от деда-тойона. Таксист, который рассказал эту историю, так и заявил: «Внук» озера Василий Сокольников решил, что окуни в водоеме закончились и пора делать на берегу пляж. Пусть люди едут. К тому же, озеро будет давать хороший доход… Он же специально дал ему название Хотун Маачия, что переводится с якутского Госпожа Маачия. Романтично! Пусть эта госпожа и охраняет озеро от злых духов, пусть ходят-бродят легенды про ее «присутствие». А то Окунево озеро – как-то уж слишком буднично»

Это озеро – загадка природы. Вода в нем чистейшая, голубая и аквамариновая. В чем объяснение удивительной чистоты этого природного водоема, таежного бриллианта? Никто толком не знает ответа на вопрос. Версии разные: озеро по каким-то каналам связано с рекой Леной, которая обеспечивает его новой водой. Озеро питают подземные источники. Озеро прозрачно и напоминает голубой кристалл, несмотря на большое количество купающихся, потому что расположено в сосновом бору, а на дне его повсюду лежит песок и мох. Воздух в сосновом лесу полон озона и кислорода, он просто звенит от тишины.

Альберт с Оливией выпорхнули из такси, как парочка влюбленных, как юноша и девушка и сразу побежали к озеру, которое между собой называли «морем». Альберт напевал про себя одну из рокерских песенок: «Давай поспорим, что река станет морем…» Море-озеро было большим, плоским, оно уютно примостилось на алаасе. Аквамариновая вода переливалась на солнце разными бликами, солнце пронзало своими стрелами толщу воды. У берега озеро было неглубоким, и дети игрались в воде. Взрослые доплывали до середины озера. По берегу рос темно-розовый мох.

Альберт и Оливия заняли лежак и отправились в кафе в карибском стиле. Оно было весьма незамысловатым, но они искренне радовались всему окружающему их сверкающему красками летнему миру. Полгода самоизоляции в пустом блеклом городе сделали свое дело. Темно-розовый мох и голубая гладь водоема показались им такими ослепительно яркими и совершенными, как будто они увидели чудо природы. Так и хотелось сказать, что нет на свете ничего красивее этого мха и этого озера. В сущности, они добрались до края света, куда мало кто доезжает, но почему-то казалось, что они прибыли прямо в центр Вселенной.

Снаружи кафе представляло из себя типично пляжное сооружение: стен не было, вместо них на ветру развевались белые занавески. Крыша представляла из себя соломенный настил. Внутри предприимчивые рестораторы перекрасили, покрыли лаком строительные поддоны и сделали из них столики и сиденья-скамейки.

– Так и кажется, что сейчас в дверь войдет типичный представитель трущобной карибской субкультуры, – заявил Альберт.

– Я понимаю, Алик, ты, конечно, соскучился по братьям-музыкантам и тебе что-то там мерещится. Типа мы на Карибах. А мне приятно думать, что мы в Якутии, в тайге,– сообщила Оливия.

Альберт спрятал улыбку, он хотел сказать: «В пандемию ты стала толерантней…». Но не сказал, так как боялся заработать штраф и нарушить правила игры. Они заказали плов, который молодежь делала на костре в большом казане. Потом они побежали к морю-озеру, одели оранжевые спасательные жилеты и двинулись по волнам на белобоком катамаране под названием «Солнечный дельфин».

Альберт с удовольствием управлял катамараном, они плыли вглубь озера, разглядывая окрестности. Оливия подставляла лицо солнечным лучам. Посередине озеро оказалось полноводным и глубоким. Можно было вдохнуть полной грудью и это давало ощущение счастья. Особенно это было ценно в пандемийное лето. Но, тсс, об этом мужчина и женщина не говорили вслух.

Альберт смотрел на озеро, лесистые берега, бегающих вдоль кромки берега людей. Потом сказал с беззаботной улыбкой:

– Ты знаешь, Оливия, вот о чем я подумал – я поменяю профессию. Да, я не буду музыкантом. Ну, сколько можно? Тем более сейчас…, – Альберт скомкал конец предложения, зажевал его. Он хотел сказать «нет концертов», но данная концовка могла трактоваться как скрытая форма депрессии. И Альберт сказал так, – сейчас очень популярна профессия судоводителя. Я же всегда мечтал об этом.

– Да что ты?! – изобразила удивление Оливия.

– Ну да, – невозмутимо ответил Альберт. – Вот смотри, я же отлично веду этот катамаран! А водитель нашего бойкого катера, на котором мы переплыли Лену? Как он был брутален и мужественен! И вот смотри, в катере ехало 14 человек, каждый из них заплатил по 500 рублей, чтоб переправиться на ту сторону реки. Водитель речного такси, назовем его судоводителем получил за один рейс семь тысяч рублей, за день он заработает примерно семьдесят тысяч, за месяц, если работать через день – один миллион рублей.

– Ух ты! – воскликнула Оливия. – Но учти, это в том случае, если все деньги утекут в карман «судоводителя».

– Да, – ответил Алик. – Других случаев я и не рассматриваю! Конечно, я же буду не только судоводителем, но и судовладельцем. Это обязательное условие.

– Прекрасный план! – сказала Оливия. – Назови свой первый катер «Титаником». Именно такая судьба его ждет!

Алик уехал с пляжа пораньше, торопился посмотреть футбол по телевизору. Оливия осталась и легла в горячий песок у воды. Вечером, часов в восемь она подсела в машину к молодежи, которая направлялась в Бестях. В такси сидели две красивые девицы, обе были в черных платьях с пышными воланами, у дам были длинные черные волосы. На обеих было много красной навязчивой помады. От них пахло духами, алкоголем, озером и …сексом. Таксист был от девушек просто в восторге. Он так и ерзал на месте, потому что ему хотелось скорее с ними познакомиться.

– Вы не знаете, где купить алкоголь? – спросила одна из красоток.

– Знаю, – сказала Оливия и с интересом посмотрела на девушек.

– Нет, мы не пьем, – стала оправдываться одна из них, расценив этот взгляд как осуждение. – Но вы не представляете, какие на этом озере бывают дискотеки! Как все само- само- самозабвенно танцуют! – с трудом выговорила она слегка заплетающимся язычком.

– Но это намного лучше, чем само-само-самоизоляция! – поддержал разговор таксист. И посмотрел на девчонку с вожделением. – Я к вам сегодня приеду, – не выдержав, заявил парень. – А чё не танцевать-то, все равно все умрем.