– Ты вот что Михаил, подтяни-ка казачков, а то растянулись чуть ли не на версту, – ответил вахмистр.

Урядник повернул коня и поскакал назад с криком:

– Подтянись братцы, до города скоро уже. Приедем, может господин вахмистр водочки презентует!

– Вот показал чёрт морду, – усмехнулся вахмистр. Он взглянул на казака и спросил: – Что Проша из дома пишут? Как там сестрица моя, Наталья Михеевна поживает?

– Слава богу, жива, здорова маменька, – ответил Прохор, – кланяться вам наказывала.

Фамилия у этого великана – казака была Балакирев. Родом он из станицы Чаганской Уральского казачьего войска. Отец его – Фрол Балакирев, бывало, напившись, на гулянках похвалялся, что род свой они ведут от Прони Балакирева, опричника царя Ивана IV Грозного. Далее своим слушателям Фрол объяснял, что понятие опричник, произошло от древнерусского слова «опричь», которое означает «кроме». Таким образом «опричник» означает на современном языке «кромешник». Он постоянно надоедал собутыльникам, разговорами про древность своего рода и опричнину, поэтому Фрола прозвали «Кромешник». Троих сыновей его: братьев – близнецов Прохора и Андрея, а так же младшего Федьку, звали Кромешниковы.

К шести часам вечера доехали до городка Златоуст. Заурядный, уральский городишко с несколькими каменными, двухэтажными домами, на мощёной булыжником центральной улице. Далее кругом деревянные постройки. Располагался Златоуст в живописном месте, в долине реки Ай. С двух сторон городок окружён хребтами Уралтау и Уреньга, с третьей – горой Мышляй. Центр городка размещался в котловине, а сам он раскинулся на отрогах гор. Летом, стоя на горе Мышляй, окинешь взором городок, и открывается прекрасный вид: утопающие в зелени домики, лютеранская кирха и католический собор. Находятся кирха и собор на Большой и Малой немецких улицах. Этот красивый пейзаж можно сравнить со Швейцарией.

Проводив Ключникова и Мещерякова с хлебным обозом до городской управы, казаки направились в казармы 214 резервного Мокшанского пехотного батальона, которые располагались в версте²³ от Златоуста. Казаки там стояли на постое.

Едва Ключников вошёл в здание городской управы, прибежал полицейский и сообщил, что господина исправника требуют в заводоуправление. В просторном кабинете управляющего горным округом Зеленцова, кроме самого хозяина кабинета, за длинным столом для совещаний сидели: адъютант уфимского губернского жандармского управления ротмистр Долгов и инженер Кихлер.

– Наконец – то вы объявились Николай Анисимович, – сказал Зеленцов, – у нас тут брожения среди рабочих.

– Всему виной ваша мягкотелость, Анатолий Александрович, – хлопнул ладонью по столу ротмистр Долгов, – бунтовщиков карать нужно, а вы господа инженеры пошли у них на поводу. Теперь получайте стачку!

В Златоусте располагался оружейный завод. Условия работы у рабочих здесь, так же как и везде в России были тяжёлые: низкая заработная плата и произвол администрации. В 1888 году сюда на работу приехали выпускники Уральского горного училища Рогожников и Тютев. Именно они первыми в Златоусте познакомили рабочих с нелегальной марксистской литературой, и организовали рабочий комитет. Начались стачки за улучшение условий труда на предприятиях Златоуста. Лишь в 1897 году полиции и жандармам удалось выявить и разгромить этот рабочий комитет, все его члены были арестованы. Однако рабочих было уже не остановить. В Златоусте они вскоре организовали «Союз социал-демократов и социалистов – революционеров». Одна за другой на предприятиях города шли стачки и забастовки, потом состоялась общегородская манифестация рабочих. Опасаясь остановки производства на предприятиях, Зеленцов пошёл на уступки. 12 декабря 1902 года на литейном, механическом, и прочих тяжёлых и вредных производствах, были введены восьмичасовой рабочий день, и повышена зарплата. Теперь она составляла двадцать рублей в месяц. К слову, это была средняя зарплата на таких же производствах, как и везде в Российской империи. За ту же работу в Германии рабочий получал втрое больше, а в США в пять раз. Однако для Златоуста, и двадцать рублей в месяц, было достижением. Но вот пришла грозная бумага из Петербурга – пересмотреть условия работы в сторону ужесточения.

В марте 1903 года администрация Казённого оружейного завода сообщила рабочим, что вводятся новые правила. Отныне восьмичасовой рабочий день отменялся, длительность рабочей смены администрацией вводилась произвольно: от двенадцати часов и выше. Зарплата снижалась и одновременно вводилась новая система штрафов: за сбор больше трёх рабочих на территории завода, за то, что рабочий не снял шапки при обращении к мастеру, и так далее. Запахло новой стачкой.

– Нет господа, действовать нужно решительно! – ещё раз хлопнул ладонью по столу ротмистр Долгов.

– Казачья полусотня завтра должна отбыть в Самару, – заметил Ключников. Он посмотрел на Зеленцова и спросил: – Может отменить их отъезд?

– Зачем?! – вместо управляющего, спросил Долгов. Он встал и прошёлся по кабинету:– У нас целый пехотный батальон под боком. Найдём и без казаков, чем усмирить бунтовщиков.

– Вопрос оставлять казаков или нет, лежит целиком в вашей компетенции господа, – инженер Кихлер посмотрел на Ключникова и Долгова, – меня интересуют литейные печи. Они не должны останавливаться. В случае забастовки печи погаснут, и начнут остывать. Последующее доведение их до нужной температуры дело долгое и хлопотное.

– Не беспокойтесь Альфред Кириллович, печи не погаснут. Даю вам слово офицера, – усмехнулся Долгов.

– А может всё обойдётся! – неожиданно воскликнул Зеленцов.

– Тут Анатолий Александрович, как говорится: «На Бога надейся, а сам не плошай», – рассмеялся Долгов.

Не обошлось. Десятого марта завод забастовал. Кихлер всё причитал о своих печах, и перепуганный Зеленцов вышел к рабочим. Он предложил выделить для переговоров двух делегатов от рабочих. На переговоры вызвались идти члены подпольного комитета «Союза» Симонов и Фелюшкин.

Зеленцов по телеграфу связался с уфимским губернатором Богдановичем, и обрисовал ему ситуацию. Тот обещал подъехать, а начальник Уфимского ГЖУ²⁴ полковник Шатов, по телеграфу указал Долгову: «Выявить и задержать заговорщиков». К тому времени в Златоуст вошли две роты Мокшанского пехотного батальона.

Когда на переговоры явились Фелюшкин и Симонов, то Долгов их арестовал как зачинщиков, и отправил в городскую тюрьму. Тут всколыхнулся весь город. Около восьми часов вечера Ключников пришёл в заводоуправление, где Долгов устроил свой штаб, и сообщил, что в городе неспокойно. Ротмистр выделил пятьсот рублей из средств жандармского фонда. Для того времени это были большие деньги. Ротмистр послал полицейских Коноплёва и Варежкина в трактир Шишкина за водкой. Купец надолго запомнил этот день, такой богатой выручки у него ещё никогда не было. Всю ночь Долгов поил солдат, и сам с офицерами батальона не забывал прикладываться к бутылке.

Утром шеститысячная толпа рабочих собралась на городской площади около дома Зеленцова. Они требовали отпустить Симонова и Филюшкина. Не протрезвевший от ночной попойки Долгов, валял дурака, и говорил, что не знает где они. Тем временем на поезде, подъехали: губернатор Богданович, начальник ГЖУ полковник Штатов и товарищ прокурора²⁵ уфимского окружного суда Дьяченко. Они прошли в дом Зеленцова. Туда же хотел войти и Ключников, но толпа задержала его. Послышались крики: «Бей исправника! Нашу кровушку пил, теперь пусть своей умоется!»

На выручку начальству бросился полицейский Коноплёв, но ему пару раз стукнули по спине и сбили с ног. Однако члены подпольного комитета «Союза» быстро вмешались, и утихомирили толпу. Коноплёв и Ключников прошли в дом Зеленцова. Выйдя на балкон дома, губернатор Богданович крикнул, что с толпой говорить не будет, он предложил выбрать депутатов для разговора. В ответ рабочие ответили, что они выбрали депутатов, а тех арестовали. Богданович ушёл с балкона, и приказал Долгову разогнать толпу.

Офицеры Мокшанского батальона дали команду солдатам: «К стрельбе изготовиться».

Солдаты вскинули ружья. В первых рядах толпы стояло очень много женщин с маленькими детьми, но это ни офицеров, ни Долгова не остановило. Ротмистр махнул рукой и грохнул залп. Попадали убитые и раненные, а толпа застыла в шоке. Грохнул ещё один залп, люди вновь упали. Городская площадь маленькая, а народу собралось много. Люди стали разбегаться и образовалась давка. Солдаты тем временем перезаряжали ружья и стреляли по толпе.

Сидевший в доме товарищ прокурора Дьячков, вспомнил о револьвере, который он недавно купил. Он захотел его опробовать. Дьячков подошёл к окну, и стал стрелять из револьвера в людей. Стрелком Дьячков оказался плохим и в толпе никого не задел, но шальной пулей убил бабу на соседней улице, которая несла воду в вёдрах.

Некоторые рабочие, не испугавшись солдатских пуль, стали швырять камни по окнам зеленцовского дома. Один из таких камней, по касательной, оцарапал лоб полицейскому Коноплёву. Впоследствии на суде, обвинение доказывало, что у рабочих было оружие.

Итог этой бойни: около шестидесяти человек было убито на площади, ещё пять человек погибло от шальных пуль, они случайно оказались на других улицах, и к демонстрации не имели никакого отношения. Раненных было более ста пятидесяти человек, причём многие из них скончались уже в больнице.

Через три дня начались похороны убитых, и Богданович приказал не препятствовать траурным митингам. Однако в арсенале оружейного завода, на всякий случай, был укрыт Мокшанский пехотный батальон.

Глядя на похоронные процессии, шествующие мимо заводоуправления, инженер Кихлер заметил:

– Печи всё же остановить пришлось, и теперь потребуется неделя, что бы завод заработал в полную мощность, – он посмотрел на чиновников, столпившихся около Богдановича, – и чего добились, пролив столько крови?

– Государь император, выслушав доклад министра Плеве, одобрил мой поступок, а это меня успокаивает, – сухо заметил губернатор. Он махнул рукой в белой перчатке и продолжил: – А впрочем, для разгона этой толпы, хватило бы и полусотни казаков с нагайками. Зря уральских казаков тогда отпустили из города.

Богданович развёл руками и закончил:

– Ну, ничего, теперь эти смутьяны будут думать о последствиях своих поступков.

О последствиях лично для себя губернатор Богданович не задумывался.