Ну а так как все прибывшие на заседание высшие чиновники и генералы, между которыми по долгу их службы всегда сквозил холодок, существовало недоверие и что уж говорить, их разделяла стена и пропасть одновременно в лице их таких разноплановых мундиров, которые возможно в большей степени и вносили особую ясность в их взгляды друг на друга, – высшие чиновники в костюмах от самых стильных модельеров всё равно выглядели на фоне генералов все в медалях и в звёздах на погонах серыми мышами (это ж надо так кичиться своим звёздным положением, вот она звёздная болезнь), – были не в курсе того, чего ради их всех сегодня, в канун нового года, собрали, – вот только не для того, чтобы нас так поздравить с новым годом, – а выглядеть при этом тем человеком, кто не в курсе всего происходящего, было, как минимум, не умно и ты в миг потеряешь свою былую значимость среди всего этого истеблишмента, как все тут друг друга за глаза называют через одно, бл*ь, самое то для них падл слово, то все как один ходят с умными лицами в ожидании того, кто их всех собрал и через косвенные вопросы пытаются выяснить ту самую причину, которая их здесь собрала и как всеми тут уверенно кажется, то всё это могло бы и подождать, и какого хрена было их всех беспокоить.

– Что-то не больно торопится. – Многозначительно так пустил слух в самый верх один важный сам по себе высший чиновник, являющийся советником президента по безопасности и значит, уж как не он должен быть в курсе того экстренного дела, по которому их всех здесь собрали. Вот почему все на него внешне мало обращают внимание, но в тоже время не сводят с него своего затуманенного местной обстановкой какой-то таинственности взгляда. – Если кто и что-то знает и понимает из происходящего, – за президента я уже так не поручусь, слишком независимую от всех нас и внешних обстоятельств политику он ведёт, – то только мистер Дириженсер. – Вот такую идеологему ума в себе держат буквально все собравшиеся люди. Коих было ни меньше, ни больше, а ровно двенадцать человек.

А так как в высшей политике всё подчинено условностям, символизму и знакам, то вот такой количественный состав ситуационного штаба тоже нёс в себе некий символизм. О котором вслух никто не говорил, но каждый из его состава имел на этот счёт свою чёткую позицию и местоимение – мы своего рода суд присяжных, который выносит приговор этому миру, который с природным постоянством создаёт информационные поводы для нашего сбора и поиска новых решений, как обуздать этот норов природного естества мира. И видимо до такой степени довело сознание этих людей вся эта природная непредсказуемость и строптивость мира, что они обратили взор развития мира в сторону неестественных с ним отношений. Человек отныне венец природы и своего природного осуществления. И отныне он свою и общую судьбу берёт в свои руки, сам и только сам решая, кем ему быть от рождения и после того.

– Значит, дело по которому нас собрали, не требует такой особенной спешки. – Сделал вот такое замечание уже советник по вопросам субъективности восприятия реальности и контроля за временем, Аллегорий С.С. Кто, если честно сказать и чего, естественно, в этих стенах не дождёшься, всех тут раздражал своей самоуверенностью и сверхвысокими даже по сравнению с ними амбициями. С чем, конечно, можно как-то в себе справиться, разговаривая с советником Аллегорием через губу и его не слушая, но тут с ним дело обстоит такое, и это больше всего приводит в запустение разум высших чиновников, вгоняя их в обструкцию своего сознания, так это, что они так до сих пор толком понять не могут, за что этот мутный тип, Аллегорий, отвечает, всегда на все вопросы к себе со стороны президента, а никто другой их ему не задаёт, отвечая какой-то удивительной бессмыслицей, которую понять разве что могут люди с альтернативным мышлением и ходом жизненной ситуации с собой. То есть ведущей не как всех, к светлому будущему, а в чертоги Анубиса.

И этот ход мысли хоть как-то объясняет нахождение здесь этого Аллегория, чья должность прямо какого-то астролога, только иначе называемая, получает для себя обоснования быть в канве президентского окружения. Вот только не очень тогда понятно, почему Аллегорий, явно имеющий прямой или через карты таро допуск к сознанию президента, где он также участвует в составлении жизненных маршрутов передвижения президента, – на встречу с малоприятным лидером сам знаешь какой восточной деспотии не ходи, они будут в твою сторону неуважительно говорить и ёрничать, энтого попрошайку, нового нашего сукина сына близко до себя не допускай, а то опять своими любезностями и заверениями в своей преданности все уши тебе заплюёт, а вот с тем лидером, с кем ты хотел бы встретиться, пока что не договорились встретиться на паритетных началах, не хочет он видишь ли, разговаривать с тобой при галстуках, подавай ему бескультурную обстановку, – сейчас пребывает вне ведения происходящего с президентом. А это всё наводит не просто на грустные и тревожные мысли о том, что они сегодня здесь, как минимум, задержатся до следующего года, а это всё начинает до раздражения их всех беспокоить. Где им начинают приходить в голову уж совсем кощунственные и в чём-то предательские мысли о своём президенте, который по их раздражённому мнению совсем от рук отбился, ведя действительно независимую от истеблишмента политику.

И то, что им руководит в этом своём стремлении отгородиться от всех них, между прочим, за него голосовавших и они его из своей среды, пусть и подлой, и предательской до предела, выдвигали, деменция по мнению откровенных врагов демократии или невероятное по своей глобальности стремление и целеустремлённость стать самым незабываемым президентом (а по хрен в каком качестве), их совершенно не волнует, когда это всё на них и их благосостоянии сказывается. И среди чиновников высшего звена, плюс парочки полно звёздных генералов даже возникла своя внутренняя фронда по противодействию всем буквально замыслам президента, желающего только одного по их субъективному мнению (бл*ь, так вот зачем здесь Аллегорий и вот что его должность значит, он должен выявлять людей, недовольных президентским правлением и расщеплять в порошок субъективность мнений генералитета), а именно всеобщего мира.

А уж что такое есть мир, очень хорошо все тут знают. Мир понятие прежде всего абстрактное и растяжимое, а уж затем сопредельное с относительным на него мировоззрением. То есть мир субъективен крайне. Ведь без присутствия в тебе самом мира, его нигде для тебя не будет. А если учесть то, чего здесь учесть никак нельзя, человеческую особенность всех этих людей, ударившихся в свою обособленность от общего человечества, за которое они несут личную ответственность, а это предполагает полное отсутствие мира в их душе и сердце, то о каком мире может идти речь.

– Что вы этим хотите сказать, Самюэль Самуэльевич? – обращается с этим вопросом к Аллегорию госпожа госсекретарь Шарлотта Монро, практически тут единственная, кто обладает вот такой смелостью, напрямую спрашивая этого тайного советника президента. Что также говорит и указывает на то, что свой пост Шарлотта заняла не по квоте, как это сейчас принято при распределении министерских мест, – место госсекретаря забито женским полом, кто кроме них лучше ведёт внешние сношения и политику, – а в ней присутствовали все необходимые для вот такого политика презумпции невиновности и качества напористости и в чём-то даже дерзости.

И только одни злопыхатели и завистники её деловым качествам всё не унимаются, утверждая за её спиной, что такая её смелость по своей природе безответственна, раз она каждый свой будущий шаг сверяет со своим суеверием, раскладывая карты судьбы и обращаясь к астрологам. А вот эта информация как раз и раскрывает внутреннюю мотивацию её вот такой смелости. Она и сама является частым клиентом тех сборищ, называемых консультативными услугами по решению ваших семейных проблем, которые практикует Аллегорий у себя на даче. Как по мнению всё тех же информированных злопыхателей, то в этом месте сборищ, однозначно не отчаявшихся в своей жизни людей, раз они все как один состоятельные люди, проводятся шабаши ведьм и людей с ограниченным в свою сторону мышлением, выход из которого все видят только в одном – создании альтернативы этому благословенному богом миру. А что есть альтернатива этому миру, не нужно говорить, тем более вслух.

И если как всё это верно учитывают люди уже с альтернативным мнением всем этим людям, с альтернативным мышлением в свою сторону, где основной костяк составляют ведьмы, то госпожа госсекретарь Шарлотта Монро, ничего не имеющая общего с легендарной Монро, а вот с ведьмой у неё буквальная фотографическая схожесть, как есть натуральная ведьма. И вся её внешняя политика прямо отдаёт всем этим ведьмовством. Хочет эта ведьма Монро переформатировать весь мир под себя. И раз природа с ней так обошлась не дружелюбно и откровенно неприязненно, то и она не будет к ней знать жалость, с ног на голову перевернув воззрения на человеческую природу, где красивое до прежнего дня потеряет в себе бывший смысл и актуальность, и на его место придут новые значения и понятия красоты. И всё это осуществить и проделать большого ума не надо, нужно лишь поменять сознание человека, установив для него новые ориентиры. Чем, собственно, и занимается на своём посту Шарлотта Монро.

– Лишь то, что сказал. – Вроде проще простого отвечает Аллегорий, а все всё равно начинают искать скрытые смыслы в этом его послании к ведьме Шарлотте, с кем у него однозначно есть ментальная связь, где он не через слова, а через их интонацию подачи озвучивает для Шарлотты то, что никто тут понять не может.

– Извините меня, Шарлотта, за мою откровенность и разглашение государственной тайны, но вы, как лицо, допущенное к высшим государственным тайнам, должны знать. – Что-то примерно такое зашифровал в своём послании Аллегорий. – Природная слабость, а может уже и тяга, как начинает мне казаться, задерживает нашего президента.

– А если конкретней? – вопросительно стреляет глазами в ответ Шарлотта.

– Запор у него. – Не сдержавшись от того, чтобы не поморщиться в сторону этой деликатной темы, но что естественно, то небезобразно, процедил сквозь зубы Аллегорий, дав понять Шарлотте, что такая неустойчивость организма президента к внешним вливаниям становится всё больше большой проблемой, и с этим уже надо что-то делать.

– Акции фармацевтических компаний? – с долей укоризны и с долей соблюдения приличий, то есть соболезнуя столь частому недугу государственных мужей, по долгу своей службы вынужденных долгое время просиживать свои штаны, надетые на свои зады на вот таких заседаниях, а это ведёт к своей причинно-следственной связи – застою и застопорению крови в нижней части организма и так далее, покачав головой, всё правильно поняла Шарлотта из этой лицевой озабоченности Аллегория, так умело озвучивающий инсайды.

А Самюэль Самуэльевич Аллегорий в ответ как-то подпал под злодейское обаяние Шарлотты, её вот таким послушанием и откликом по его первому зову, и пребывая в вот таком заблуждении, на некоторое время даже от себя разумного отстранился, выразив ей согласие на такие ею сделанные выводы из его посыла. Но вот только хорошо, что он быстро спохватился, и уже со своей стороны укоризненно ей указал на недопустимость вырывать слова и смыслы из контекста сказанного. Ведь когда дело имеешь и тем более разговоры ведёшь о столь высоких материях, как о житие бытие высших чиновников из государственного аппарата, то нужно иметь не только осторожность в своих высказываниях, которые запросто могут и захотят по-своему интерпретировать враги высших лиц государства, но и иметь силу и духа, чтобы держать за своими зубами всё то человеческое, что не чуждо даже самому высокопоставленному человеку, и о чём почему-то говорить считается зазорным. Но это вопрос философский о природе власти, и он не всем по плечу.

– Надеюсь очень на ваше благоразумие и верное понимание моих слов, – жёстко так заметил С.С. Аллегорий Шарлотте Монро, – и вы не увели в дебри потустороннего, не имеющего ничего общего с действительностью свои мысли и воображение.

И, конечно, всё так, как того хочет слышать и надеяться С. С. Аллегорий. И хотя С.С. Аллегорий сильно рассчитывает на такого рода благоразумие Шарлотты, всё же он крайне считает важным ей напомнить некоторые уточняющие факты и детали из своих слов, которые ею были проигнорированы или не восприняты с должным усердием. Что объяснимо тем, что умственная деятельность – это такое сложное хитросплетение человеческого разума, что трудно всегда найти в нём концы и источники этих концов.

– Запор мысли, если быть более точным. – Поправил в первую очередь Шарлотту, а уж только затем самого себя Аллегорий.

А вот это уже интересно слышать Шарлотте Монро, кто, честно сказать, была не слишком большого мнения об умственной деятельности вообще мужского народонаселения, а не только одного президента. И все эти представители самой непрезентабельной части населения, когда она до них сходит и уделяет со своей стороны хоть какое-то внимание, все как один впадают в умственный ступор с ней в разговоре, не имея возможности хоть что-то о себе внятного прояснить. И как сейчас выясняется, то господин президент также страдает таким недоразумением мозга, а вот по какой причине, то это госпоже Монро было крайне интересно знать.

– И с чем он связан? – спросила Шарлотта.

А вот теперь уже удивлён такой близорукостью Шарлотты Аллегорий, как не ей не знать, кто с утра до вечера не даёт покоя господину президенту (спойлер: это не первая леди). И Аллегорий вынужден вносить ясность туда, где всё итак прозрачно.

– Господину президенту не даёт покоя мысль о том, что он отчего-то находится в тени…сами знаете кого. – С многозначительным умолчанием внёс ясность в трудности мысленного процесса президента Аллегорий. – И на моё удивление он был патологически логичным. «Сёма, – так он ко мне по простому, и на основании большого ко мне доверия, обращается, – скажи мне честно, почему мне не даёт покоя мой антипод, держа меня в постоянном напряжении и заставляя меня всегда иметь его в виду?

На что я ему отвечаю. – Это всё психологический фактор. Зло притягательно.

– Вот как!? – одёргивается от своих мыслей президент. – Ладно с этим я готов смириться пока у нас паритет вооружений, но если мой противник имеет такое звучное имя, Антипод, то тогда кто я? – задался нервно этим вопросом президент и тут же давай себя принижать самокритикой. – Какой-то Под, если убрать из имени моего противника его предикат «Анти». И что спрашивается этот Под значит? Прилагательное или может того, моё сказуемое, как чьё-то прилагательное и подвластие?! Воды мне, воды! – а это уже попахивало театральщиной со стороны мною уважаемого президента, но не настолько, чтобы потворствовать его цесарским мечтам. И хотя основы нашего государства крепятся на семи холмах цезарства, всё же надо блюсти приличия и отдавать должное новым инструментам разделяй и властвуй, а именно демократии.

Ну и я остужаю пыл президента как мне тогда казалось верным по лингвистике предложением. – Тогда вы будете зваться Антиподом Антипода.

– Это что ещё за хрень! – вскипает президент. – Это что ты мне предлагаешь. Быть на поруках у Антипода. А-ну пошёл вон! – И я, пожалуй, и в самом деле пришёл к не верному решению насчёт нашего президента, верно поступившего, меня выгнав. Что я было хотел купировать только что в голову пришедшим предложением. – Тогда может Легитимный? – с надеждой и мольбой на собственное оправдание обратился я с этим вопросом к президенту. Он задумчиво на меня посмотрел, быстро оценил эту мою неуместную шутку в сторону нашей политики на постмодернистском пространстве, – а я ей богу и не думал шутить, – и с ещё больше перекошенным лицом и проклятиями в мой адрес указал мне на дверь». И на этом пока что всё, немой диалог заканчивается.

И вот пока все тут пребывали в таком умиротворённом состоянии лёгкого беспокойства за судьбы мира, в том числе и за самих себя, как части этого мира, ради которого можно и пойти на некоторое своё беспокойство и подвижки в своих планах, как это всегда бывает, находится один отщепенец, которого всё это не устраивает, и он требовательно и вслух желает знать, когда всё это закончится и сколько им ещё ждать президента.

– Как думаете, что случилось? – вот таким неприемлемым для данных обстоятельств вопросом задаётся громко вслух генерал Броуди, если честно, то непроходимый даже в самые широкие двери тип с огромными физическими данными и со столь же малой сознательностью. Что и приводит всех, кто с ним встречается, в том числе и на таких собраниях, в крайне некомфортное и болезненное состояние, даже в том случае, если он вам на ноги не наступает, не плюётся прямо вам в харю и рукой за подбородок не цепляет во время своего, всегда крайне эксцентричного разговора.

И что самое сейчас всех угнетающее, так это то, что вопрос генерала Броуди никак нельзя проигнорировать, ведь тогда он начнёт уже напрямую ко всем им цепляться, требуя к себе уважения. Вот и приходиться к своей огромной озадаченности всем тут собравшимся людям, представляющих собой истеблишмент, для кого нет авторитетов в этом мире, когда они сами высший авторитет, подгибаться под какие-то приземлённые обстоятельства жизни, где грубая сила генерала Броуди сейчас имеет больший вес перед всем остальным, что есть в этом мире существенного и важного.

И даже серый кардинал всякой политики, общественный деятель на добровольных началах, мистер Маркс, и тот чувствует себя не очень уверенно и вынужден считаться с генералом Броуди, когда тот так близко к нему стоит и дышит ему в еба…по солдатскому выражению генерала Броуди, а так-то в его неприкосновенную личность и мировоззрение своим душевным перегаром перед этой своей жизнью всегда в блиндажах и окопах.