И лишь одно спасает всех тут от нервного срыва и какой другой душевной агрессии, так это то, что разговор Броуди с незнакомцем, а может с незнакомкой по телефону, продолжался совсем не долго. И вот Броуди с каким-то прямо дурным на мысленную деятельность лицом отрывает от уха телефонную трубку, и с прямо потерянным лицом начинает смотреть не на одного только президента, показывая тем самым, что он ему не полностью доверяет и что мистеру президенту не по силам одному справиться с той проблемой, которая наметилась после этого телефонного разговора. А Броуди, получается, что так смотря ни на кого из присутствующих людей, не задерживая взгляда на чём-то в отдельности, ищет, даже не отдельную личность, – такой подход к решению вставшей перед всеми проблемы бесполезен, – а он ищет нечто такое обезличенное, что сможет всех через чудо спасти.

А это ещё сильней начинает всех тут тревожить и расстраивать. И больше всего, конечно, президента. Кому несколько обидно видеть, что не в нём ищут спасение. И президент не может сдержаться от того, чтобы сдержаться.

– Что там сказали? – с нотками истерики и нетерпения вопрошает президент.

Броуди, как будто очухивается от своего заворожения от этого разговора по телефону, гипнотически на него подействовавшим, смотрит на президента так, как будто он его только сейчас узнал, и потерянным голосом озвучивает то, что ему поручил тут довести до сведения каждого человека в этом кабинете тот, кто с ним разговаривал по телефону, без всякого представления со своей стороны.

– Сказали, чтобы мы не рыпались. – Сперва Броуди сказал вот такое полоумное, что сразу вызвало обратную реакцию у слушателей. Кого в первую очередь покоробила такая к себе требовательность неизвестного, а может неизвестной, – а определение гендерной идентичности очень важно, ведь узурпаторство власти на право обозначение твоей внутренней сути и самовыражения, может принести психологическую травму шантажисту или шантажистки, кто в первую очередь тоже исключительная личность и имеет право быть судим(а) только за свои поступки, а не за своё право обрести себя какой хочет личностью; и если этому всему не придавать никакого значения, то тогда спрашивается, чего ради всё это революционное переформатирование общества делается, – а затем уже вся используемая этим абонентом лексика. Кто использует в их сторону, что ещё за такие удивительные слова. И если он, она или они хотят знать, то для них совершенно неприемлемо слышать в свой адрес такие словосочетания. И все буквально господа из совета спасения, так будет вернее назвать этот совет безопасности, в ответ собрались было рыпнуться, но Броуди их на этом шаге опередил, озвучив те аргументы, которые привёл его собеседник или собеседница, с помощью которых они все тут будут приведены к дисциплине и будут делать лишь то, что от них потребуют.

– Мы здесь полностью заблокированы и изолированы от внешнего мира на три дня. – А вот эта информация Броуди, доведённая до всех, воспринимается уже не так нейтрально, сдержанно и уравновешенно. А сейчас в головах и во всём организме членов совета спасения буквально всё переворачивается, начинает бурление всякого достоинства разумения, всё больше негативного и агрессивного, и само собой у кого-то не выдерживают нервы, и он взрывается.

– Как на три дня?! – подскочив с места, с недостижим для разумного состояния лицом, чуть ли не захлёбывается от своего перевозбуждения Шарлотта, озвучивая общую мысль о невозможности понять происходящее. Ну а то, что она в своём вопросительном окрике была несколько непоследовательна, – её почему-то взбесил не сам факт их здесь удержания не по собственному желанию, а только срок этого принудительного затворничества, – то тут-то как раз всё логично и последовательно. Всё-таки госсекретарь Шарлотта Монро себя идентифицирует, как женщина. А у женщин на свой счёт есть всегда особые пунктики и причуды. Не могут, видите ли, они, представлять себя на людях в истинном и природном свете. И им нужно перед выходом в свет, как практически вампиры, себя к этому подготовить с помощью средств макияжа и ухода за кожей и волосами.

А если Шарлотта будет обречена здесь, при таком скоплении мужских организмов, остаться на три дня, то наложенная на неё краска обязательно потечёт, укладка не выдержит на себя давления спинки стула, на которой ей придётся спать (а подставлять своей голове мужское плечо, она никому и здешних, малоприятных лиц, не позволит; разве что только президент, ради страны её об этом попросит) и собьётся в бесформенность, а сама она будет до неприличия животной сущностью пахнуть, привлекая в свою сторону природную сущность самцов. Так что для неё такая постановка вопроса неприемлема. Вот она и психует так открыто и экспрессивно.

И её в этом поддерживают все представительницы единой с ней гендерной идентичности, за исключением латентных и скрывающих свою истинную сущность психопаток и шалав, не видящих ничего плохого в том, чтобы находиться наедине в одном закрытом помещении с мужским представительством и его интеллектом. И это при всём том, что все прекрасно знают мотивацию мужского интеллекта, которому нужно только одно – привести женщину к своему падению, и к чему он всё своё существование и стремится – к доминированию над женским интеллектом. С которым ему, видите ли, легче и интересней общаться, и это притом, что мужское сознание ему ближе и оно логичней построено, а женский интеллект они и за интеллект не считают, определяя его, как всего лишь умственный замысел творца на женскую природу. Это когда вместо видеокарты в компьютер ставят графический адаптер.