Глава 3

Где-то, когда-то

Лабиринт. Система стен или садовых дорожек, настолько сложно организованная, что незнакомому с ней человеку непросто оттуда выбраться. Считается, что название происходит от имени Лабириса, египетского фараона XII династии.

Мерлин разжал ладонь. Пчела взлетела и, важно жужжа, стала кругами подниматься в летнее небо. Какое еще небо? Ведь над ним крыша Малого книжного. И вообще, сейчас не лето.

– Кажется, я свалял дурака, – буркнул себе под нос леворукий книготорговец.

Подняв дубинку времен Вильгельма IV, он медленно повернулся вокруг себя, оценивая обстановку.

Он очутился в центре лабиринта, который видел на карте, только в реальности тот оказался не совсем таким, как на бумаге. Стены высотой восемь футов были не из кирпича, а из крупных блоков крапчатого сероватого мрамора, и обвивавшие их розы были вовсе не живыми, а тоже мраморными. Изысканная резьба вызывала подозрение, ведь если она покрывает все стены лабиринта, значит над ней трудились целые поколения резчиков по камню и их подмастерьев.

Рядом с Мерлином были солнечные часы на постаменте – и то и другое из того же мрамора, что и стены. Только гномон часов был бронзовый, даже не позеленевший от времени. Его длинная тень падала на вырезанную в камне римскую цифру двенадцать.

Под ногами Мерлина лежал ухоженный газон. Траву на нем подрезали совсем недавно, и с тех пор по ней, судя по всему, никто не ходил – она выглядела девственной. Зато у ближайшего выхода Мерлин заметил кое-что необычное для лабиринта – просвет в стене шириной с дверь. На траве рядом с просветом лежал небольшой квадратный предмет – то ли портмоне, то ли бумажник.

Но Мерлин не пошел проверять свою догадку. Он остался на месте и продолжил внимательно разглядывать небо, стены и каменные розы. Их стебли были сплошь покрыты шипами, причем такими большими, каких не бывает у настоящих роз, так что по стенам, словно увитым колючей проволокой, невозможно было вскарабкаться наверх. Правда, Мерлин считал, что это касается только обычных людей, а уж он сможет перебраться на ту сторону, причем без особых потерь. Но для этого розы должны быть всего лишь украшениями из камня, а чутье подсказывало Мерлину, что это не так. Желая проверить свою догадку, он сделал к стене шаг, вытянул руку и ткнул в ближайшую розу концом дубинки. Он не удивился, когда каменный цветок вцепился в нее, обнажив ряды острых зубов, которые только притворялись шипами, а побеги мгновенно опутали дубинку и попытались вырвать ее из рук Мерлина. Ему удалось вытащить ее из их цепких объятий, но царапины, которые теперь покрывали ранее безупречный лак, огорчили его.

– Какой ты неприветливый, – сказал он цветку и пошел к выходу, стараясь не приближаться к стенам и их колючим украшениям.

Квадратный предмет на лужайке действительно оказался мужским бумажником. Это была видавшая виды вещица из винила, неумело притворявшегося кожей. Мерлин не стал сразу хватать бумажник, а осторожно опустился возле него на колено, внимательно рассмотрел и только потом поднял. Открыть его получилось не сразу: темное пятно на его обратной стороне свидетельствовало, что бумажник лежал в луже крови, пока та не впиталась в траву, однако иных повреждений на нем не было. Сначала Мерлину показалось, что бумажник набит деньгами, а именно пятифунтовыми банкнотами, но, вытащив слипшуюся бумажную массу, он увидел, что это бумажки размером с банкноту в пять фунтов, вырезанные из какого-то журнала с картинками.

На самом деле из нескольких номеров «Смотри и учись», причем один из них был примерно семи или восьмилетней давности. Мерлин вспомнил мультфильм «Империя Триган» по тем фрагментам, которые смог разглядеть сквозь пятна. Кроме поддельных денег, которыми можно было обмануть только совсем неопытного человека, причем в полной темноте и с глазу на глаз, в бумажнике лежала окровавленная фотография женщины с ребенком и сложенный лист бумаги, настолько задубевший от крови, что прочитать написанное на нем мог бы теперь только большой специалист. Судя по тому немногому, что разобрал Мерлин, это был какой-то юридический документ, вроде повестки в суд.

Мерлин вернул все в бумажник и спрятал его в один из потайных карманов под платьем.

– Налево или направо? – буркнул он себе под нос.

Его взгляду открылся узкий коридор классического лабиринта, примерно в тридцати ярдах от входа упиравшийся в Т-образный перекресток. Мерлин помнил, что смотрел прямо на карту несколько секунд, так что теперь расположение лабиринта должно быть у него перед глазами, как на картине, но память упорно оставалась затуманенной. «Магия», – подумал он. Что ж, вполне объяснимо. Нежелательные лица, прибывающие в сад с помощью карты перемещения или как-то иначе, будут сидеть в лабиринте до тех пор, пока хозяева не займутся ими на досуге.

Мерлин прикинул, кто это может быть, и сунул руку под платье за пистолетом. Даже надевая платье героини Джейн Остин, леворукий книготорговец не забыл пристроить под юбкой набедренную кобуру с «береттой» 25-го калибра. Так, с пистолетом в правой руке и с дубинкой в левой, он и вошел в коридор.

На Т-образном перекрестке Мерлин встал на колено и концом дубинки взрыл дерн, выцарапывая на траве стрелку, потом поднялся и продолжил путь. Левый коридор долго не приводил его к перекрестку, зато дважды поворачивал под прямым углом, один раз налево, другой – направо. Мерлин шел медленно, на каждом повороте останавливался, чтобы отметить стрелкой направление, которое он выбрал, оглядеться и рассмотреть стены. Насколько он мог судить, лабиринт не двигался, стены не смыкались у него за спиной и впереди тоже стояли на месте.

Он надеялся, что, поворачивая, сможет определить свое положение относительно сторон света по солнцу, но оно стояло почти прямо в зените и как будто не двигалось. Все здесь было не так, как на земле, летняя жара навевала сон, мгновение остановилось навеки. И только появление Мерлина разрушало царящее тут равновесие, он был в этом уверен.

Дорожка снова свернула, приведя его на лужайку с тремя выходами: вперед, налево и направо. Мерлин выбрал левый, нарисовал стрелку и зашагал дальше. Теперь он точно знал, что солнце не двигается. Его часы «Вертекс» времен Второй мировой войны, спрятанные под рукавом с оборками, показывали, что он здесь уже полчаса, а светило по-прежнему стояло прямо у него над головой. Мерлин остановился, снял шляпку, в которой было жарко, но оставил чепец, чтобы не напекло голову. Хорошо, что он не надел нижнее белье эпохи Регентства, а меховой палантин остался в его сумке в мастерской Малого книжного.

На стене лабиринта что-то задвигалось. Правая рука Мерлина взметнулась вверх с «береттой» наготове, но выстрела не последовало. Мимо крался бледно-серый кот, осторожно переступая через колючие стебли. Розы не нападали на него и вообще не двигались.

– Каменный котик, – сказал себе Мерлин. – Привет, киска.

Он опустил «беретту». Маленький пистолет годился только на то, чтобы проковырять пару ямок в коте, который состоял из того же мрамора, что и стены, и, хотя двигался плавно, превосходно имитируя настоящее животное, все-таки был не идеален. Особенно странными казались его лапы и голова – их как будто взяли от двух разных животных. Мерлин пожалел, что у него нет с собой «Смитона.357», – вот тот бы разнес самодовольную серую скотину вдребезги, пусть и не с одного выстрела. И Мерлин перехватил левой рукой дубинку.

Кот шел за ним по пятам, время от времени перепрыгивая со стены на стену, но приблизиться не пытался. Значит, наблюдатель. Мерлин не спускал с него глаз. Насколько он мог судить, кот был ожившей скульптурой. На его шкуре выделялись следы резца, зато отсутствовали усы, что совершенно не характерно ни для домашних кошек, ни вообще для кошачьих, ни даже для подобных им существ из Древнего мира, с которыми Мерлин встречался по долгу службы. Очевидно, что жизнь или ее подобие вдохнул в эту каменную тварь Древний владыка.

Мерлин вспомнил нескольких, способных на такое, и еще пару других, которые вселились бы в статую сами. Но все они спали, причем уже давно, и в каталогах книготорговцев значились как «смирные», а если бы кто-нибудь из них проснулся, то книготорговцы уже били бы тревогу: из одного заведения Сен-Жаков в другое летели бы размноженные на мимеографе меморандумы с предупреждениями, и треск стоял бы такой, что и глухой услышал бы. Да и не поднять Древнего владыку одной церемонией – на их пробуждение уходят дни, если не недели, и этому всегда предшествуют знаки.

А это значит, что сущность, которая обитает здесь, скрывается от книготорговцев. Это ее убежище, тайна, которую она будет хранить любой ценой. Вот почему всякому любопытному, даже тому, кто попадает сюда случайно, как он, Мерлин Сен-Жак, грозит смерть.

И он пошел дальше, тщательно отмечая повороты, как те, которые приближали его к выходу, так и те, которые заводили в тупик.

Сорок минут спустя, после четырех выходов к исходной точке – вещь, совершенно немыслимая для леворукого книготорговца в обычном лабиринте, – Мерлин нашел верный путь и выбрался наружу.

Лабиринт располагался в саду, окруженном аккуратно постриженной живой изгородью. Она была необычайно высокой – не меньше шестнадцати футов – и очень плотной, просто непроницаемой для взгляда. Впрочем, растения, из которых она состояла, выглядели вполне обычно, как и три длинные цветочные клумбы перед лабиринтом, протянувшиеся с востока на запад. На ближайшей клумбе в буйном изобилии цвели гвоздики – обычные розовые и разноцветные турецкие; другие две клумбы выглядели строже, поскольку на них росли только розы, привязанные к колышкам. Белые розы, но живые, не высеченные из камня. В северо-восточном углу сада находились ворота в стиле египетского возрождения: два столба-обелиска, между ними каменные створки, а над ними слегка приплюснутая надвратная пирамида из того же бледно-серого мрамора, что и лабиринт.

За воротами, на расстоянии примерно сотни ярдов от них, виднелась башня с часами. Квадратная, довольно приземистая, высотой около шестидесяти футов, она тоже была сложена из серого камня, а шпиль на ее крыше был обшит медью и имел позолоченное навершие.

Южный фасад башни украшали большие часы, западный был сплошным, а двух других Мерлин не видел. Циферблат часов, который занимал всю верхнюю треть башни, состоял из черного металла и имел около пятнадцати футов в поперечнике. На циферблате отчетливо выделялись серебряные римские цифры; на часовой стрелке горело золотое солнце, а на минутной сияла серебряная луна. Стрелки стояли на одной минуте до полудня, что было любопытно, ведь солнечные часы, рядом с которыми Мерлин оказался примерно час назад, еще тогда показывали за полдень. Правда, Мерлин не знал, насколько точны солнечные часы.

Внутри большого циферблата был другой, поменьше, не с цифрами, а с буквами алфавита: на месте 12 – буква А, и далее по кругу, почти без промежутков. Еще на циферблате была стрелка – острая и тонкая, как стрела от лука. Ее наконечник указывал сейчас на верхнюю часть циферблата, сразу за Z, но немного не дойдя до А.

Под циферблатом была арка, из которой вот-вот должна была выехать фигурка. Мерлин прищурился, разглядывая ее, и понял, что это не Хронос, не святой или ангел, да и вообще не часть часового механизма. Эта фигура не станет переворачивать песочные часы, махать крыльями, поднимать руку в благословляющем жесте или делать что-нибудь еще столь же обычное.

Не станет, потому что на столбе, который обычно поддерживает движущуюся фигуру в часах, висел труп человека. Точнее, молодого парня. Либо умер совсем недавно, либо хорошо сохранился. У него был оранжевый ирокез, из того, что осталось от носа, торчала большая английская булавка, из одежды на нем были джинсы и футболка с картинкой… хотя нет, это же не картинка… Приглядевшись, Мерлин понял, что спереди на футболке засохло громадное кровавое пятно.

Небо за башней было затянуто странной мерцающей дымкой, которая заслоняла его синеву и размывала все, что находилось за ней. Наверное, большое здание. Мерлин решил, что это эффект разорванной карты. Там, где он оказался, реальным было лишь то, что показывала карта в Малом книжном. Кто-нибудь из праворуких книготорговцев наверняка мог бы ему объяснить, но сейчас это не имело значения.

Мерлин свернул к Египетским воротам, и тут на него напал каменный кот.

Но леворукий книготорговец был готов к тому, что приставленный к нему наблюдатель может в любой момент обернуться стражем, и нападение не застало его врасплох. Едва кот соскочил со стены, Мерлин развернулся и встретил его ударом дубинки из железного дерева. Твердейшая древесина и камень столкнулись, издав треск, похожий на короткий раскат грома.

Ни одна обычная человеческая рука не выдержала бы такого удара, но левая рука Мерлина в лайковой перчатке даже не дрогнула. Второй удар он нанес, когда кот, оттолкнувшись от земли, прыгнул, метя ему в ноги. Каменные когти порвали платье, а один даже зацепил кожу под ним.

Но кот треснул еще от первого удара: тонкая извилистая линия пробежала от его плеча к голове, точно нарисованная. В нее-то и метил Мерлин, то обрушивая на кота град ударов, то отскакивая назад, когда кот бросался на него, бил лапой и пытался укусить. Все атаки каменного стража были совершенно беззвучными: волшебная сила, которая придавала ему подвижность, не распространялась на легкие и горло. Мерлин даже успел увидеть камень, закрывавший ему вход в горло, когда кот набросился на него в очередной раз.

Мерлин чувствовал, как по его ноге каплями стекает кровь, а может, и не каплями, что совсем плохо. Кот снова прыгнул, и Мерлин воткнул дубинку коту в пасть, вместо того чтобы бить по треснувшей шее.

Со стороны Мерлина это не было осознанной переменой тактики, он просто хотел удержать зверюгу на расстоянии, но прием сработал. Нижняя челюсть каменного кота упала на землю, и зверь замер, удивленно глядя на нее. Воспользовавшись его временной неподвижностью, Мерлин нанес ему удар между глазами. Раздался двойной треск, дубинка и каменная голова раскололись, причем дубинка на две части, а голова – на три.

Кот тут же застыл и упал. На траве лежала просто разбитая статуя кошки.

Мерлин огляделся в поисках других непосредственных угроз. Не увидев их, он сел на траву и задрал платье. Правая нога была в крови от колена до ступни, сбоку от коленной чашечки виднелась глубокая рана. Он вздохнул, сунул руку в рукав, достал оттуда серебряный флакончик с целебным средством, приготовленным из слюны дегустаторов – кровососущих существ Древнего мира, но не вампиров. Поморщившись, он плеснул вонючее, противное на вкус снадобье в рот, поболтал его там и, слегка скривившись, сплюнул на раненое колено. Жидкость вышла изо рта Мерлина ледяным пламенем, его сине-зеленые языки облизали рану, и кровь под ними свернулась.

Завершая процесс оказания себе первой помощи, Мерлин достал из ножен в правом ботинке невероятно острый боевой нож фирмы «Фэрберн-Сайкс», отхватил им кусок льняной подкладки от платья и перевязал рану. Закончив, он встал и наступил на ногу. Повязка слегка сковывала движения, но Мерлин решил, что все будет в порядке. Главное, избегать акробатических трюков, ударов в прыжке с обеих ног и тому подобного, и рана не откроется.

Мерлин опять огляделся, проверяя, нет ли где опасности. Ничего не двигалось. Горячий воздух был неподвижным. За спиной Мерлина застыл мрачный лабиринт. Его каменные розы в массе своей были на удивление уродливыми. Он заметил, что Египетские ворота закрыты, и предположил, что садовые стены должны, наверное, иметь какую-то скрытую защиту.

В паре футов от Мерлина валялись обломки каменного кота и дубинки. Он поднял ее и с грустью оглядел расщепленный конец. Недолго подумав, Мерлин положил в шляпу, которая раньше была у него на голове, самый большой кусок каменного кота. Обмотав шляпу лентами, он скрутил их так, чтобы получился шнур, который пропустил через расщепленный конец дубинки и завязал узлом. Оружие вышло не самое совершенное, но Мерлин решил рискнуть. Он снова сунул руку под платье, нашарил в другом кармане катушку розовой клейкой ленты и скрепил ею расщепленный конец дубинки, соорудив нечто вроде короткого цепа или булавы с цепью.

Взмахнув ею раз-другой, Мерлин в два слоя обмотал клейкой лентой дубинку по всей длине, фиксируя раскол, еще помахал булавой и решил, что на пару дюжин крепких ударов ее хватит. Иной защиты от живых статуй у него нет и не предвидится.

– Я поскользнулся на льду и порвал платье, – сказал он вслух и скорчил до того печальную мину, что новорожденные щенята и те скулили бы от сочувствия.

Но Мерлин знал, что нет такой причины, которая стала бы в глазах его подруги, служащей в костюмерном цехе Би-би-си, достаточным оправданием порчи костюма, а потому светлое будущее неограниченного доступа к одежде разных эпох померкло у него на глазах.

– Я был в Бате, костюм произвел фурор на улице, меня окружили туристы, они так увлеклись, щупая ткань и все прочее, что мне пришлось спасаться от них бегством. Но было очень скользко, и вот… – начал он снова, но сердце у него было не на месте.

Он ведь не в Бате, черт возьми! Надо сначала придумать, как унести ноги отсюда, а уж потом думать, как он будет оправдываться и извиняться перед костюмершей с Би-би-си.