Глава 4

Все у них тут, не как у людей. Перемена после непотребно длинного двухчасового урока длилась полтора часа. Чтобы ученики смогли размять свои косточки, выстоять длиннющую очередь в буфет, где ассортимент был несколько шокирующим. Люди могли заказать котлету, с двух сторон накрытую белым хлебом и украшенную листами зелени и специями, эдакий странный бутерброд. А «почти что люди» получали травяную запеканку с кузнечиками или шмат кровавого сырого мяса. Ладно, кому что нравится. Я же помню мой девиз – принимаем все как данность.

Тем более все равно я в очереди выстаивать не собирался. В моей объемной кожаной ученической сумке ждут своего часа очерствевший кусок хлеба, приличные нарезанные куски сыра и вяленой колбасы. Кроме того, во фляге плескалась какая-то жидкость. Уж не спирт ли? Помню, выручал он меня в сибирские холода – такая же фляжка была, а мы скрывались тогда от колчаковской контрразведки в насквозь промерзшей хате, и огня нельзя было развести. Спиртом спасались

Отвинтил крышку. Сделал глоток. Размечтался – не спирт, и даже не водка или вино. Сок какой-то, совершенно непонятный, но очень вкусный, бодрящий – прямо силы с каждым глотком вливаются, и головная боль отступает. Надо будет потом напрячься и вспомнить, из чего он сделан и где я все это беру. Но мне пока и так есть, что вспоминать.

На дворе лишь конец апреля, но было очень тепло и солнечно. Солнце непривычно острое, жалящее – я к такому не привык.

Я прогуливался по площадкам, небольшим площадям, скверикам и улочкам. Старинный замок, в котором располагалась Филармония, был огромен – целый город, окруженный высокими стенами с зубчиками. И это только учебные классы, лаборатории. Проживали учащиеся в раскинувшемся рядом поселке. Собственно, по дороге туда, в общежитие, меня и подстерегли. И что-то орали про уши. Кому-то я уши задолжал.

Учеников в Филармонии было очень много. Ах уж эти ученики. Глаза разбегались, а чувство удивления давно перегорело от напряжения. Цвета кожи – разные. Внешность – от странной и невероятной до обыденной, человеческой. Размеры – кто-то был мне по пояс, а кто-то… Вон идет квадратный шкаф прилично выше двух метров, не смотрит ни под ноги, ни по сторонам – но это не его проблемы, а тех, кто попадается ему на пути. Вслед ему слышится возмущенное щебетание:

– Тролль! Кто этих дикарей пускает в приличное место?!

– Столько мяса! Тролли годны только на колбасу!

– Фу, маркиз, вы готовы есть столь дурнопахнущую колбасу?!

Правда, фразы бросались вслед троллю, и ровно с того момента, когда он уже не мог их разобрать.

Ну и шуточки у них здесь. Прямо скажем, людоедские.

Бросилась в глаза интересная закономерность. Многие «почти люди», да и люди тоже, красовались всякими увечьями. Наиболее распространенное – обрезанные мочки ушей.

Мне стали попадаться какие-то типы, как правило дорого, аккуратно, старомодно, как и я, одетые, то есть с кружавчиками и в шляпах, с кинжалами на поясе – явно дворяне. И глумливо спрашивали одно и то же:

– Ты еще с ушами, Чернобородов! Ну, это ненадолго!

Ох, опять голова разбаливается. Но приходится сжимать кулаки и снова напрягать память.

Так, обрезанные мочек ушей. Это типичное, хотя и беззаконное, наказание провинившихся перед аристо в Филармонии. Обычно жертвами становятся или «почти люди», или простолюдины. Редко – худородные дворяне. То, что моего предшественника решили так унизить, говорило о многом – и о нем, и о его незавидном положении. Кому же он наступил на хвост?

А, тут и гадать нечего. Я узнал ту фигуру, которая с крепостной стены следила за поединком в переулке. Нападавшие явно не ожидали от меня такого яростного отпора. И эти подонки, судя по всему, заранее пустили слух: «завтра все увидят барона Чернобородова без мочки уха». Теперь встречные и поперечные удивлялись, почему я так хорошо и цельно выгляжу.

«Принимать все как есть!» – этими словами я снова притушил вскипающую злость.

Мне это чрезмерное внимание, наконец, надоело. И я отправился на крепостную стену, где вообще не было народу, кроме какого-то унылого мальчишки, туманным взором оглядывающего окрестности. Тоже, наверное, изгой, как и я.

Стена была высокая и широкая. По ней спокойно можно было гулять втроем, взявшись за руки. Внизу плескалась вода в защитном рве, там же были воткнуты острые металлические колья.

Сама крепость была возведена в стандартной для подобных сооружений форме звезды. Наследие тех времен, когда именно такая архитектура помогала при осаде с использованием стенобитных орудий. Старину в этом мире чтили. И все тут держалось на заветах этой ветхой старины. Технический прогресс резко обогнал прогресс общественный.

По стене я прогуливался, с интересом рассматривая простиравшийся передо мной град Китежск. Ближе были совсем старинные кирпичные домишки. Постепенно они вырастали в этажах, превращались в старые доходные дома с лепниной, дорогие особняки с атлантами, держащими крыши и балконы. А ближе к горизонту все заполонили громадные, как я разглядел, этажей на десять и больше, кубики – белые, желтые, стеклянные, в большинстве совершенно неказистые и неинтересные, но очень многочисленные. В них живет основная часть населения. Это рабочие казармы или арендное жилье свободных, кабальных и закладных горожан – тех, кто составляет угнетаемое большинство страны. Справа же вздымались на невероятную высоту стеклянные иглы, которые называют небоскребами.

Стена упиралась в башню и резко поворачивала. Я шагнул за этот самый поворот. И тут же замер. Сердце екнуло. А потом тело уже действовало само.

Стройная женская фигурка на стене вдруг изогнулась и устремилась вниз – прямо на колья.

Я успел. Схватил за брезентовую курточку, благо ноги девушки еще не скользнули с камня. Дернул назад. И мы оба повалились на камни. Притом я снизу, а она – сверху.

Секундная заминка. Я ощутил ее дыхание на своем лице.

А потом мы резко отстранились друг от друга. Вскочили на ноги. И я ощутил чувство, не испытанное мной уже лет пятнадцать – юношеское смущение. Даже щеки покраснели. А у нее позеленели.

Это была Таласса – та самая моя соседка по парте, которая таскала портфель виконту.

– Что же творишь, зеленочка ты наша! Зачем прыгала? – переведя дыхание, возмутился я. – Что, летать учишься?

Тут она уткнулась мне в грудь носом, приобняв, и разрыдалась. В этот момент была она страшно несчастная. И плакала навзрыд минуты две, пока я не отодвинул ее со словами:

– Ну, хорош вселенский слезный потоп устраивать. Рассказывай.

– Нет! – горестно воскликнула Таласса.

– Рассказывай все, – в голосе моем прозвучал такой кинжальный металл, который пронзил мягкую преграду ее замкнутости насквозь. – Кто тебя обидел?

– Он!

– Виконт Оболенский?

– Да!

Мы сидели с ней за одной партой. Мы оба изгои. У меня есть происхождение, но нет денег и влияния. У ней нет вообще ничего, кроме предписания на учебу, которую думное боярство выдает талантам-самородкам, у кого выявлен колдовской и артефактный дар.

Я взял ее за плечи и внимательно, свежим взором умудренного опытом человека, рассмотрел. Ну что скажешь! Она была просто прекрасна. Точеная фигурка, не худая, и не полная, а именно такая, как надо. Врожденная грация, которая завораживала и поднимала в груди мужчины гамму чувств и ощущений. Красивое личико с вздернутым носиком. Огромные, какие-то беспомощные, и вместе с тем глубокие глаза. Черные, как и у меня.

В общем, картины с нее писать и в музее вешать, на радость трудящимся, чтобы те видели, к чему стремиться, совершенствуя природу тела и духа. Только вот одно смущало. Та самая зеленая кожа. Не зеленоватый нездоровый оттенок, а ярко зеленая, такая в зарослях спрячется – не найдешь.

Так и положено. Память подсказала, что она не совсем человек. Она орчанка. А ее сородичи орки – многочисленная раса, одна из многих, кого такие, как виконт, держат за служебных животных и заставляют вкалывать на себя.

– Ну, говори, что этот негодяй сделал, – не терпящим возражения голосом потребовал я.

– Не могу больше… Он… Он…Добился своего. Принудил меня… И знаешь, был ласковым в тот момент. А я… Я даже забыла, какой он на самом деле.

– Ну и ладно, дело молодое, с кем не бывает, – махнул я рукой – девки всегда и во все времена, когда находила блажь, загуливали, и трагедии из этого с бросаниями в реку обычно никто не делал.

– А сейчас стоит со своей ватагой и расписывает все, что было… И обещает в следующий раз пригласить их… И знаешь, он ведь это сделает. Нет такой мерзости, которую он не в состоянии сделать!

– И все равно это не повод бросаться со стены. Пока мы живы, все можно поправить.

– Ты прав. Я не должна… И даже уйти не могу из Филармонии. Его семья влиятельна и отыграется на сестрах.

Все же очередная волна негодования накрыла меня с головой. Какой у нас девиз? Принимай мир как есть. А вторая честь? Делай все, чтобы его изменить.

– Ну, сейчас кто-то мне ответит! – прохрипел я в ярости.

Она испуганно посмотрела на меня и даже отшатнулась. Мы с ней были всегда самые забитые, делились обидами друг с другом, стенали, жалуясь на пропащую жизнь. И ничего не делали. Все, время стенать прошло. Пришло время бить горшки. И морды.

– Жди меня здесь. И знай – все будет просто отлично. Тебе понравится…

Благородное общество собралось около беседки у каменного пруда, в котором плавал лебедь, опасливо озирающийся на компанию – знал, что ему могут кинуть кусок хлеба, а могут ради потехи бросить в него камень. Видимо, место было застолблено влиятельными аристократами, которых здесь называли аристо – другие даже не приближались.

Прям, светский раут. Как в шестнадцатом году, когда мы на эксе – для непонятливых, это экспроприация с целью пополнения партийной кассы – накрыли дворянское собрание. Там у всех был такой же надменный вид.

Хотя над манерами им еще стоит поработать. Ну что это за мужское грубое ржание? Или писклявый женский хохот? Обсуждали, понятное дело, Талассу и ее любовные приключения. Сыпались скабрезные советы, предложения, как ее дальше изводить. Она была сейчас главной целью травли. Как, впрочем, и я.

Я подошел к ним, мрачно уставился на виконта. Тот снизошел до того, чтобы обратить внимание на меня и взметнул удивленно бровь:

– Вы пришли посмешить наше общество? – осведомился он.

Парочка парней из его прихлебателей, а также девчонки – графиня Краснорыбицкая, виконтесса Белорыбицкая, баронесса Чернорыбицкая и маркиза Овцеводова, дружно засмеялись. Ну, чисто белогвардейцы.

– Над кем смеетесь? – спросил я сакраментальное, но неизвестное в этом мире изречение классика. – Над собой смеетесь.

– Что? – надменно посмотрел на меня виконт. Потом расплылся в улыбке, сморщил картинно носик, зажал пальцами ноздри, и громко осведомился: – Мне кажется, или на самом деле псиной завоняло?

– Это ты с утра умыться забыл, – улыбнулся я.

Сперва виконт не понял, что я сказал. Задумался. Потом начал краснеть. Лев Вейсман, один из его свиты, хихикнул радостно, но тут же проглотил смешок, заработав убийственный взгляд предводителя.

– Ты… Ты… – задохнулся от возмущения виконт, шумно сглотнул и, наконец, вернул способность говорить. – Хочешь поползать у меня в ногах? Тебя. Всю семью… Каждый из вас ответит за эти твои слова.

– Да хоть сейчас отвечу. И ты ответишь.

А ответить ему было за что. Это ведь он маячил на стене. И его балбесы, нацепив маски из… как это здесь называется… капроновых чулок, напали на меня.

Я подошел, взял виконта за грудки, притянул так, что мое лицо приблизилось к его морде. И сообщил:

– Будешь пакостничать, буду тебя бить. Не здесь. За оградой. Каждый день. Исподтишка, но больно. И твоих прихлебателей. Попытаетесь отвечать – убью.

Виконт вырвался, отскочил, совершенно ошеломленный. Я перешел все границы.

– Ну что, пока, – я демонстративно извлек носовой платок из кармана и вытер руку. – Пойду, пожалуй.

– Нет, ты не пойдешь! – кивнул один из прихлебателей, которому виконт подал еле заметный знак.

Это был Артемий Булгарин, самый здоровый из этой компании. Самый тупой. И самый ловкий. Использовался виконтом в его играх, как грубая сила.

– Научи эту свинью ползать, – бросил ему виконт. – Он слишком рано встал на задние копыта.

Я радостно улыбнулся и начал закатывать рукава с кружавчиками. Как же я ждал грубого и так хорошо знакомого мне мордобоя.

Виконт захохотал:

– Махание кулаками – эта низменная забава. Конечно, она тебе по вкусу, барон. Но не дождешься, – и снова посмотрел на Булгарина.

– Дуэль! – с готовностью крикнул тот, выражая всем видом щенячий восторг от того, что служит хозяину своими клыками и когтями.

Вот ведь выродки аристократические. Все у них через кривое коромысло с загибом.

Мордобой считался среди аристо чем-то совсем низменным, недостойным славных древних фамилий. Вот прирезать открыто, хотя можно и из-за угла – это запросто. А по мне нет лучше способа выяснить отношения, разрешить недопонимание и не доводить до крайностей, чем добрый кулачный бой. Но ничего, клинком я помахать тоже не дурак.

– Да хоть сейчас! – воскликнул я…