Читать книгу «Барон с партийным билетом» онлайн полностью📖 — Ильи Владимировича Рясного — MyBook.
image

Глава 5

Дуэли – это неотъемлемая часть культуры Филармонии. К ним здесь относятся с пиететом. Считается, что махание заточенными железяками и пускание крови однокашников закаляет аристократический боевой дух, шрамы украшают мужчин, а иногда и женщин.

А по мне бойцовские качества закаляются в настоящем бою, а не в этом тыканье сталью друг другу в пузо. Все эти дуэли – просто скотство. Потому как весь дуэльный кодекс построен на том, чтобы влиятельные и сильные вызывали слабых на поединки и над ними измывались. Если влиятельным не хватало своих личных сил, за них дрались не такие влиятельные, но сильные. В общем, сплошнаяе дворянская спесь, позерство и гнусь. Эх, голубая кровь, все у вас не как у людей. Одна афиша на публику, а за ней ни драмы, ни комедии – только позор.

Все же руководство школы еще окончательно не утратило остатки разума. Поэтому дуэли до смерти запрещены. Первая кровь или падение на землю – и довольно. Хотя случаи бывают разные.

Вон недалекий и сильный Булгарин дрался по щелчку виконта Оболенского достаточно часто. И одного противника все же убил. Мелкопоместного дворянина, за которого некому вступиться. И сошло с рук. Еще гордится, сволочь, этим. И никаких угрызений совести.

Наша дуэль состоялась через час после занятий, когда были утрясены формальности, оформлена заявка и выделен секундант из преподавателей.

Перед схваткой нас отвели в оружейную, располагавшуюся в донжоне – центральной башне замка. Там был специальный дуэльный уголок.

Оружейник, пожилой худой орк, зеленый, как и Таласса, посмотрел на меня с сочувствием. Он уже знал, что ввязался я в дуэль, защищая его соплеменницу.

– Главное не доводи до того, чтобы этот дурной Булгарин тебя убил, – напутствовал оружейник. – Он прекрасно владеет шпагой. Падай после первой царапины. И требуй прекращения боя.

– Вы совсем не верите в меня? – удивился я.

– Ты же знаешь, я посещаю иногда ваши тренировки по фехтованию и дуэли. Булгарин силен. Тебе его не победить. Ты, как это ни грустно говорить, слаб.

Хотел ему сказать, что у ночных нападавших должно было сложиться другое мнение. Но сдержался и только кивнул:

– По правде и сила. И за нами справедливость.

При этих моих словах орк вздрогнул и посмотрел на меня очень внимательно.

А я принялся осматривать дуэльное оружие. Шпаги, рапиры, топоры, пики, даже алебарда и боевой цеп были расставлены и разложены на полках. Все, что угодно. И можно брать, что хочешь. Только огнестрельное и метательное оружие запрещены.

Я прошелся по ряду. И сердце радостно встрепенулась. Вот она, родная! Казацкая шашка!

Гайтан на шее, да шашка сбоку – не скоро быть смертному сроку!

Взял ее, попробовал согнуть. Металл упругий, похоже, очень хороший. И острая, зараза!

– Это трудное оружие, – пояснил оружейник. – Мало кто им владеет на достойном уровне.

– Это как раз то, что мне нужно…

Место для дуэлей напоминало римский амфитеатр, где бились гладиаторы. Итальянский писатель Джованьоли это хорошо описал в своей великой книге про древнеримского коммуниста Спартака.

Народу собралось много. Все те же оранжевые зелёные, голубые «почти люди». Аристо удобно устроились отдельно от всех, под тентом на трибунах, на самых лучших местах.

На арене около Булгарина толпились виконт с прихлебателями и еще какие-то незнакомые мне личности. Я же стоял один одинешенек.

По гнусному оскалу видел, что Оболенский задумал нехорошее. Может, даже натаскивает своего прихвостня на убийство. А что. Удачно извернуться, пропороть насквозь противника, а потом оправдываться, наивно хлопая воловьими глазами – мол, случайность, он сам дернулся. Один раз такое сошло с рук, и второй раз сойдет. Главное, за спиной виконт с его влиятельным папашей графом.

Впрочем, мои подозрения тут же рассеялись. Оболенский что-то зашептал дуэлянту. Есть у меня такой навык с подпольной работы – читать по губам. Вот и прочитал:

– Не убивай. Он нам пока еще нужен. Но потом…

Виконт аж сладко прижмурился.

Подошел секундант. Это был высокий, широкоплечий мужчина в годах, с военной выправкой, одетый в черный костюм. Он нам преподавал странный предмет – артефакторику, который, кстати, считался одним из главных.

– Друзья и поклонники – на трибуну, – потребовал секундант. – Освободить место схватки!

Графиня Краснорыбицкая и виконтесса Белорыбицкая расцеловали Булгарина. И компания отправилась занимать места.

А я заметил стоящую неподалеку в углу Талассу. Она обхватила щеки ладонями, выглядела испуганной. Я поймал ее несчастный взгляд и понял, что она меня уже похоронила.

Когда пространство арены очистилось, секундант подошел поочерёдно к каждому из нас. И провел руками, будто ощупывая, но на самом деле не касаясь. Громко сообщил публике:

– Артефактов нет!

Артефакты – это такая мерзкая штука, вроде оружия, насколько подсказывает чужая память. И здесь часто побеждает не тот, у кого доблесть выше, а тот, у кого артефакт дороже. В обычном бою эта штука приветствуется. В поединке запрещена.

– Приготовиться, – секундант посмотрел на часы.

Почему-то схватки принято начинать в круглое время. Вот и сейчас было без двух минут шесть.

Булгарин, воспользовавшись заминкой, взметнул руки вверх и пошел под ободряющее улюлюканье зрителей вдоль трибун.

Когда поравнялся с виконтом, тот сделал театральный жест, потянулся к нему, порывисто обнял и крикнул на публику:

– Я верю в тебя, мой добрый вассал!

Раздраженный секундант прикрикнул на него:

– Отойти от дуэлянта!

Виконт тут же отпрянул с извиняющимся видом:

– Не могу сдержать чувств!

Он не только чувств не мог сдержать, но и шаловливых пальцев. Я заметил, что во время этих трогательных обнимашек виконт сунул бойцу что-то в карман. Никто не заметил, кроме меня, имевшего значительный опыт общения с карманниками. И что делать? Поднять шум? Почему-то у меня была уверенность, что не стоит – это все мое пресловутое шестое чувство, которое редко подводило.

– Начали, – махнул рукой секундант.

Господи, много я видел довольных и тупых морд, но Булгарин мог претендовать на звание чемпиона чемпионов. Галантно поклонился дамам. Победно поднял руку со шпагой вверх. Что-то прокричал типа «Виктория! Победа!»

Так бы он и гулял, распушив хвост, если бы я его не окликнул:

– Ну хватит, красоваться, павлин. Может, займемся делом!

Булгарин посмотрел на меня, как на назойливую букашку. А потом, подумав немного, нахмурил лоб и с яростным ревом кинулся в атаку.

Тут произошло нечто такое, чего я совсем не ждал. Партбилет на груди запульсировал, от него пошло уже знакомое, напитанное силой тепло.

Наверное, Булгарин действительно был хорошим фехтовальщиком. Быстрым, ловким. Но сейчас он двигался для меня замедленно. В кино я видел такой трюк – все происходит очень неторопливо. Называется замедленная съемка.

Его рубящий, со всего размаха, удар я спокойно отвел в сторону. Колющий удар последовал мне в живот. Я просто отступил в сторону.

Новый выпад противника – и снова мимо.

Булгарин наскакивал на меня с возрастающей энергией и яростью. Графини и баронессы восторженно визжали что-то ободряющее, типа «прирежь худородного». Они видели, что я только обороняюсь. И совсем немного остаётся до того момента, как шпага вопьется в мое тело. Все считали, что мне просто пока везет. И надеялись, что везение скоро закончится.

Ладно, надоел этот пошлый балаган. Пора заканчивать.

Крутанулась моя шашка казацкая, запела в руке. Ох, люблю я рубку!

Хотел полоснуть противника по руке, пустить кровь и выбить оружие. Но лезвие шашки вдруг замедлилось, пошло в сторону. Мимо!

Я отскочил назад. Нанес еще один стремительный удар. И снова лезвие не коснулось Булгарина, хотя препятствий к этому не было.

Артефакт, черт его дери! Его и закинул в карман Булгарина виконт. Шельма и есть шельма. Хотя кто ждал чего-то другого? Видимо, Оболенский вспомнил, как ловко я в переулке крошил его псин, и подстраховался.

Интересно, на сколько этого артефакта хватит?

Новая волна пошла от партбилета по телу. И возникла четкая уверенность, что я все преодолею.

Поэтому, когда в мою сторону понеслось лезвие шпаги, я отступил на шаг и рубанул прямо по клинку. Вражеское лезвие со звоном развалилось, остался один обрубок. Следующим движением я прочертил Булгарина по ноге. На этот раз шашка не встретила препятствия, и супротивник с ревом раненого быка повалился на землю.

Я шагнул к нему и увидел панику на его лице. Негодяй попытался отползти. Ужас пробил воловью тупость. Он зажмурился, ожидая смертельной развязки.

– Стоп! – закричал распорядитель.

Я, не обратив внимание на приказ, резко чиркнул шашкой по карману Булгарина. И нанизал на кончик лезвия мешочек – в таких на деревне зелья хранят бабки, развешивают их на веревках. Только этот мешочек засветился лиловым светом.

Секундант уперся взглядом в мешочек. А после этого возмущенно заорал:

– Ты использовал артефакт!

Секундант огляделся, и взгляд его уперся в виконта, который спешил к нам по полю.

– Это не только нарушение. Это подлость! – крикнул взбешённый секундант.

Виконт побледнел, пнул ногой мешочек и горестно возопил:

– Как ты мог, Артемий?!

Он повернулся к секунданту и виновато произнес:

– Ах, эти низкородные дворяне. Им незнакомо слово честь!

– Но… – растерянно посмотрел на него поднявшийся на ноги верзила.

– Ни слова больше, – презрительно бросил виконт. – Или твой род навсегда будет отлучен от алтаря!

Булгарин икнул. Мысли его с трудом ворочались, но все же приняли нужное направление. И он больше не сказал ни слова.

А ловок виконт. Умеет крутиться и изворачиваться.

– Этакое ты все же чудовище! – прошептал я, проходя мимо него.

Он аж приосанился и едва заметно улыбнулся, восприняв мои слова как комплимент…

Глава 6

– Ученики, прошу вас нарисовать артефакторную петлю третьего порядка в проекции силы земли, – дает контрольное задание учитель артефакторики, тот самый секундант. Строгий, настойчивый, он не производил на меня впечатление закоренелого мерзавца, как большинство его коллег из преподавательского состава.

Я вздыхаю и начинаю чертить узоры. Даже не верится, что я занимаюсь таким псевдонаучным делом – артефакторной магией! Но занимаюсь и учусь, куда же мне деваться.

Ох, сколько же времени прошло с того момента, как я сидел за школьной партой. Хотя и партой это назвать было трудно. В лучшем случае мы устраивались на лавках за длинным столом, а то и сидели по углам прямо на полу. Потому что гимназий мы не кончали, а учились в станичной церковно-приходской школе. Грамота, счет – больше станичнику и не надо. Землю пахать, поклоны бить, да за батюшку царя воевать – вот и вся наука. Пришлось потом добирать самообразованием, читать днем и ночью умные и не очень умные книги, ибо для настоящего большевика невежество смерти подобно.

И вот снова в школу. И полбеды, если бы учили меня всего лишь обычным грамматике, математике, физике, даже литературе. С литературой, кстати, интересно выходит. Большинство писателей я знать не знаю, но вот Пушкин и Гоголь как-то просочились в этот мир, хотя «Ревизора» последний так и не написал, ограничившись тремя томами «Мертвых ушей».

Еще можно понять военное дело, стрельбу, метание гранат и фехтование. Феодалы все время с кем-то воюют. Но вот вся эта неудобоваримая муть про магические торсионные завихрения, про клинковые заклинания, прочая околесица. То, чего быть не может в принципе, но вот оно, передо мной, и работает! Никогда бы не разобрался в этом – с детства на такое сознание должно быть заточено. Но пока что выручала с болью вскрываемая память предшественника. А, кстати, предшественника, или самого меня, только иного? Даже не хочется ломать над этим голову.

Артефакторик просматривает подписанные листы контрольных рисунков. Распределяет их по пачкам. Начинает перечислять:

– Сурмин, Галябова – отлично…

Дальше идут хорошисты, кому следует заняться предметом в свободное время. Троечников оставляют на дополнительные занятия после ужина. Среди них фыркающая возмущенно графиня Краснорыбицкая.

– Джойстик и Хвостик, – требовательно смотрит артефакторик на аудиторию.

Со своих мест нехотя поднимаются два ярко-синих гоблина – один, здоровый и высокий, подпирает затылком потолок, второй ему по пояс. Руки почти до пола, клыки характерно выступают из нижней челюсти, делая их похожими на бульдогов. И характерные уши – длинные, как у ишаков, и такие бархатистые, замшевые, что их хочется погладить. У одного мочка уха отрезана.

– А вам, не желающим видеть свет учения, дополнительные занятия и ночная молитва перед алтарем Божества Знаний под присмотром экзекутора Аганбекяна, – припечатал артефакторик.

– Но учитель… – тут же захныкал мелкий. – Это жестоко.

Артефакторик приподнял бровь. И тут подал голос виконт:

– Учитель, это и правда жестоко. Он должен был мне сегодня почистить ботинки и носить портфель!

Виконт и правда был искренне возмущен, раздосадован. У него отбирали новую жертву.

– Разговорчики! – вдруг рявкнул артефакторик, как фельдфебель на полковом плацу, и повисла абсолютная тишина. Нарушена она была лишь жужжанием мухи, которая пролетела и попыталась сесть виконту на нос.

Вот такие вот реалии. Все недостатки буржуазного и феодального образования как на ладони. Прям классическая царская гимназия. С одной стороны, муштра, строгости, дисциплина. С другой – учительские любимчики, которым позволяется все. Притом любимчики выстраивались строго по их рангу в аристократической среде. То есть виконт при конфликте будет прав всегда, а Таласса – никогда, потому что ниже ее никого нет, разве только гоблины с ней сравнятся. Она из рабочего скота. Мы – из дворян. Тролли из воинов – чуть выше шахтёра, но ниже безпоместного дворянина. Такая мерзопакостная тут жизнь.

Перемена. Учитель уходит из кабинета. Пытаются слинять и остальные. Но виконт повелительным жестом останавливает двух несчастных гоблинов.

– Постойте, холопы, с вами разговор не закончен.

Они уныло плетутся к нему.

– Своей нерадивостью вы доставили мне неудобства. И вы должны быть наказаны.

Смешки, народ собирается на представление. В предвкушении радостно и как-то вожделенно хихикают графини и виконтессы. Прихлебатели Оболенского выпячивают грудь. У остальных зрителей сложные чувства. От нездорового интереса до жалости и, что чаще, облегчения – «хорошо, что это с посторонними делают, а то ведь могли бы и со мной».

– Итак, прежде чем молится божеству Образования, которое для вас, олухов, недоступно, неплохо бы помолиться божеству, которое рядом. Мне!

Кряхтя, гоблины встают на колени. Виконт ставит ногу в ботинке на скамью. Гоблины целуют ботинок виновато и подобострастно, даже с радостью.

– Хорошие скотинушки. Прощаю! – машет Оболенский рукой небрежно.

Ликующие прихлебатели с виконтом исчезают. Конечно, все мое воспитание толкало на то, чтобы вступиться и дать отпор негодяю, но ведь самим жертвы воспринимали это как естественный порядок вещей. Не было в них священного духа бунтарства. Поэтому и у меня не возникло особого желания защищать их… Конечно, защитим. Потом. Всем скопом и всех обиженных. Но потом…

Вся жизнь в Филармонии была основана на вечных поисках козлов отпущения и объектов издевательств. Это были не просто отдельные безобразия. Это была политика сверху. Все эти аристо напоминали мне свору собак, которых натаскивают рвать всем скопом жертвы на куски, чтобы они оттачивали клыки и навыки управления с теми, кто зачислен в скот. Видимо, это была одна из причин смешанного обучения. Цепные псы. Феодализм.

Я старался общаться со всеми ровно. После дуэли дворяне обходили меня стороной и, если злословили, то только за спиной и лучше, чтобы я не слышал. Даже виконт теперь не смотрел ни в мою сторону, ни в сторону Талассы. И вообще настроение у него было дурное. Причина? Думаю, все поняли, что за фокус был с артефактом на дуэли, и кто настоящий виновник. В глаза ему не говорили, но в кулуарах шептались. Так что он решил не обострять ситуацию, а отвязаться от меня.