Париж

В столицу Франции А. Н. Толстой и С. И. Дымшиц приехали 7 января 1908 года. Поселились в пансионе на рю Сен-Жак, 225.

Софья Исааковна вспоминала:

«В этом многонациональном пансионе Алексей Николаевич особенно охотно подчеркивал, что он из России, появлялся в шубе и в меховой шапке, обедал плотно, как он говорил, “по-волжски”.

За обедом в пансионе блюда обносили по нескольку раз, делая это только ради проформы, так как пансионеры обычно брали по одному разу. Алексей Николаевич никогда не довольствовался одной порцией, аппетит у него был знатный. Невзирая на шутки окружающих, он повторял каждое блюдо. “Это по-русски”, – говорил он, заказывая вторую порцию. А когда я под влиянием косых взглядов и хихиканья окружающих попыталась удержать его от нового заказа, он, улыбаясь, подозвал официанта, взял третью порцию того же блюда, заметив: “А вот это по-волжски”, и, посмеиваясь, сказал невозмутимому официанту: “Мерси”».

Через несколько дней после приезда А. Н. Толстой написал отчиму:

«Милый папочка!

Что за изумительный, фейерверковый город Париж. Вся жизнь на улицах, на улицу вынесены произведения лучших художников, на улицах любят и творят. Всё на улице. Дома их для жилья не приспособлены. И люди живые, веселые, общительные.

Только уж писать тут не очень-то удобно. Слишком много впечатлений. Но потом, думаю, наладится дело. Сборник я уже закончил, скоро отсылаю его в Питер.

Прозу пока я оставил, слишком рано для меня писать то, что требует спокойного созерцания и продумывания…

Здесь, конечно, не холодно – 1° тепла, но мерзнешь ночью, потому <что> камины ничего не греют, а только дразнят».

Сборник стихотворений, упомянутый в письме, вышел не в Петербурге, а в Москве, в издательстве «Гриф», в конце 1910 года (на титульном листе обозначен 1911 год). Книга получила название «За синими реками». Обложку к ней нарисовал художник Вениамин Павлович Белкин. С ним А. Н. Толстой познакомился и подружился на всю жизнь в Париже.

М. А. Волошин

Второй сборник стихотворений А. Н. Толстого, в отличие от первого, – настоящая поэзия. Таким он стал благодаря советам, полученным автором от Максимилиана Александровича Волошина, интересного художника и замечательного поэта. С. И. Дымшиц, вспоминая о совместной с А. Н. Толстым жизни в Париже в 1908 году, писала:

«Алексей Николаевич много, часто и подолгу беседовал с Максом Волошиным, широкие литературные и исторические знания которого он очень ценил. Он любил этого плотного, крепко сложенного человека, с чуть близорукими и ясными глазами, говорившего тихим и нежным голосом. Ему импонировала его исключительная, почти энциклопедическая образованность; из Волошина всегда можно было “извлечь” что-нибудь новое».

М. А. Волошин был настоящим мастером слова. Он мог, например, написать так:

 
Парижа я люблю осенний, строгий плен,
И пятна ржавые сбежавшей позолоты,
И небо серое, и веток переплеты —
Чернильно-синие, как нити темных вен.
 
 
Поток всё тех же лиц – одних, без перемен,
Дыханье тяжкое прерывистой работы,
И жизни будничной крикливые заботы,
И зелень черную, и дымный камень стен.
 
 
Мосты, где рельсами ряды домов разъяты,
И дым от поезда клоками белой ваты,
И из-за крыш и труб – сквозь дождь издалека
Большое Колесо и Башня-великанша,
И ветер рвет огни и гонит облака
С пустынных отмелей дождливого Ла-Манша.
 

Первые встречи А. Н. Толстого и М. А. Волошина были в Петербурге, но настоящее знакомство произошло в 1908 году в Париже, а вскоре возникла и дружба. Максимилиан Александрович написал А. М. Ремизову в середине сентября 1908 года:

«Артамошкой с Епифашкой у нас состоят А.Н. Толстой с женой. Очень милые и нисколько не обижаются, и даже сами друг друга так называют. Толстой теперь стал стихи гораздо лучше писать. Мы с ним очень подружились. Он в Петербурге прикидывался совсем иным – взрослым.

А относительно котов у нас очень хорошо: в мастерской стеклянная крыша, и на ней всё происходит. Коты матерые черные, в ошейниках с бубенчиками… Толстой иногда к ним на крышу лазит, чтобы их валерьяновыми корешками кормить».

А. М. Ремизов

Артамошка и Епифашка – персонажи сказки А. М. Ремизова «Котофей-Котофеич» (позднейшее название «Зайка») из вышедшей в 1907 году книги писателя «Посолонь».

На А. Н. Толстого в начале творческого пути оказал заметное влияние А. М. Ремизов. От него увлечение фольклором и, в частности, народными сказками. Интересный факт: в октябре 1907 года А.Н. Толстой во втором номере петербургского журнала «Луч» напечатал стихотворение, названное так же, как и незадолго до этого появившаяся в печати сказка А. М. Ремизова, – «Ховала», с посвящением старшему коллеге по перу.

Парижские знакомства

Большинство парижских знакомств А. Н. Толстого и С. И. Дымшиц произошло в доме художницы Елизаветы Сергеевны Кругликовой. У нее по четвергам собирался весь русский Париж – художники, писатели и политические деятели. Здесь случилась встреча с Н. С. Гумилёвым. Он 23 февраля 1908 года сообщил В. Я. Брюсову:

«Не так давно я познакомился с мистиком и народником Алексеем Н. Толстым (он посылал Вам свои стихи). Кажется, это типичный “петербургский” поэт, из тех, которыми столько занимается Андрей Белый. По собственному признанию, он пишет стихи всего один год, а уже считает себя maître’ом. С высоты своего величья он сообщил несколько своих взглядов и кучу стихов. Из трех наших встреч я вынес только чувство стыда перед Андреем Белым, которого я иногда упрекал (мысленно) в несдержанности его критик. Теперь я понял, что нет таких насмешек, которых нельзя было бы применить к рыцарям “Патентованной калоши”».

Говоря о «Патентованной калоше», Н. С. Гумилёв имеет в виду статью Андрея Белого «Штемпелеванная галоша» (Весы. 1907. № 5), направленную против петербургских модернистов.

Выше уже было сказано о высокомерии молодого А. Н. Толстого – о том, как он, не создав еще ни одного настоящего стихотворения, уже указывал российским поэтам на то, как им надлежит писать. И здесь при первых встречах с коллегой по перу он попытался выступить в роли «мэтра». Но всё же Алексей Николаевич был человеком неглупым и наблюдательным, быстро понимал, с кем можно говорить свысока, а с кем – нельзя. С Н. С. Гумилёвым так вести себя было нельзя. И тон общения вскоре изменился. 24 марта 1908 года Николай Степанович сообщил В. Я. Брюсову: «Скоро, наверное, в Москву приедет поэт гр. Толстой, о котором я Вам писал. За последнее время мы с ним сошлись, несмотря на разницу наших взглядов, и его последние стихи мне очень нравятся».

Другим важным для А. Н. Толстого знакомством, произошедшим в Париже, стала встреча с направлявшимся в Испанию В. Я. Брюсовым. Вскоре после нее, 26 февраля 1908 года, Алексей Николаевич написал литературному мэтру, руководителю московского журнала «Весы»:

«Валерий Яковлевич!

Был бы Вам очень обязан, получив ответ – могут ли пойти в “Весах” стихи мои, которые я прилагаю к письму.

Мой адрес: Paris, Rue St. Jacques, 225.

Известный Вам

Ал. Н. Толстой».

К письму были приложены два стихотворения – «В изумрудные, вечерние поля…» и «В маскараде». В «Весах» они не появились. В журнале, в январском номере за 1909 год, были напечатаны другие стихотворения А. Н. Толстого – «Самакак», «Семик» и «Косари».

В. Я. Брюсов очень высоко оценил второй стихотворный сборник А. Н. Толстого «За синими реками». Мэтр особо выделил его в своем обзоре «Новые сборники стихов» (среди рассмотренных были «Песни» С. А. Клычкова и «Вечерний альбом» М. И. Цветаевой), напечатанном во второй книге «Русской мысли» за 1911 год: «Мне осталось сказать лишь об одном поэте, тоже почти дебютанте (если не считать его ранних, чисто ученических попыток, прошедших совершенно незамеченными), но в то же время являющимся почти сложившимся мастером: говорю о гр. А. Н. Толстом. Не столько знание народного быта, всего того, что мы называем безобразным словом “фольклор”, но скорее какое-то бессознательное проникновение в стихию русского духа составляет своеобразие и очарование поэзии гр. Толстого. Умело пользуясь выражениями и оборотами народного языка, присказками и прибаутками, гр. Толстой выработал склад речи и стиха совершенно свой, удачно разрешающий задачу – дать не подделку народной песни, но ее пересоздание в условиях нашей “искусственной” поэзии. Все предыдущие попытки в этом роде, – Вяч. Иванова, К. Бальмонта, С. Городецкого, – совершенно побледнели после стихов гр. Толстого… Хотелось бы в сборнике “За синими реками” видеть не только удачный опыт, но и залог будущих достижений».

11 мая 1908 года в Самаре умер сын писателя Юрий. Алексей Николаевич узнал об этом трагическом событии с большим опозданием. Написал отчиму в июне:

«Милый папочка!

Сначала о делах, в предыдущем письме я очень просил выслать мне 200 рублей (Rue St. Jacques, 225, Paris), потому что сижу совсем без денег.

А потом объясню, почему я не обмолвился о смерти сына. Я был уверен, что они, т. е. Рожанские, известили тебя, и ты был на похоронах, иначе мне казалось невероятным; будучи уверен, что ты знаешь, я не писал – было еще очень тяжело, так внезапно и глупо, как и всякая смерть. Правда, мне живо вспомнилась другая смерть… Я не хотел расстраивать тебя, и потом, ты знаешь, что я скрытный в болезненных чувствах.

Так что ты прости, если я обидел тебя, не написав. Известие же я получил недели через 2 после похорон…

Твой Леля».

Денег не хватало, но литературная репутация А. Н. Толстого в парижском обществе становилась всё прочней. Он сообщил отчиму в августе – сентябре 1908 года:

«Милый папочка! Попал я в очень критическое положение. Тетя ответила мне, что у нее так сложились денежные дела, что в настоящее время самой не хватает на жизнь… Положение серьезное, но временное, а у меня еще серьезнее… Дело в том, что я после долгого раздумья, почти год, решил во что бы то ни стало кончить институт, все советуют, все говорят, что если не иметь побочного заработка, можно исписаться. И я решил кончить, но чтобы выполнить это до весны, нужно на что-нибудь жить и чем-нибудь заплатить товарищам, которые помогут сделать проекты (экзамены все сданы). Вот поэтому я и решаюсь просить тебя устроить мне этот год в денежном смысле…

Ближайший план таков: как можно скорее выехать из Парижа в Москву, там пробыть, пока ты не обеспечишь существование в Питере, и потом ехать в Питер.

Чтобы не терять время и деньги, вышли мне в Париж по телеграфу 200 рублей, по телеграфу потому, что у меня нет ни сантима…

За последние 2 недели устраивается ряд триумфов. Волошин, Бальмонт, Вал. Брюсов, Минский, Вилькина, Венгерова, Ольштейн сказали, что я оригинальный и крупный талант, я не хвалюсь тебе, потому что талант есть что-то вне нас, о чем можно говорить объективно. Мои вещи они устраивают в разные журналы.

И всё это натолкнуло меня на решение кончить Институт, чтобы сохранить, не загадить газетной работой такой тонкий инструмент, как поэтичность…

Если бы ты слышал мои вещи, ты мог бы гордиться, что вместе с мамой охранил от злых влияний и сохранил и вырастил цветок, которым я обладаю… Это чудесный дар, папочка, это нельзя объяснить, ибо стоит вне нас и нашего понимания. Только не думай, что я хвастаюсь. Это столь же принадлежит мне, как и другому, всё равно как драгоценное ожерелье…

Крепко целую тебя.

Твой сын».