– Почему ты уходишь, Вайолет? Это хорошая работа. Оклад, премиальные, долгий отпуск, бонусы за выслугу и достижения, страховка… Мне очень хочется занять твое место, но я не могу не спросить – почему?

– Ты не первый человек, кто об этом спрашивает. Все хотят знать, и все удивляются, как все просто. – Вайолет поправляет свои длинные красивые волосы, глядя в сторону – я сдала родительский экзамен. На отлично. И мне 32. Самый подходящий возраст. – она улыбается, поворачиваясь ко мне.

– Ну, так почему просто не дождаться беременности и не взять декрет, как положено? Подожди-ка… Ты решила стать профессиональной матерью?

– Очень-очень давно. – она кивает, улыбаясь, и тонкие аккуратные морщинки собираются вокруг карих глаз. Женщинам очень идут морщины. Мама говорит, что морщины – воплощение и эталон женской мудрости, свободного от похоти изящного совершенства женского тела, способности к эмпатии, состраданию и умению отдавать. – Все никак не получалось набрать проходной бал. Да и сейчас еще не все до конца понятно – анализы отличные, но как поведет себя организм не известно. В общем, ты понимаешь.

– Вполне. Хотя, конечно, это очень храбрый выбор. Работа в разы тяжелей, как по мне.

– Это бесспорно. Но каждому свое, Ким. Тем более теперь, когда такое случилось – я не хочу оставаться на этой работе, если мне придется разыскивать и брать под стражу этого психопата. Я просто не выдержу. Да и не только это. Все эти матери, не сдавшие экзамен, у которых мы забираем детей, все эти эрпешники, с которыми мы должны проводить беседы. Святая земля, они ведь иной раз мало чем отличаются от приматов. И пахнут так, что сил нет. В той или иной степени мы занимаемся этим всем. Все проходит через нас в первую очередь, и мне совсем не обязательно видеть живьем, чем занимаются солдаты «Корпуса А» и ты в том числе, чтобы понимать, какую мы все несем ответственность. Я устала. Знаешь, наверное, это работа не для всех. Не для меня.

– Точно. – я смотрю в свою пустую тарелку, раздумывая, как бы ненавязчиво сменить тему. Последний год мне тоже частенько бывало неуютно на службе, но я всегда стараюсь не думать об этом, и уж тем более не вступать в подобные разговоры. Я люблю свою работу, и моя работа несет пользу обществу – я искренне верю в эти слова. Стараюсь верить. Не хочу расшатывать лодку. Особенно сейчас. До беседы с Вайолет было очевидно, что детективом работать легче, чем палачом на выезде. Теперь же уверенность сменилась сомнением, маленькой червоточинкой размером с игольное ушко, которое с сегодняшнего дня будет расти. Неважно. – Расскажи про экзамен. Что самое сложное?

– Самое трудное – не раздражаться и не кричать на детей. Потому что это самый долгий этап, и это, в, самом деле, гораздо тяжелей, чем может показаться. Но это потом. Сначала недосып. Беременность. Да все. Все, что не возьми непросто. Последний тест проводится на имитаторе виртуальной реальности высокой вовлеченности. На самом деле теряешь связь с реальностью. Это очень страшно. Я думаю, комиссия принимает решение в основном по результатам именно этого теста. По крайней мере, я бы поступала именно так.

– И?

– Ты хочешь знать подробности?

– Почему нет?

Вайолет задумчиво кивает, разглядывая свои руки.

– Хорошо. Представь себе, что сначала тебя все раздражает, постоянно тошнит и хочется блевать. Сначала блевать. Потом плакать. Потом опять блевать. Сначала не можешь какать, потом не можешь есть. Не переставая плакать и блевать. Потом становится невозможно спать: на спине нельзя, на животе нельзя, на боку неудобно. Тяжело ходить, трудно сидеть, сложно одеваться, невозможно нагибаться, надевать обувь, вставать с кровати и все это на фоне не проходящей изжоги, газов, слезливости. Грудь все время болит, растет, мешает шевелиться, ходить, жить… В конце концов начинаешь ждать родов как чуда, одновременно приходя в ужас только представив, каково это – выдавливать из себя ребенка размером с арбуз через отверстие размером с мячик для настольного тенниса. И когда наконец все позади, приходишь в себя в палате и хочешь только одного – поспать, начинается самый ад – ребенок просит есть каждые четыре часа, плачет и вопит, и единственное, о чем думаешь целыми днями это сон. Сон и отдых становятся самой желанной, абсолютно недосягаемой мечтой.

– Роды тоже включены в тест?

– О, да. Роды – это особенное чудо. «Вишенка на торте». – Вайолет смеется каким-то странным грустным смехом. Я «понимающе» улыбаюсь.

Профессиональные матери зарабатывают больше всех на земле, даже если они только воспитывают детей. Государственные же гранты на каждого рожденного ребенка – вообще золотое дно, где каждый последующий грант растет в геометрической прогрессии. И все равно, матерями соглашаются быть немногие в наш век инфантильного индивидуализма, и некоторые пары сдают родительский экзамен на отлично, а потом принимают решение жить без детей.

– Разве на родах не делают обезболивание?

– Теоретически – конечно. Практически у регионарной анестезии до сих пор множество побочных эффектов и для матери, и для ребенка. В конечном счете каждая роженица сама принимает решение, но на имитации ее нет. Как сказала моя куратор – «каждая участница государственной программы должна точно понимать, на что идет». – Вайолет вздыхает. – В общем, каждый месяц это час имитации, плюс роды еще час, плюс материнство первых двух месяцев еще два часа. На второй день – собственно, материнство, с двух месяцев и до 14 лет.

– С ума сойти. Примерно по двенадцать часов? Без перерыва?

– Конечно. В жизни-то ведь никакого перерыва не будет, верно?