– Чудак! – Соловьев рассмеялся, позабыв про пробежавшую между ними черную кошку. – А вот, – Соловьев легонько кивнул в сторону, – гляди, какие девчонки? Их двое… Как раз…

– И что?

– А то! Если не ошибаюсь, мы понравились девчонкам. Гляди, как зырят и перешептываются?

– Явное преувеличение.

– Да, нет, ты только глянь! Глаз не спускают.

Осинцев сказал:

– Думаю, что москвички, а не приезжие.

– Тем более!

– Нужны мы им… У москвичек таких, как мы, – вагон и маленькая тележка.

– Нехороший ты, Лех, человек.

– Почему?

– Сомнений в тебе выше головы. И к тому же принижаешь провинцию. Настоящие женихи, считают москвички, живут в провинции. И потому сразу западают.

– А москвичи, чем нехороши?

– Гнилье – не люди.

– Не говори плохо, если не знаешь.

– Я?! Не знаю? Волосатики! Хиляки! Плевком – перешибешь.

– Самоуверенности в тебе – о-го-го!

– Давай, а, подойдем? Вдруг отколется и познакомимся? Будет, что вспомнить.

Осинцев тоже скосил глаз в сторону девчонок.

– Ничего… Приличные… Особенно та, которая стоит, облокотившись о капот «Волги»… Обожаю блондинок.

– Отлично! – воскликнул Соловьев. Его эмоции выплескиваются через край. – Твоя – блондинка, моя – брюнетка. Идет, а?

– Ну… не знаю… Удобно ли приставать на улице?

– Только не комплексуй. Все будет отлично!

– Да? Уж такой ты скорый… Не говори «гоп», покуда не перепрыгнешь.

– Мы их снимем. Легко.

– Уверенность, плавно перетекающая в самоуверенность.

– Давай, хоть попытаемся?

Не устоял Осинцев и сдался под таким напором. Сдался нехотя. Он не верил, что может что-то выгореть.

– Ну, хорошо…

И офицеры, хорошо поставленным шагом, направились в сторону девчонок.

– Позвольте…

Блондинка тотчас же оборвала Соловьева, а у Осинцева ревниво защемило что-то внутри: ему показалось, что блондинка смотрит на Соловьева как-то не так.

– Откуда такие щеголи? – она зажмурилась. – Ослепнуть можно от такого-то блеска.

Брюнетка залилась смехом.

Осинцев смутился, покраснев, отвел взгляд в сторону. Соловьев, наоборот, осмелел. Нахальничая, сказал:

– Мы – из провинции…

Брюнетка, хохоча, спросила:

– Из тамбовской или рязанской? Впрочем, – она окинула офицеров жгучим взглядом, – чего это спрашиваю? И без того видно: провинциал – он и в Африке провинциал.

Соловьев ответил, ничуть не смутившись, важно и с достоинством:

– Мы – из Свердловска, – Соловьев ответно улыбнулся девчонкам. А уральцам, – он прищелкнул пальцами, – всё нипочём… Даже столица.

– Ах, вот как? – веселясь, откликнулась блондинка. – Оно, да: Свердловск – не Рязань.

Соловьев решил блеснуть эрудицией.

– Между прочим, опорный край державы…

Брюнетка подхватила:

– Её добытчик и кузнец.

– Да… А что? Не так? – Соловьев, насупившись, притворился обиженным. – На уральцев можно положиться. Не мы ли пришли москвичам на помощь, когда в сорок первом слишком горячо стало? Пришли, своей могучей грудью встали и стояли на смерть.

Блондинка поспешила уточнить:

– Не вы, а ваши отцы

– А что? Мы хуже отцов наших? – Соловьев картинно повернулся. – Разрешите представиться: Никита… Соловьев…

Блондинка, встряхнув длинными густыми волосами, спросила:

– Товарищ ваш, что? Безъязыкий? Молчит и, краснея, все в сторону смотрит. Он, что, такой скромник или прикидывается?

Осинцев, понимая, что ведет себя не слишком-то дружески, продолжая не глядеть на девушек, выдавил из себя:

– Осинцев… Алексей…

Блондинка прыснула и отвернулась.

– Алексей-Алешенька, выходит?

– Почему смеетесь? Почему отворачиваетесь? – Осинцев явно обижен. – Если не нравлюсь, то…

– Наоборот, – смело глядя в глаза Осинцеву, сказала блондинка. – Слишком… Трудно глядеть на таких… Больно ярки…

– Шутите? – спросил серьезно Осинцев.

– Ничуть! Ведь правда: трудно глазам от такого блеска.

Соловьев хвастливо заметил:

– Из Кремля… На приеме были… Только что оттуда

– Заливает, – переходя сразу на «ты», сказала брюнетка. – Хвастун, как погляжу.

Осинцев поспешил заступиться за товарища.

– На этот раз говорит правду.

– Так и поверила, – блондинка фыркнула.

Осинцев все также обидчиво (ему не нравится, что не верят) сказал:

– Верить или нет – ваше право.

Соловьев, уловив, что знакомство затягивается, опасаясь, что разговор уходит в другую сторону, сказал:

– Мы – представились. А вы?.. И вам теперь не грех назвать свои имена.

– А надо? – спросила брюнетка, посверкивая глазами.

– Долг вежливости, – заметил Соловьев и даже галантно слегка поклонился.

– Ну, если «долг», – брюнетка опять рассмеялась, – я – Ирина, а подружка – Вера. Студентки. Из Гнесинки.

– Боже мой, какое счастье лицезреть будущих великих музакантов-композиторов!

Вера, блондинка, не осталась в долгу.

– Точно также, как и вы – будущие полководцы.

Соловьев послал девушкам свою улыбку.

– Почему нет? Каждый солдат носит в своем ранце маршальский жезл.

– Ну, – Ирина опять рассмеялась, – тебе сия участь не грозит.

Соловьев тоже обиделся.

– Это еще почему?

– Болтлив больно… А из товарища выйдет толк.

Осинцев, покачав головой, заметил:

– Нехорошо сталкивать лбами друзей.

– Лех, я не в обиде. Пусть… Я согласен отказаться от маршальских погон, если меня приласкает такая девушка, как Ирина.

– Сразу и «приласкает»? Не гони! Чтобы приласкали, надо прежде понравиться.

Соловьев изобразил на лице искреннее удивление.

– Неужто не понравился? Однако моя интуиция…

– Ну… Пока, если честно, не очень, – призналась Ирина и рассмеялась. – Да… Про Кремль не врете? Нет?

Даже Соловьева прошибло подобное недоверие.

– Ну, знаете ли… Слово же офицера, – он полез в портфель, порылся внутри, достал и протянул девушкам большую фотографию. – Сами смотрите… Вот, – он ткнул пальцем в Осинцева, стоящего рядом с Верховным, мой товарищ, так сказать, сличите. А во втором ряду – я, крайний справа. Не рядом с Верховным, а все равно приятно.

– Сколько хорошеньких женихов! – разглядывая внимательно фотографию, воскликнула Вера.

Соловьев щелкнул каблуками туфель.

– Двое из них – перед вами, девочки. И, между прочим, не худшие. Извольте любить и жаловать.

Ирина спросила:

– За что честь?

– По нам не видно, да?

– Блеску много, а что внутри? – многозначительно спросила Вера.

Хотел что-то сказать Осинцев, но его опять-таки опередил Соловьев.

– Он, – Соловьев кивнул в сторону Осинцева, – золотой медалист, отличник боевой и политической подготовки…

– А ты? – перебив, спросила Ирина.

– Ну… Тоже… Не медалист, однако, если направлен на прием в Кремль, не самый худший выпускник нашего военного училища.

– Богатыри, – протянула Ирина. – Не жизнь, а сказка: тут тебе Никита, тут тебе и Алеша. Не хватает для полноты картины Васнецова Ильи Муромца. Где вы его-то оставили?

Вера откинулась на капот «Волги». Подол легонького сарафанчика взлетел вверх, обнажив на секунду еще больше стройные ноги. Осинцев увидел и от волнения облизал вмиг пересохшие губы. Он подумал: «Хороша! Куда как красивее пединституток!»

Соловьев, показывая своим видом, что большой знаток, осмотрел сверкающую черным лаком «Волгу» и прищёлкнул пальцами.

– Отличная тачка… Чья будет?

Ирина поспешила с ответом.

– Отца… – и лишь после паузы уточнила, – Верочки.

– А… Кто ж за рулем? – спросил Соловьев и опасливо заозирался по сторонам: судя по всему искал Вериного отца.

– Верочка наша, – ответила Ирина.

– Но…

– Год назад обзавелась правами. После курсов. А водит машину по доверенности. Отец-то у нее, – Осинцев заметил, как, взглянув на подружку, Вера, подобравшись, насторожилась: видимо, боялась, чтобы та не сболтнула лишнего, – опасается садиться за руль, – Осинцев обратил внимание, как Вера облегченно вздохнула и расслабилась. «Ждала явно другого… Чего-то не хотела, чтобы Ирина говорила», – подумал он. – Короче: на самом-то деле, это ее машина… В полном ее распоряжении.

– А ты, Алексей, везунчик, – завистливо заметил Никита. – Сразу и – в дамки. Судя по элитным номерам, машина-то…

– Не мели, – остановил его Алексей. – Мало ли что могут подумать девушки.

– Девочки наши – умницы…

Вера, ехидно улыбнувшись, прервала.

– Ваши? Уже?!

Соловьев не смутился.

– Нет, что ли?

Вера решительно отрезала:

– Нет!

Ирина смягчила ответ и поправила подружку:

– Всего лишь пока.

Подружки обменялись многозначительными взглядами и расхохотались. Алексей, в который уж раз, подумал про себя: «Смеются и смеются… Что тут смешного? Не понимаю… Легкомыслие». Алексей давно спросил бы, но опасается попасть впросак: может, полагает он, у него напрочь отсутствует чувство юмора. Вон, Никита – юморит, ведет себя естественно, расслабленно.

Соловьев картинно поклонился.

– Благодарю покорно, Иринушка… Ты оставляешь мне надежду.

– Но-но! Не обольщайся очень-то! – откликнулась Ирина, а Соловьев даже глазом не моргнул в ответ на щелчок по носу.

Алексей завидует, как легко общается с девчонками Никита. Он, Алексей, так не может. Знакомы – всего ничего и сразу…

Соловьев опять за свое.

– Девочки наши – умницы и в их хорошенькие головки глупостям вход запрещен. Кстати, почему бы не прокатить нас с шиком по городу, а?

Вера слегка улыбнулась: видимо, предложение более решительного Никиты ей пришлось по вкусу и соответствовало ее настроению.

– Почему нет? Люди – из провинции. В Москве – впервые. Есть смысл в экскурсии. Стоит показать столицу и расширить гостям провинциальный кругозор. Как, Ириш?

– Я, Верунчик, только – за, – не мешкая, отозвалась Ирина, – тем более с такими блестящими провинциалами.

И вот Алексей – на первом сидении, справа от водителя, то есть Веры. Сзади – устроилась другая парочка и, судя по всему, чувствует себя там превосходно. Воркует, будто знакома тысячу лет. Он, Никита, уже (Алексей завистливо поглядывает на парочку в зеркало) за талию держит Ирину. Алексею – не повезло в очередной раз. Нет, он тискать сразу же за талию все равно бы не стал, рановато, однако… Поговорить с девушкой, расспросить об учебе, о музыке (сам-то в этом деле – ни бельмеса, дуб дубом, медведь на ухо наступил; знает лишь названия семи нот да про скрипичный ключ, читал про некоторых музыкантов, дважды перечитал роман Виноградова «Осуждение Паганини», слушал в первый заход Моцарта в филармонии и во второй – седьмую симфонию Шостаковича – и все), не мешало бы разузнать о родных, соответственно, о ее ближайших знакомых. Вокруг (Алексей косит ревнивый глаз) такой-то девчонки явно вьется туча поклонников. Алексей молчит. Понимает: внимание Веры отвлекать нельзя. Вон, какое движение! Зевнешь и сразу поцелуешься с кем-нибудь. Алексею (чего скрывать?) хочется… Нестерпимо хочется… Ну, вот (хотя бы!) ладонью прикоснуться к ее чуть-чуть оголенному коленку (сарафанчик-то короток), ощутить тепло, кожу. Робеет. Смущен от одной мысли. Опасается получить (в ответ на наглость) по рукам. Вера, судя по всему, – не Ирина. За Верой не заржавеет. Алексей замечает, как Вера иногда скашивает в его сторону глаза и улыбается. Алексею даже кажется, что Вера понимает его нынешние проблемы и даже сочувствует. Взгляд новой знакомой (возможно, ему всего лишь чудится) поощрительный, говорящий: все, мол, у нас еще впереди. И от этого по сердцу течет ручьями истома. Он – пессимист и не верит в лучшее будущее. Но помечтать (хотя бы) ему не может никто запретить. Осинцев уверен, что влюбился. Сразу. С первого взгляда. Оттого и необычайная его робость, болезненное стеснение. Такого с пединституточками никогда не было. Алексей понимает: он – попался, он – в сетях Амура. И конец! Точка. Всё. Он нашел то, что так долго искал. И ничего ему больше не надо. Впрочем… Он, да, нашел. А она как? Тот ли он принц, который нужен этой принцессе? Есть большое сомнение.

Что ж, ему, лейтенанту Осинцеву, предстоят обширные и затяжные бои, причем, на всем протяжении любовного фронта, предстоят сражения за свое счастье, за свою первую и, как он уже себе представляет, вот эту, единственную в мире любовь. Спешит? Это он-то? Никита – другое дело. Еще чуть-чуть и очарует Иринку. Вон, как у той блестят глаза и с лица не сходит улыбка.