– Слушаюсь… Были корпусные тактические учения… Перед моим взводом стояла задача: проявив смекалку, без потерь личного состава и боевой техники, выбить с высотки условного противника и закрепиться… Ну… Приказ взвод успешно выполнил. Вот и все. Наверное, за это и… Комполка так и сказал перед строем: за умелое руководство подразделением…

Горовой, восхищаясь, озорно щелкнул пальцами:

– Все идет к тому, что из тебя, Алексей, со временем получится неплохой вояка. Налицо – задатки. Порадовал меня, по-настоящему порадовал.

– Хотелось бы… – заметил, вновь потупившись, Алексей.

– Все в твоих руках…

– А также, Василий Николаевич, в руках судьбы, – уточнил парень.

– Судьба, сынок, вещь такая: слабаков ломает, а сильных духов, смело идущих к намеченной цели, лишь закаляет. Такие вот дела… Я слишком хорошо знаю молодые армейские кадры… То, что происходит в обществе, отрицательно влияет на их качество. Увы, но вынужден признать. Офицерство утрачивает былую славу. Многочисленные анекдоты и байки на эту тему – лишнее доказательство.

Алексей кивнул:

– Приходится слышать…. Обидно…

– А мне не обидно, мне, человеку, отвечающему за кадровую политику?.. – Алексею хотелось спросить, в качестве кого «отвечает за кадровую политику» и где конкретно, но не посмел. – К сожалению, даже мне не все в этом по силам. Учебные заведения клепают офицеров, а толку? Многие, получив дипломы, тотчас же смываются, оставляют ряды вооруженных сил. А остаются? По большей части, неудачники, для которых нет места на гражданке. Отсюда и байки… Например, такая…

Горовой стал – сочно и смачно – рассказывать…

…Из округа в дивизию пожаловали социологи. Пожаловали, чтобы исследовать морально-психологическое состояние военнослужащих, в частности, офицерского состава.

«Полковник Сердющенко, командир части, презрительно скривился, но промолчал: чтобы не накликать на седую голову очередную беду, отказался от идеи выразить своё «фэ». Однако замполиту строго-настрого наказал: «Ты мне тут ворон не лови – бди, понял?»

Подполковник Сироткин приказание принял к неуклонному исполнению. Исполняя, решил для себя, что в данном случае лучше перебдеть, чем недобдеть.

Социологи среди офицерства распространили некие анонимные опросные листы, а после заполнения собрались было покинуть пределы части, но Сироткин был начеку.

«Э, нет, – по-отечески ласково сказал он, – вы не в колхозе имени Буденного, а в строевом воинском подразделении, а посему, голубки мои, дозвольте лично мне одним глазом глянуть в опросные листы. Мало ли чего мужички сдуру могли накарябать».

Социологи согласились отсрочить убытие на пару часов.

– Подполковник Сироткин, – ухмыляясь, продолжает рассказ Василий Николаевич, – сидит и шуршит опросными листами, сидит и вслух комментирует: «Так… Отлично… Головастый… Умно отвечает… А этот… себе на уме… Вон, как заковыристо ответил: ни нам, ни вам… Философически… Не зря мужика учили… Далеко пойдет… Высоко взлетит…» Второй час пошел. Почти сотня опросных листов Сироткин благополучно переместил из стопки слева в стопку справа. И тут его острый глаз уперся в нечто.

«Это еще что за хрень? – он обратился к началу опросного листа, чтобы найти ответ на свой собственный вопрос, но там, к его несказанному удивлению, – ничего. – Эй, вы там, – в сердцах крикнул он, – охламончики! – пулей влетел один из них, ну, то есть один из помощников его. – Графолога сюда! – прибыл графолог. – Кто? – спросил он и ткнул жирным пальцем-обрубком в опросный лист. – Сколько минут потребуется?» «А нисколько, товарищ подполковник. Из вновь прибывших. Не успел забыть». «Сосунок, значит?» «Так точно». «М-да, – Сироткин недовольно качнул головой. – Беда с молодыми… Зелень… И кто же этот ублюдок?» «Лейтенант Гаврилович». «Сюда, этого подонка, не медля!»

Вот и Гаврилович. Стоит, а поджилки трясутся. Впервые перед Сироткиным и не знает еще, чем все может закончиться. Сироткин тычет пальцем-обрубком в бумагу: «Ты?!» «Я, товарищ подполковник!» «Ты что написал, а?!» «Ответил, как на духу, товарищ подполковник… Как есть…» Заместитель командира дивизии нервно бросает в его сторону опросный лист: «Читай вслух!» «Ваше социальное…» «Да, не это, дурак! Ниже!» «Сколькими языками владеете? – читает Гаврилович. – Я честно… не соврал». Подполковник заёрзал на стуле. «Ну? И что ты ответил? Читай так, как написал». «Я написал: тремями. А потом расшифровал, какими именно». «И какими же?» «В совершенстве владею русским, командирским и матерным». Сироткин бросает в его сторону ручку: «Зачеркни, олух, и сверху напиши, как надо, правильно… Диктую: в совершенстве владею двумями языками, а именно – русским и командирским».

Гаврилович исполнил приказание. «Но, товарищ подполковник…»

«Молчать, сосунок! – рявкает Сироткин, вскакивает и топает ногой. – Пора бы знать, что командирский и матерный – это один и тот же язык, – подполковник садится. – Свободен! – Гаврилович уходит, а Сироткин в след ему ворчит. – И чему в этих училищах учат? Вот раньше… Нет, нынешних учить – деньги на ветер».

Закончив рассказывать, Горовой недовольно покрутил головой.

– Дураков, извини, в армии много – должен признать. Причем, замечу, становится больше и больше. Следовательно, Алексей, командование обязано к таким, как ты, относиться особенно бережно, чтобы нам не остаться с одними тупицами.

– Василий Николаевич, в нашей части много хороших офицеров…

Горовой рассмеялся.

– Значит, Алексей, тебе здорово повезло со службой.

– Сам выбрал.

– Тем более… Ладно… По части армии мы всё выяснили… Как говорится, порядок в танковых войсках… А вот дела личные еще не прояснили… Ну, там планы, цели, стратегические и тактические задачи… И прочее. Как считаешь?

– Что, если конкретно, вас интересует?

– О, Алексей, многое. Прости, но я, повторяю, отец, а потому обязан знать все определенно… Ты уже не ребенок и не юнец, а мужчина, который видит перспективы… Я в смысле семейной жизни… Девок нынче много, а ты жених видный. Быстро приберут к рукам. Не успеешь и опомниться. Что скажешь? Хочу знать, что думаешь по этому случаю?

Вопрос ожидаем. Вопрос неизбежен и он должен был всплыть в их мужском разговоре – это Алексей прекрасно понимал. Но, с другой стороны, он не готов к чему-либо определенному и считал пока преждевременным делиться планами; ему не хотелось выглядеть болтуном, который, не обдумав, сразу ляпает, а потом отказывается от произнесенного когда-то, идет на попятную. Серьезный мужчина тем и отличается от легковесного вертопраха, что готов всегда нести полную ответственность как за сказанные слова и данные обещания, так и за практические действия. Алексей считает: мало того, чтобы спешно выразить благородные свои устремления; важнее не забывать напрочь об их осуществлении. Романтичность для женщины первична, а для мужчины вторична; мозговая деятельность, здравомыслие – вот что первично для сильного пола. Не мужчина, а дурак, если искренен в своих чувствах и не способен скрыть эту искренность. Хотите поумнеть? Тогда срочно научитесь прятать природную искренность за лоском вежливости.

После паузы, в течение которой промелькнули все эти мысли, Алексей заговорил:

– Если честно, Василий Николаевич, не думал всерьез об этом…. Наверное, рано… Еще не так тверда почва под ногами, чтобы брать на себя ответственность за другого человека…

– То есть? Отвечать за роту солдат – это не рано, а за семью…

– Не сопоставимое… Молод еще… Нет своего угла… Денежное содержание не то, чтобы… Как только почувствую себя готовым, так сразу… Также про глубину чувств не должен забывать, то есть про любовь… А иметь всего лишь гарантированную постель – не мое. Женюсь, но только на любимой.

– Так-так-так… Если правильно понял, на твоем горизонте нет подходящей кандидатуры… Иначе говоря, не встретил на своем пути любовь.

– Не совсем…

Горовой нахмурился.

– Не понимаю… Сделай одолжение, объясни.

Алексей покраснел: не хочет, но ему придется приоткрыть душу, впустить внутрь пока еще чужого человека. Чревато, но что делать?

– Если вы настаиваете…

– Именно: настаиваю.

– Говоря вашими словами, Василий Николаевич, подходящая кандидатура появилась, даже более чем подходящая, но…

Горовой догадывается, кого Алексей имеет в виду, однако не понимает, в чем проблема, поэтому спросил:

– Что еще за «но»?

– Не уверен, что любовь…

– С твоей стороны или?..

– С той стороны… Я-то люблю и еще как люблю! А вот… Кто я такой? Без роду и племени…

– Кто тебе дал право так говорить о родителях? – возмутившись, сердито спросил Горовой. – Как я понял, ими должен гордиться… Вон, отец твой, голову положил…

– Не в этом смысле я…

– А в каком же, молодой человек? – ядовито усмехаясь, с откровенным сарказмом спросил Горовой.

– Я – из простых, а она… Понимая, полюбил и… Любовь, как какая-нибудь хворь, настигла, навалилась внезапно, поэтому и избавление от нее, выздоровление (предвижу) пойдет мучительно долго, с болями и страданиями.

– Господи! – воскликнул Горовой. – Что за чушь несешь? Как возможно, не успев насладиться этим чувством, проверить временем, уже говорить о каких-то там «хворях» и «избавлениях»?

– Василий Николаевич… я запутался.

Горовой недовольно замотал головой:

– Не пристало гвардии старшему лейтенанту выглядеть великим путаником. Давай распутывай…

– Да, но вот…

– Ходишь, сынок, вокруг да около, но я спрошу тебя прямо и ответь честно: намекая на некую любовь, кого имеешь в виду?

– Замечательную девушку…

– Ответ не принимается: назови, кто она?! Не та ли, которую недавно назвал «моей» и «богиней»?

– Д-д-да, – с трудом выдавил Алексей.

– Но, молодой человек, я тогда понял так, что имелась в виду моя дочь… Это правда или я ошибся?

– Вы… не ошиблись, Василий Николаевич.

Горовой покачал головой.

– Ну и дела…

– Прошу у вас прощения…

– За что, Алёша?

– Что вот так получилось…

– Получается: тормозит неуверенность, что тебя любят?

– Так точно.

– Искренне считаешь, что тебя не за что любить такой девушке, как моя дочь?

– Так точно.

– Парень, ты не здоров… Очевидно, перегрелся на южном солнце.

– Нет, я здоров…

– Как бы не так! Мелешь, извини, всякую хрень.

– Откуда вам знать?

– Оттуда, парень: свою девочку знаю, как свои пять пальцев… Давно чувствую, что, как говорили в старину, девка по тебе сохнет.

– Возможно, но не уверен, что по мне… Она – красавица, а я таежный медведь.

Горовой в который раз громко расхохотался.

– Ты и комплексуешь? Такого, как ты, «медведя», каждой бы девчонке. Верунька моя – девчонка самостоятельная, возможно, излишне суха и сдержанна, к тому же, чего не могу отнять, горда, но… В женской красоте скрывается великая сила, но без гордости она не имеет смысла, потому что становится уж слишком доступной.

– Согласен… Но все равно не уверен…

– А ты мою девочку об этом спрашивал?

– Нет.

– Давай спросим… Прямо вот сейчас… А?… Я позову и… Не против? – Алексей промолчал. – Понял… Иду за дочерью… Чего откладывать и оставаться дальше в неведении? Сейчас все и выясним. Интуиция мне подсказывает, что… Нет, не будем забегать вперед.

Горовой встал, открыл плотно закрытую дверь кабинета и крикнул:

– Сюда, Верунька! Мужчины тебя хотят видеть.

Вышла хозяйка.

– Что случилось?

– Клаша, ты – потом-потом.

Хозяин вернулся в кресло и откинулся на спинку, сложив на груди руки. Вошла дочь, остановилась, оглядела стол, потом мужчин, стараясь по их лицам догадаться, для чего ее позвали. Потом прошла к отцу и прижалась, обвив шею своими красивыми ручками.

– Что, папуль?

Отец, чуть-чуть отстранив от себя дочь, стал глядеть ей в лицо.

– Алексей, вот тут, сильно сомневается… насчет тебя… Он мне признался, – парень опустил глаза в стол, – что влюбился в тебя и теперь места себе не находит…

– Да? Я что-то всего этого не заметила, – покрывшись румянцем и посмотрев в сторону парня, – сказала она.

Не поднимая глаз, Алексей тихо сказал:

– Это, моя богиня, абсолютная правда.

– Странно: мне ни слова, а отцу…

– Ты и так знаешь.

– Откуда?

Горовой решил дело довести до конца и окончательно прояснить ситуацию.

– Короче, доченька: Алексей тебя любит, а ты его?

Вера приникла к отцовскому уху и что-то горячо прошептала, а потом из глаз ее закапали на щеку отца крупные слезы.

Отец притянул дочь, крепко прижал.

– Чего плачешь, дурочка? Радоваться надо, а ты… Алёша, видишь ли, сомневается, поэтому прошу повторить вслух все, что ты прошептала мне.

– Люблю…

– Нет-нет, давай все, что мне сказала.

Вера, по-прежнему смущаясь, подняла мокрые от слез глаза и, глядя на парня, повторила:

– Алёшенька, я сильно-сильно люблю… Буду всегда любить!

У парня онемел язык, поэтому промолчал, хотя грудь разрывало бесконечное счастье и рвались наружу слова благодарности. Ему также очень хотелось заплакать, но разве имел он, мужчина, на это право?

Горовому все ясно.

– Итак, вижу двух любимых и любящих молодых людей. Верунька, ты можешь быть свободна…

Алексей вскочил с места.

– Ни в коем случае!

Горовой поднял на него глаза.

– То есть?

– Хочу сказать… Очень серьезное и важное.

Горовой побледнел и еле слышно спросил.

– Не хочешь ли сделать моей красавице предложение руки и сердца?

– Да!.. Конечно!.. Сейчас же!..