– Мне сказали, но я совершенно не понимаю, чем я могу вам помочь? Я не занимаюсь больше наукой, тем более не имею дело с оборонкой. Вся та история с Новаком для меня поросла толстым слоем плесени. Мне срочно нужно вылететь в Милан, я опаздываю на деловую встречу.

– Могу с уверенностью сказать, что ни в какой Милан вы не полетите, по крайней мере, сегодня.

– Безобразие! Кто вы такой? Что себе позволяете? От вашего самоуправства пострадает мой бизнес!

Вахрушев представился по форме и протянул приказ с полномочиями. Увидев, кто подписал приказ, Мардарь мгновенно остыл и подобрался.

– Я готов сказать все, что знаю, только умоляю вас, давайте покончим с этим как можно быстрее.

– Начнем с самого начала. Как вы попали в группу разработчиков программы «Аркан»?

Мардарь сложил пальцы в замок и насупился.

– Мой отец был знаком с Новаком еще со студенческих лет. Они вместе учились в Рязанском радиотехническом институте. После окончания Новак с женой уехали в Киргизию, а отец начал карьеру в Москве по линии обороны. Когда Новаку поручили программу «Аркан», отец попросил его взять меня в группу разработчиков. Он считал это неплохим стартом в карьере.

По виду свидетеля полковник понял, что тот был не в восторге от решения отца, и спросил:

– А сами вы не хотели там работать?

– Тогда я был в штате Академии наук и занимался исследованием космической плазмы и солнечно-земных связей. Ничего против «Аркана», и тем более Новака, я не имел, но ехать в Киргизию мне не улыбалось. Я был столичным парнем. Устоявшийся круг друзей и коллег. Мой отец очень авторитарен. Его решения не оспариваются, тем более мной, – он хмыкнул, – непутевым сынком. Папа считает, что если я не бегаю с автоматом наперерез во благо страны, то напрасно топчу землю.

– Почему вам дали доступ высшего уровня? Из личного дела я понял, что вы были самым молодым конструктором.

– Как намекнул мне Дежнев, остальные не прошли проверку.

– А младший Северцев почему не прошел?

– Бастард.

Полковник встал, прошелся вдоль одностороннего зеркала и спросил:

– С коллективом вы ладили?

– Я был среди них чужаком. Когда заходил в лабораторию, все замолкали, будто видели прокаженного. Каждый месяц я просил маму повлиять на отца, но даже она не бралась за такое гиблое дело. В Москву мне разрешалось приезжать по праздникам, да и то, под натиском мамы.

Вспомнив, что Новак пропал в канун Нового года, Вахрушев спросил:

– Почему же вы оказались тридцатого декабря 1990 года в ОКБ ИКИ?

– Потому что плохо себя чувствовал, был на грани ангины и родители решили отпраздновать у меня.

– Вы один в семье?

– Угу.

Глядя на Мардаря, эдакого вечного ребенка, Вахрушев живо представил, как здоровый детина жалуется маме на недомогание, а та запрещает ему садиться в самолет и тащит мужа в аэропорт, чтобы срочно вылететь к сыночку – не оставлять же его на праздники в одиночестве.

– Вы женаты?

– Разведен.

Такому ответу полковник не удивился.

– Расскажите мне про тридцатое декабря.

Мардарь тяжело вздохнул и опустил глаза.

– Самый трагический день моей жизни, – признался свидетель и потер шею. – Я столько раз рассказывал о тех событиях, что до старости буду помнить происходящее по минутам.

– Меня интересуют события с того момента, как Новак предложил вам пойти на обед.

Мардарь кивнул.

– В тот день все было странным. Обычно жена Новака передавала ему еду через водителя. Он закрывался в кабинете и обедал. День был предпраздничным, наверное, поэтому она не передала ему обед, знала, что мы поедем к коллегам в КБ. Но его просьба все равно меня удивила. Столы ломятся от еды, а он на обед собрался. Никогда до этого момента он меня на обед не звал. Тогда я, конечно, был польщен, но потом горько пожалел, что согласился. Мы вышли из здания, он предложил мне пойти в пельменную. Мы ее так называли, на самом деле там подавали довольно приличные манты из баранины. Мы пообедали…

– За обедом ничего странного не заметили?

– Нет, – свидетель пожал плечами, – все как обычно. Правда, Новак бумажник забыл, но я сказал ему, чтобы не беспокоился, мол, сам заплачу, потом отдадите. Поели и пошли в…

– К вам кто-нибудь подходил в пельменной?

– Нет… – Мардарь покачал головой, – только персонал. Стол уборщица вытерла. Потом Новак попросил уксуса, и парень какой-то вышел из кухни и поставил бутылку на стол. Правда, был еще один инцидент на выходе…

– Какой? – оживился Вахрушев.

– Новак так резво из пельменной выбежал, что поскользнулся и чуть под машину не попал. Шапка ондатровая с него слетела.

– Какой марки была машина?

– Черная «Волга».

– А кто в машине был?

– Кавказцы какие-то. Водитель и пассажир. Обоим лет по тридцать.

– Так и что дальше?

– Водитель посигналил, а Новак поднял шапку и еще резвее к институту побежал, будто на пожар. Там, на дороге, видимо, он и обронил пропуск, а кто-то его нашел и воспользовался.

– Знакомых не видели в пельменной? Может, мимо проходили?

– Нет. Я бы запомнил, но никого. Наши все к празднику готовились.

– Зашли в институт, что потом?

– Новак обнаружил, что пропуск пропал. Я прошел, начал подниматься по лестнице и встретил сотрудницу, которая просила кое-какие продукты купить. Мы с Новаком заболтались и забыли. Я стремглав побежал обратно. А когда купил, на обратной дороге встретил родителей, они шли за мной в институт. Мама переживала за мое горло, с утра у меня была температура, но потом вроде спала. Я отдал продукты на проходной Лехе Северцеву и ушел с родителями.

– А Северцевых вы в тот день где и когда видели?

– Когда уходили с Новаком на обед, оба были в институте. А когда я вернулся с продуктами, на проходной стоял только Леха. Он вроде Новака ждал, но того Дежнев начал распекать за утерю пропуска, и Леха уже хотел слинять, но я всучил ему авоську.

– Вы сказали, что в тот день все было странным. А что еще?

Мардарь зачесал волосы назад и усмехнулся.

– Люди какие-то все были возбужденные. Сверх нормы. Как чувствовали беду. Две женщины в лаборатории повздорили, да так сильно, что до драки дошло. Потом, правда, помирились, даже выпили вместе. Но после того дня больше не общались. Дежнев был как деспот. Орал на всех с самого утра, будто вожжа под хвост попала. Короче, в воздухе витало что-то… трагическое…

– Порядок, – Вахрушев размял пальцы и посмотрел на часы. Ему не хотелось пропустить допрос Авилова. – В каком году вы уехали из Киргизии?

– Да как следователей отозвали в Москву, я собрал вещички и рванул.

* * *

В сопровождении двух инженеров из группы Шапошникова Дудкин вошел в Институт космических исследований при Академии наук. В вестибюле их встретил сотрудник отдела спутникового мониторинга Зорин и проводил в кабинет начальника. Навстречу группе вышел коренастый мужчина лет шестидесяти, протянул Дудкину руку и представился:

– Добрый день. Кадышев Владимир Петрович. Добро пожаловать. Чем могу быть полезен?

Дудкин представился, показал удостоверение и объяснил:

– Нас интересует проектная документация программы «Аркан», переданная вам в 1991 году ОКБ ИКИ Киргизии.

Начотдела растерянно посмотрел на Зорина.

– Позови кого-нибудь из старой гвардии.

– На месте только Жидкова.

– Веди Жидкову, – начотдела повернулся к аналитикам и, смущаясь, пояснил: – Понимаете, я на этой должности всего пять лет. Ни о каком «Аркане» не слышал.

Вынужденную задержку Кадышев пытался скрасить беседой на общие темы. Не встретив понимания, принялся рассказывать о текущих проектах и достижениях.

Зорин вернулся с приземистой пожилой женщиной в темном юбочном костюме.

– Дорогая Людмила Павловна, проходите, – оживился Кадышев и проводил сотрудницу к столу, – присаживайтесь. Вот господа из органов интересуются программой «Аркан». Вы что-нибудь о ней знаете?

– «Аркан»? – женщина растеряно оглядела всех присутствующих. – Так ее же давным-давно закрыли.

– Нам нужна проектная документация, которую вам передали из Фрунзенского ОКБ ИКИ, – повторил свою просьбу Дудкин.

– Голубчик, так она не у меня. Все в архиве, наверное. Но архив долго не отапливался, уж не знаю, сохранилось ли вообще что-то…

– Бедственное положение архива. Куда только не писали, – принялся объяснять Кадышев.

– Проводите нас в архив.

Кадышев посмотрел на Зорина.

– Дай что нужно, я буду у себя, – начотдела проводил аналитиков до вестибюля и нервно переминался с ноги на ногу, пока вся процессия не скрылась за дверью лифта. Побежал назад в кабинет и позвонил президенту Академии.

В архиве объяснили, что большая часть документов за 1991 год уже оцифрована и задержек с доступом не должно быть. Зорин и светловолосый работник архива лет двадцати пяти принесли несколько папок. Первым документом оказался акт приема-передачи. Со стороны ОКБ ИКИ документ подписали Володин и Иванов, а со стороны ИКИ РАН три подписи, в том числе Жидковой.

Дудкин попросил архивариуса предоставить все копии чертежей.

– Как проходила процедура приема-передачи? – спросил он Жидкову. – Конструкторы как-то комментировали ситуацию?

– Уф, – вздохнула старушка и плюхнулась на стул. – Настроение было у всех подавленное. Никто не понимал, что будет дальше. Страна катилась в нищету. Ученых сокращали, приходилось торговать на рынках, чтобы выжить и прокормить детей. Страшное было время. Все понимали, что золотая эра исследования космоса закончена. Такого темпа в развитии и результатов уже не будет.

– В последние пятнадцать лет ситуация заметно улучшилась, – поправил ее Зорин.

– Мы до сих пор не вышли на прежнее финансирование. Разве что военное направление. А наука… – она махнула рукой и отвернулась.

– Из Фрунзе приехали только Володин и Иванов?

– Нет, их было больше. Имен не знаю, но они не были похожи на ученых, скорее из вашего учреждения.

– К программе кто-то проявлял интерес?

– Не знаю, – повела плечами Жидкова и задумалась. – Может, архивариус в курсе. В научной среде программой точно никто не занимался.

– Вы знали Карела Новака?

– Конечно! – встрепенулась Жидкова. Сначала улыбнулась, но потом помрачнела. – Какое несчастье. Его ведь так и не нашли. У нас работали две женщины из Фрунзе, они держали связь с его женой, пока она не иммигрировала.

– А сейчас они работают?

– Нет. Уволились еще до миллениума. Кажется, в 1993-м. Тогда было самое большое сокращение. Увольняли целыми отделами.

Принесли стопку чертежей. Дудкин прочитал на бейджике архивариуса «Быков Денис» и спросил:

– Денис, вы давно здесь работаете?

– Год, – тут же отозвался Быков и побледнел.

– За это время кто-нибудь интересовался программой «Аркан»?

– Да, кажется, минобороны.

– Когда?

Архивариус задумался.

– Месяца три назад. Приходил один дядечка.

– Что конкретно искал?

– Снял копию всего что было, – пожал парнишка плечами.

– Есть его данные?

Быков метнулся в свой кабинет, с минуту искал и вернулся с визиткой.

– Он по описи забирал несколько оригиналов, но через месяц вернул через курьера.

На визитке Дудкин прочитал: «Гаврилов Артем Вадимович. Орбитальная спутниковая группировка».

Эксперты с группы Шапошникова проверили документацию и обнаружили, что нет чертежей дешифратора.

– В общей переписи документов указаны четыре чертежа: разрезы трех узлов и вид сверху в масштабе 1:20. Но самих чертежей нет.

Архивариус покраснел и нервно затараторил:

– Я снял копии всего что было. Значит, этот чертеж был утерян еще до оцифровки документов. На перепись я не обратил внимание. Это не первый раз, когда документы пропадают. Чудо, что вообще что-то выжило. Архив дважды топило.

– Да, – поддержала его Жидкова и тяжело вздохнула, – так прискорбно. Никому не нужны научные труды целой эпохи, а ведь там кладезь идей и достижений.

* * *

В штабной комнате для допроса Вахрушев все еще беседовал с Мардарем.

– Вы занимались разработкой модульного дешифратора?

– Только на начальной стадии, – с неохотой подтвердил Павел Анатольевич. – Потом меня перебросили на другой фронт работы. Дешифрованием занимались Новак и Северцевы.

– Оба? Сын тоже?

– Да. Больше сын.

– Он же не имел доступа к секретным данным.

– Дешифратор был его разработкой, и он не был на тот момент секретным. Это потом, когда Витамин Витаминович доработал криптомодуль, разработкой заинтересовались оборонщики, но это уже в Москве.

– Витамин Витаминович?

– Так мы называли Северцева-отца.

– Мне сказали, что он попал в аварию и по состоянию здоровья уже не работал.

– Так и есть, официально криптомодуль доработал Леха, но не без участия отца. Один бы он не потянул. У Витамин Витаминовича заскок с памятью, но что касается работы, тут мозг не пострадал.

«Какая-то странная у Северцева амнезия», – подумал полковник и решил, что первым делом поручит кому-нибудь проверить медицинскую историю конструктора.

– Расскажите вкратце о коллегах, имеющих доступ к засекреченной части программы.

– Уф-ф, – выдохнул Мардарь, отер платком пот на лице и уставился в одну точку. – Общим руководством занимался Азамат Султанов. Отец считал его хлюпиком, мы почти не общались. Новак, – свидетель надул губы и со значением закивал, – у того были яйца. Вроде такой, знаете, вежливый, а в то же время как ответит, переспрашивать не хочется. Отец как-то проговорился, что за Новаком стоял большой человек.

– Да? Кто же?

– Не знаю. Он не сказал. Но это было логично. Без поддержки сверху на такой должности не продержишься. Как по мне, у Новака была мощная защита, и это был не один человек. После его исчезновения все попрятали головы, знаете, как у нас это бывает.

– А какие ходили слухи? Наверняка сотрудники выдвигали свои версии.

– Версий было полно, – хмыкнул Павел Анатольевич. – Но чем дольше отсутствовал Новак, тем сильнее крепло чувство, что его нет в живых.

– Вот как? Почему?

– Надо было его знать, что б так думать. Мы знали… Хороший был мужик. Надежный. Такой бы не предал.

– Именно такой бы ореол создавал вокруг себя изменник Родины: надежный, преданный семьянин, погруженный в работу научный деятель.

– Вы правы, – нехотя согласился Мардарь и сник.

– Порядок. С этим разобрались. Что скажете о его семье?

Свидетель оживился, жеманно повел плечами и просиял.

– Жена у него была красоткой. Глаз не оторвать. И гордячкой. Я любил за ней наблюдать. Прекрасно готовила. Была гостеприимна, но придерживалась режима. В десять часов все идут в кроватку. В шесть утра подъем. Я не прочь был с ней замутить… – Мардарь облизал губы, – не смотря на разницу в возрасте. Я даже к ней подкатывал перед отъездом. Сказал, что позабочусь о ней, чтобы ни о чем не волновалась.

– Правда? И что?

– Выгнала… – выдавил из себя Павел Анатольевич и хмыкнул, – стерва.

– А дочь?

– А что дочь? Вездесущий ребенок.

– Вездесущий?

– Крутилась у папаши под ногами. Она его обожала. Всегда стремилась произвести на него впечатление. Паять умела, знала все радиодетали наизусть. Но Новак твердил, научись лучше готовить. Дочь тяжело переживала его исчезновение. Я как-то встретил ее у Северцевых, на девчонку больно было смотреть.

Вахрушев взглянул на список.

– Остались Иванов, Володин и Тороненко.

– Тороненко – пентюх. Прихвостень Дежнева. Ходил за ним по пятам и в рот заглядывал. Ну, хоть кляуз не писал – и то хорошо. Иванов уже умер. Сердечник. Компанейский был мужик. Любитель выпить, а ему нельзя было. Приговаривал все: лучше прожить один день на ногах, чем десять на коленях. Женщины его любили. Не так, конечно, как Новака, но поклонницы были, даже молоденькие. Володин… – свидетель скривился.