Здесь и прямо на этом месте, адмирал, опираясь на свои руки, поставленные на пол и обосновывая все свои действия тем, что его с провоцировали на всё это люди с тайными замыслами и намерениями, и в первую очередь…в общем, решил он докатиться до такой точки общественного порицания вот таких своих малодушных поступков пока этого никто не видит, – это и всплакнуть от жалости к себе и пустить сопли, вытирая их рукавом халата, – что прямо противно на всё это смотреть. Ну, а чтобы и самому не замечать всё это паскудство за собой, адмирал Канаринский решил всё это усугубить истошным криком и прикрикиванием на свою супругу Антонину, которую он посчитал необходимым сейчас больше всех ненавидеть и проклинать.

– Антонина!!! – чуть ли не исторгая из себя душу и сердечные спазмы, с таким отчаянным проникновением из себя выдавил адмирал это не просто имя, а концентратор всего, что составляло для него определение жизни, что всё вокруг, что обладало акустическими возможностями и определениями заткнулось на хрен, не имея ничего противопоставить этому звуковому посылу. И наверняка даже те специальные люди, специалисты по расщеплению человека на элементарные частицы, кто сейчас находился на проводной связи, раз адмирал так до сих пор не удосужился повесить трубку телефонного аппарата, несколько в себе подвинулись, посчитав, что их квалификации недостаточно, чтобы квалифицировать этот жуткий случай.

А между тем адмирал и сам за себя за такие свои невероятные возможности своего нервного определения испугал, и тут же замер в одном положении, принявшись прислушиваться к не перебиваемой тишине вокруг. Затем с этого испугу опять прокричал тоже самое имя в сторону этого женского вероломства, раз никто не посмел его перебить и тем самым переубедить быть таким крикливым, опять прислушался к этой полнейшей тишине, и раз так, и его решили по максимуму игнорировать и не считаться с его мнением, то он знает один безотказный способ, как найти отклик даже в самом чёрством женском сердце. Нужно-то всего лишь озвучить другое женское имя. И Антонина, на, получай его.

– Анфиса!!! – в той же пропорции истеричности и отчаяния заголосил адмирал, но при этом он был не так растерян, а он был предельно собран и сконцентрирован во внимании к коридорному переходу, по которому Антонина ранее его покинула, а сейчас она ожидается в нём появиться.

И, бл*ь, как в воду глядел адмирал (что для него очень близко), и стоящая до этого момента мёртвая буквально тишина, – тиканье часов на стене не считается, – в один момент разрывается грохотом какого-то предметного падения, вслед за которым начинает нарастать шум приближающихся, семенящих шагов, ни с кем их не перепутаешь, Антонины.

Что же касается Антонины, то она пребывала всё это время вне ведении происходящего с её супругом Оскаром, кого она, как сейчас выясняется, оставила на произвол самого себя беспутного, а так-то она всего лишь отлучилась на пару минут по естественной надобности в туалет и всего-то, а этот Оскар уже из всего начинает делать трагедию. Когда сам по нескольку раз за ночь ставит их всех в неловкое положение этими своими ложными сигналами о целях своего пробуждения, отчего Антонина уже перестала верить даже мужским поступкам (на слово им верить это уж давно её увольте).

Но всё это уже последствия, а сейчас она своим ушам не верит, слыша к чему привело её на пару минут отсутствие рядом со своим адмиралом, чья бесконтрольность привела к тому, что он сразу же захотел подпасть под влияние какой-то другой стервы, с именем Анфиса. И, конечно, Антонина всего этого не допустит и терпеть не будет в стенах своего, заметьте как-нибудь скоро Оскар, дома. Ну и когда Антонина вся на взводе и впопыхах достигла спальни, из которой истерил адмирал, то она прямо вся в себе онемела, не веря своим глазам и всему тому, что тут произошло с адмиралом за время своего отсутствия. Докатился адмирал да самого предела спальни, до одной из стенок, закрутившись попутно в палас и всё это он проделал с видом обезумевшего от вот такой своей решительности человека.

Но всё это несущественно для Антонины, и она даже видит в этом некоторое притворство адмирала, таким образом решившего скрыть свои ролевые игры с некой Анфисой, кстати, где она? А сейчас перед Антониной стоит перво-наперво вопрос об этой Анфисе, и что всё это значит. И пенять на своего нового голосового помощника, то есть помощницу, к которому адмирал обращается в экстренных ситуациях, – сама же слышала каким диким и нисколько не любовным тоном я к ней обращался, – лучше не стоит. Антонина своими зубами выгрызет у адмирала всё, что он от неё скрывает. И вот такие бы способности развязывать язык у своего оппонента иметь людям из секретных служб, то тогда им не нужно было быть безмолвными свидетелями всего того непотребства, которое на их хоть и подготовленный разум обрушил адмирал под напором бесспорных доказательств его измены Антониной.

А ведь адмирал ещё до всех этих событий буквально всех заверял в том, что он по первому зову демократии в лице президента мира, готов тут же встать под её знамёна, каким бы он в тот момент не был занятым человеком (даже с перепоя). Но как сейчас выясняется, то ничего и близко нет из того, что за собой декларировал адмирал Канаринский. И даже больше того, что имеем на его счёт, он повёл себя крайне противоречиво тому, что от него всеми ожидалось. И даже начинает закрадываться на его счёт вот такое сомнительное недоразумение – адмирал Канаринский не такой и большой патриот, и он в случае переворота в мыслях и настроениях людей, захотевших вдруг в один момент и по никому непонятному почину всё переменить, приняв за жизненные ориентиры автократизм какого-нибудь безбашенного лидера, пообещавшего в один момент более лучшее завтра, возьмёт и изменит всем своим прежним принципам и присоединится ко всему тому, что он ещё сегодня с твёрдо-каменным лицом отрицал и ненавидел.

В общем, есть всё-таки какой-то смысл так внезапно и без предупреждения созывать экстренные заседания ситуационного штаба. После чего люди, вызываемые решать самые насущные проблемы, не с той ноги спросонья встают, что сразу открывает широкое поле для их манипуляции, и начинают с недосыпа нести вслух то, что они при всех других обстоятельствах в себе тщательно скрывали. И, к примеру, другое не менее уважаемое и влиятельное лицо в государственном аппарате, как госсекретарь и такой же деятель на общественных началах, мисс или миссис хрен её разберёшь Шарлотта Монро, всегда придерживающая вслух мнения о непререкаемости авторитета президента мира, берёт трубку и не успев видимо подумать, что она на себя берёт вместе с этой трубкой, вот такую кощунственную вещь в неё заявляет: «Да какого хрена ещё надо, когда я нахожусь в объятиях Морфея?».

Ну а пока там, на той стороне трубки, пребывают в оппортунизме и нокауте от такой неприкрытой дипломатии, в безуспешной попытке разгадать к чему их обязывают все эти внутренние тайны семьи Монро, кто есть таков этот Морфей, из какого он департамента и знает ли о его существовании супруг госсекретаря и если знает, то возникает всё тот ж вопрос: «Что собственно всё это значит?», госпожа госсекретарь, всё ещё пребывая в раздражении по причине вот такого её внезапного разлучения с явно непокладистым и агрессивным в постели Морфеем, начинает говорить в сердцах и вовсе провокационные вещи.

– А мне плевать, что там сейчас у вас происходит. Хоть весь мир обратился в пепел, и пока я не наложу на своё лицо макияж, раньше этого времени меня не стоит ждать. – Вот такое заявляет госпожа госсекретарь, – если честно, то этого стоит с её лицом подождать, а то что-то мало кому хочется жить в этом благословенном мире, когда на тебя без сомнения смотрит вот такое экстраполированное от орангутанга лицо госсекретаря, – и тут же ставит точку в этом разговоре, бросая трубку и не давая возможности возразить тому, кто с нею говорил по телефону. И даже будь на этом месте сам президент мира, хоть ему и по статусу не положено заниматься этой собиральщиной, – но он человек большой души и ему нисколько не в падлу побыть рядом с теми, кто его ниже, чему также способствует его большая забывчивость на лица и на свои полномочия. – он бы больше не посмел потревожить госпожу госсекретаря, которая со второго раза и послать куда подальше тебя сможет.

А вот адмирал Канаринский, кто так и не даёт покоя во время всех этих сборов, наоборот, захотел перезвонить и поинтересоваться вопросом своих сборов на это собрание генералитетов в разной степени своего участия в общественной жизни.

– Может перезвонить и уточнить этот весьма важный для меня вопрос? – вот таким вопросом сперва в свою сторону задался адмирал. И хотя это его вопрошание выглядит так, как будто адмирал за собой чувствует некие такие порицаемые обществом и правосудием обстоятельства, за которые по головке не погладят, а за них предусмотрена уголовная ответственность, и тогда узелок со своими пожитками будет взять с собой кстати, всё же это далеко от реальности и самоуверенности в своей неприкосновенности адмирала, предусмотрительно набившего себе на плечи татуировки в виде погонов, как гарантия того, что его теперь никто не сможет разжаловать до капитана третьего ранга.

– Да почему именно третьего ранга? И почему моя мысль постоянно крутится вокруг этого капитана?! – бросив, наконец-то, трубку телефона и тем самым дав отдохнуть человеку на той стороне трубки, адмирал Канаринский Оскар Эммануилович истерично отвлёкся в сторону этого неизвестного капитана третьего ранга, известного ему пока что только тем, что он никак не даёт покоя адмиралу (неужели тот самый легендарный капитан Копейкин?!). А вот почему, то тут долго над этим вопросом не нужно думать и далеко ходить. Нужно лишь повернуться и посмотреть рядом с собой, и ты сразу по учащённому дыханию своей супруги Антонины, с такой оформленностью в нечто незыблемое посыпающей на его лаврах и кровати, поймёшь, что скрывается за загадкой этого капитана третьего ранга, кто однозначно хочет когда-то, а лучше завтра, стать адмиралом. А так как адмиралов, а тем более вакантных адмиральских мест всегда крайне мало, то тут без особого умения в деле о себе заявить и быть напористым до предела, этот вопрос для себя не решить.

И адмиралу в момент и по новому кругу приходят слова Антонины о том, что из себя значит все адмиралы. И если откинуть в сторону все эти женские бредни о собственной значимости в системе жизненного обеспечения и определения баланса мира, где именно они решают, что будет значимо, а что ничтожно, то в её словах прослеживается фактор истины женского коварства и вероломности, зиждущегося на их беспредельном честолюбии. Забывают они обо всём, даже о своём комфорте, если перед ними возникает возможность кого-то создать, вытащив из грязи в князи. Как того же капитана третьего ранга в адмиралы. А то, что это место занято хотя бы им, то, как говорила Антонина: я тебя сделала адмиралом, я же тебя с него и сниму.

– Вот же гадина! – а вот это уже веская причина прибыть по скорей на заседание ситуативного штаба и там столкнуться с точно с такой же, что и у тебя на лице невнятностью проявления своего понимания того, для чего всех здесь в такую рань собрали.

Ну а так как все люди здесь не только взрослые и обелённые опытом и за редким исключением мудростью, для которых воспитание и воспитанность не просто однокоренные слова на слуху, а они всему тому, что они декларируют придерживаются, даже с тошнотным видом зыря на тебя, кого бы никогда не знал и не видел, но я тебе улыбаюсь как ни в чём не бывало и тем самым утверждаю твой право на существование рядом с собой, то всё это нечто собой предполагает.

При всём этом и притом, что все тут вокруг не слишком бодро выглядят, а некоторые главы служб и ведомств и вовсе существуют, как с глубокого перепоя, – а что поделать, если сегодня ещё канун нового года и все просто взбешены таким началом нового года и тем, какое все большое значение придают своему суеверию, которое истинно вам говорю, теперь в контексте одной непреложной истины, гласящей следующее: «Как новый год встретишь, так его и проведёшь», предполагает весь этот год проводить в таких экстренных заседаниях и всё с людьми кого ты терпеть не может из-за их снобизма и слишком деловых качеств, – каждый старается отвести глаза от самого себя, заводя отвлечённые разговоры на другие темы и лучше связанные не с тобой, а с кем-то ещё.

При этом всё же возникают большие сложности в таком восприятии действительности, когда всё, что здесь происходит, в этих, за семью замками сложной конструкции и допуска дверях, а затем в сверхсекретном помещении, каждое присутствующее здесь лицо напрямую касается, и значит, приходится соответствовать и себя для всех иногда вспоминать и ставить в пример.

– Вы, госпожа госсекретарь, в любое время суток прекрасно выглядите. – И вот что спрашивается хотел этим сказать адмирал Каналья, как его про себя все тут вокруг называли, однозначно таким завуалированным способом желая её поддеть. Мол, ты старая каракатица, как бы себя и свою злость, и негатив не замазывала, всё это в тебе всё равно присутствует и прорывается на весь белый свет.

И вот до чего же ловок, как оказывается, адмирал Каналья в этой закулисной борьбе, умея так поддеть даже самых зубастых противников. Впрочем, всё имеет свою цену и объяснения. И в случае с госпожой госсекретарём, – прямо дух захватывает от такого словосочетания у людей с направлениями мыслей в другую, с мазохистскими наклонностями сторону, – ему не нужно опасаться получить по зубам у более обоснованного и аргументированного на контраргументы противника, который за словом в карман не полезет, когда он использует в качестве доказательства своей правоты силовые методы убеждения, а случае с той же госпожой госсекретарём (и опять дух кое у кого захватывает), дамой субтильного вида и далеко не кингсайзких размеров, можно лишь нарваться на собственное неприятие в её глазах.

Что, учитывая её последовательную антипатию ко всему мужскому полу, кроме одного исключительного случая, связанного, как все слышали краем уха, с каким-то прямо дурачком и заблудшим просто человеком по имени Морфей, чьи объятия она допускает до собственных покровов, то это не такая уж большая проблема и при случае всегда будет можно предъявить госпоже госсекретарю вот этот компрометирующий факт из её личной жизни. Которая, как она зарекалась при занятии своего поста не будет ей нисколько мешать в осуществлении ею своих служебных полномочий, а как оказывается, она не избавилась от этой своей дурной привычки и в некоторые моменты своего забытья отдаёт предпочтение перед своей работой этому своему хобби.

– Я это не хуже вашего знаю. – Ставит на место адмирала Каналью госпожа госсекретарь, выглядящая сейчас раздражённей чем обычно, а это указывает на то, что она сегодня шибко личной жизнью не увлекалась.

А ведь между тем вопрос жизненных приоритетов совсем не праздный, и умение расставлять акценты и приоритеты между личным и служебным, это такой вопрос в государственной службе локально важный, что не решив его для себя в верном направлении, ты не сможешь стать полноценным государственником. Ну а то, что все собравшиеся здесь государственные чиновники и военные служащие всё-таки здесь собрались, несмотря на столько препятствий на пути к этому месту собрания, начиная от личной мотивации и предпочтений, заканчивая межведомственными тёрками, то можно с большой вероятностью предположить, что они этот вопрос для себя окончательно решили.

А если это не так, то всегда среди твоих соратников и особенно оппонентов по службе найдётся такие, кто тебя поставит на правильный путь, обнародовав факты твоей коррупционной деятельности, как будет инсинуировано обозначена твоя тяга к личному и семейному. Ну и чтобы не быть, не то чтобы заподозренным в том, что твоя рубаха всегда ближе к телу, в общем, в том, что в тебе природное всегда возобладает, даже в том случае, если ты глава комитета и комиссии по формированию сегодняшней повестки дня, с отрицанием в человеке всего природного и прихода на смену этому атавизму всего прогрессивного, с правом своего достоинства и совершенства, нужно чему-то неизвестному соответствовать, а это крайне сложно сделать в таком, ни свет, ни заря состоянии.

И что сейчас всех начинает лишать остатков последнего разума и неприятия себя среди всех этих людей, – кто собственно им внушил и за тем заставил в это поверить, что они самые из самых, и что никто кроме них и всё такое в том же легендарном и мифологическом духе, – так это то, что они вдруг в лице самого себя столкнулись с когнитивным диссонансом, как-то потерявшись в нём от не слишком хорошего знания, что сейчас на нём(лице) демонстрировать и какой внешней тактики придерживаться. Так с одной стороны они должны быть до аккуратно постриженных кончиков ногтей профессионалами, – «ничего личного, этого всего лишь бизнес», это основной принцип по которому определяется твоя профессиональная квалификация, – и на своём холодном, без всяких изъянов на эмоции лице не должны выражать ни единой эмоции и выражения участия к вашим проблемам, а вот с другой стороны, на которой настаивает и предполагает этот их экстренный сбор на заседании ситуационного штаба, они должны демонстрировать озабоченность, а иначе как ещё понять, что они принимают близко к себе всё то, что так интенсивно волнует … хотя бы мировые рынки. От чьего благосостояния зависит и их тоже.