Владимир Всеволодович де-юре был начальником неврологического отделения, а де-факто – главным невропатологом СССР. Он постоянно консультировал больных во всех главках Москвы, часто выезжал в Ленинград, бывало и в разные республики СССР. У него стажировались будущие начальники неврологических отделений больниц, поликлиник и госпиталей МВД СССР. Начальница неврологического отделения Главного Госпиталя КГБ СССР стажировалась у Владимирова. Между неврологическими отделениями нашего госпиталя и КГБешного были тесные отношения. Возможно поэтому и судачили, что Владимир Всеволодович также офицер КГБ и присваивали ему звание майора – полковник МВД майор КГБ. Это интересно: народная молва ставила МВД выше КГБ. Или наоборот: тот, кто в МВД полковник, в КГБ – майор.
Не знаю, кому быть благодарным – Анатолию Сергеевичу или Владимиру Всеволодовичу, но и ко мне были направлены два стажера. Удивительные люди, знатоки и любители своей профессии, Мария Николаевна Барнова, дочь начальника госпиталя МВД Грузии, зав. неврологического отделения госпиталя МВД Грузии (там не аттестовали начальников), и Юрий Васильевич Ширин, зав. психотерапевтического отделения госпиталя МВД Латвии. После месячного пребывания в нашем госпитале оба защитили в медуправлении высшие врачебные категории и стали моими аспирантами и, самое важное, моими близкими друзьями. Марии Николаевне Барновой – Марике – из древнего и знатного рода князей Барновых (центральная улица Тбилиси носила имя Барнова, на ней музей Барновых, в бывшем доме князей Барноввых). С этого Марика начала нас с Мариной, знакомить с Грузией. Мы, благодаря ей воочию увидели древний замок в горах Грузии, православную церковь, часовню и усыпальницу – князей Барновых. Марика – отличный не только невропатолог, но и психотерапевт. Мы вместе с ней написали и опубликовали в Тбилиси монографию «Психотерапия телесных недугов». И ряд статей, касающихся гибели Есенина, опубликованы в центральных газетах Грузии. Наши отношения не прекращались все эти годы и сейчас мы в постоянном контакте. Вот, что интересно о «путях Господних». С мужем Марики мы познакомились за пять лет раньше, чем я начал работать в ЦГ МВД СССР – в МГУ. Оба были аспирантами – я философского факультета, Бесо – у Рема Викторовича Хохлова, ректора. Мы встречались в кабинете Рема Викторовича. Бесо из простой грузинской семьи с побережья Черного моря. Хохлов возлагал на Бесо большие надежды, оставлял его работать в университете, предлагал докторантуру. Но Бесо уехал в Тбилиси и начала выпускать цветные телевизоры не хуже японских. Внуки Марики и Бесо сейчас учатся в институтах и университетах Италии, Испании, Германии, Франции…
Юрий Васильевич Ширин, помимо работы в госпитале МВД Латвии, организовал в Риге Психотерапевтическое общество, объединившее коллег из стран Прибалтики, Минска, и городов Польши, и бывших их пациентов (sic!). Это общество находилось в старинном рижском особняке недалеко от Домского собора. Ригу и Латвию мы узнали благодаря Юре. Я и Марина (историк) несколько раз выступали в Психотерапевтическом обществе. Ни Юра, ни его жена Лариса, не имеют латвийских корней. Не скажу, что мои выступления были всегда успешны: я чувствовал между собой и аудиторией какой-то барьер. Сразу скажу, что я выступал во всех республиках СССР, нигде такого не было. Очень тепло меня принимали в Литве и Таллине. А в Риге, без Шириных нам трудно было ходить, в кафе нас дважды обозвали «оккупантами», а из ночного ресторана выгнали, угрожая побить. Милиция нас не защищала, несмотря на то что я показывал удостоверении сотрудника МВД СССР. Юра достал Марине старинные рижские журналы, публиковавшие статьи сразу после убийства Пушкина. Марина благодаря журналам (на латвийском языке!), определила «заказчиков» убийства Пушкина и вскоре написала книгу «Дуэль и смерть Пушкина». Эту монографию высоко оценил известный советский пушкинист, директор «Пушкинского Дома», академик Николай Николаевич Скатов. А мне Юра достал из «глубокого рижского архива» журналы, считавшиеся потерянными – отзывы на смерть Есенина.
У Шириных была дочь Наташа. Красавица и умница, студентка московского ВУЗа, ровесница Марины. Если бы не Марина, я бы точно влюбился в Наташу. Юра сказал: «Знал бы, что ты любишь молоденьких, женил бы тебя на дочери, вот бы и породнились». Юра был всесторонне развитый человек. Например, имел черный пояс по карате и участвовал во всех зимних заплывах в Юрмале во льдах. Естественно, что я в трех тоже участвовал. Ширины жили в особняке рядом с Домским собором. Дом отапливался каминами, но Юра провел туда центральное отопление. Мне ничего не известно о судьбе Шириных, о Наташе. Наши отношения оборвались с распадом СССР. Его телефон не отвечал, на связь сам он не выходил…
Владимир Всеволодович никогда не был ни в кабинетах, ни в гипнотарии моей службы, в отличие от других врачей госпиталя, которые забегали к нам или чайку попить, или отдохнуть на сеансах гипноза. Чаще всего из неврологического отделения к нам приходила заместитель Владимирова, Валентина Георгиевна Князева (спасшая легендарного «вохровца», моего близкого, незабвенного друга и соратника, Юрия Алексеевича Алферова, генерала и профессора, организовавшего Курсы подготовки спецназа МВД в Домодедово – о нем я много писал). А так же приходили Алла Султановна Масленникова (см. выше) и Любовь Ивановна Зонтова, старшая сестра неврологического отделения, ставшая другом нашей семьи, беззаветно помогавшая моим родителям в работе Первого Советского и Российского Фонда Милосердия и Здоровья (1986—1996 гг.), Фонд был в нашем доме, в котором я сейчас это пишу.
Сегодня в Сети много беллетристики вокруг личности Андропова, войны МВД и КГБ, в которой победил Андропов. О нем пишут, как о создателе по всему Союзу, конспиративной сети, ячеек, по типу масонских. Я общался с Юрием Владимировичем однажды в моем гипнотарии «финского корпуса». В Финский корпус, прежде всего из-за роскошного отделения на первом и подвальном этажах была физиотерапия. Ее создала фантастическая женщина, мой близкий друг, Динара Исмаиловна Иртуганова, полковник в/с и парторг госпиталя.3 В «финский корпус» после работы и по выходным дням шла лавина сотрудников из медуправления, главков, из госпиталя КГБ, желающих «отдохнуть» и «размяться». Анатолий Сергеевич это поощрял. Шоссе на улице Народного ополчения в такие часы перекрывалось, забитое «черными» (МВД) с мигалками и белыми (КГБ без мигалок) «Волгами». А то и «Чайками» сопровождаемыми машинами ГАИ. Так вот, однажды, кода я уже собрался уходить, в мой кабинет вошел Андропов. Один. «Покажите Евгений Васильевич свой гипнотарий. Много о нем наслышан. Хочу в своем госпитале создать нечто подобное. Вас просить будем». Сказал очень просто, спокойно. Если бы мне с таким предложением, войдя в мой кабинет обратился наш министр, не уверен, что сердце мое продолжало бы биться ровно. А тут, все как-то по-домашнему. Да, Николай Анисимович в госпиталь всегда приезжал в форме министра (даже, когда умирал в диспансерном отделении его отец) и ходил по госпиталю в сопровождении и своей свиты, и госпитальной, во главе с Анатолием Сергеевичем. «Ко мне», при мне, Щелоков никогда не заходил. Другое дело, Юрий Михайлович Чурбанов. Но он ходил в сопровождении только Анатолия Сергеевича…
Я проводил Юрия Владимировича в гипнотарий. Его я создал не по образу и подобию залов для массовой психотерапии, как в Институте психотерапии Западного Берлина. А как на кафедре моего учителя, профессора Владимира Евгеньевича Рожнова, в воспетой Булгаковым ПБ на Покровское-Стрешнево. Отличие с «рожновскими» было только в одном – в гофрированной раздвижной, на рельсах, перегородке. Она отделяла гипнотарий от кабинета моего коллеги и близкого друга, Главного Геронтолога страны, Маргариты Александровны Голиковой-Стрекалевой (о ней особо). Эта перегородка и открыла мне… «чудовище» (как его представляют сейчас в Сетях), Главного КГБшника Страны.
Войдя в гипнотарий, Юрий Владимирович сразу подошел к перегородке, даже не взглянув на 14 кресел, сделанных по спец. заказу, по типу авиационных. Встав рядом с перегородкой, Андропов… «отключился». Он погрузился в себя. И, в состоянии словно сомнамбула, начал осторожно, как будто боясь повредить, двигать перегородку – туда-сюда, туда-сюда. Андропов медитировал без всякого моего вмешательства. «Сеанс» самогипноза продолжался минут пять, а то и больше. Потом очнувшись, Юрий Владимирович повернулся ко мне с просветленным лицом и сказал: «Евгений Васильевич, сделайте тоже в моем госпитале. Конечно, перегородку мы достанем». Перегородку в Главный Госпиталь КГБ СССР (одна троллейбусная остановка от нашего госпиталя) подарил А. С. Голубенко. У него было три таких перегородки. Третью после увольнения я взял в Завидово, в Первый в СССР и России Фонд Милосердия и Здоровья. Сейчас она отделяет прихожую от спортзала в моем доме. На другой день я был в госпитале КГБ, делать мне ничего не пришлось. Все было уже сделано, точь-в-точь как у меня. Мне оставалось сказать только «добро».
P.S. Не знаю, связано ли как-то посещение гипнотрия Андроповым с тем, что вскоре мою медсестру Надю, красавицу-цыганку, последнюю влюбленность Алексея Экимяна – он Наде посвяти песню на мои слова «Медсестры» – пригласили работать в госпиталь КГБ. Работая там, она окончила вечерний мединститут и возглавила отделение фармакологии (псхофармкологии?) в Главном Госпитале КГБ СССР.
Если бы меня спросили, кто мог бы стать моим другом по личностным качествам – Андропов или Щелоков я бы не колеблясь выбрал бы Юрия Владимировича. Щелокова я видел очень близко, когда говорил ему о смерти его отца, через минуту после кончины Анисима. Андропова я видел в гипнотарии, двигающим гофрированную передвижную на рельсах перегородку.
Не приведи Господь,
Возлюбить свою плоть —
Подь от соблазна подальше подь.
Как хочется порой обидеть муху,
Согнать пинком с дороги старуху,
Или просто дать первому встречному
По уху.
Крибли крабли бум —
Не лезь Лазарь наобум.
Подполковник внутренней службы Дубровин Анатолий Дмитриевич (1931—1980). Прибыл в Демократическую Республику Афганистан в 1979 году и был назначен советником по медицинским вопросам. Ранее занимал должность заместителя начальника Центрального госпиталя МВД СССР по лечебной части. Погиб в Кабуле при исполнении интернационального долга 27 июля 1980 года. Указом Президиума Верховного Совета СССР награжден орденом Красной Звезды (посмертно).
Уволившись из госпиталя, я не прекращал общение со своими коллегами, с которыми у меня установились хорошие дружеские отношения за время моей работы в госпитале. Так, до самой смерти я общался с Борисом Александровичем Климовым и Андрюшей Фроловым, а также с Любовью Ивановной Зонтовой. Сейчас практически ежедневно перезваниваемся с Татьяной Петровной Макаровой и Александром Ивановичем Юдиным. Я порой обращаюсь к ним, чтобы уточнить некоторые сведения о героях моей будущей книги «Центральный госпиталь МВД СССР. Последнее десятилетие. Записки психиатра». Друзья-коллеги спрашивают, когда же ты закончишь свою книгу? 25 лет пишешь! И это правда. Я им отвечаю, что уже раз пять переписал книгу заново, от начала до конца. Ведь книга моя, как бы я ни хотел, не только о госпитале, а, volens nolens4, о нашей стране, да, что там говорить, об эпохе. Каждый герой моей книги – сколок распавшегося великого государства, оттиск эпохи. Мои дорогие «оппоненты», думаю, тоже понимают это. Несколько глав рукописи, которую неоднократно переписал, опубликованы в журнале «Современное право». Тот вариант книги назывался «Центральный госпиталь МВД СССР. Кремлевская элита глазами психиатра». Кстати, признаюсь, что я боялся публиковать рукопись с таким названием, которое мне предложил Анатолий Дмитриевич Дубровин – мой первый друг, как я поступил работать в госпиталь. Забегая вперед, скажу, что вторым моим другом стала начальник отделения физиотерапии Динара Исмаиловна Иртуганова. Мы с этими, старше меня во всех отношениях коллегами, сразу перешли на «ты». Правда, выпить на брудершафт удалось только с Динарой. С Толей мы не успели – читай ниже.
Даже не знаю, с кого начинать, из кремлевской элиты, кто прошел через мой кабинет психиатра-психотерапевта. Ко мне на консультацию нередко посылали Анатолий Сергеевич и Анатолий Дмитриевич, да, собственно все начальники отделений и многие врачи госпиталя, своих знакомых, не относившихся к МВД. Я имею в виду лиц, не «лежащих» в госпитале, со стороны. А, вот, когда у Бориса Александровича Климова заработала компьютерная томография, к нам пошла лавина советской элиты, ну и «кремлевской» тоже. Ведь в «четверке» КТ появилось намного позже. В мой кабинет и в кабинет, отгороженный гофрированной раздвижной на рельсах перегородкой, начали регулярно заходить первые лица страны. Очень скоро, служба Климова и психотерапевтическая, стали «компаньонами». Сам факт, что человек хочет посмотреть свои мозги, настораживает и, в первую очередь его самого. Не знаю точно, кто из внешних клиентов Бориса Александровича сам просил «показать» его психиатру, а кому Боря это мягко советовал. Бывало, и наоборот: сначала приходили ко мне или к Маргарите Александровне (к ней – старики и старушки), а потом мы направляли своих пациентов к Климову на КТ. Например, опасающихся за наличие у них «склероза мозга». В нашей совместной «нештатной» работе с отделом компьютерной томографии были два курьеза, почти анекдотических.
Один известный не только в СССР, но и широко за рубежом, журналист-политик, мой знакомый по философскому обществу, стал опасаться за быструю потерю памяти, пока только на номера телефонов (которые он раньше никогда не записывал). Я полчаса в своем кабинете убеждал его, что его страхи необоснованные. У меня не получалось успокоить журналиста-политика с мировым именем. Тогда я предложил ему «просветить мозги». Он радостно согласился и побежал к Борису Александровичу. КТ показало, что у него начало атрофии коры головного мозга! До своей мировой славы журналист-политик за «диссидентство» (с его слов) несколько лет отбывал в Лесных ИТУ в Красноярском Крае, где пристрастился чифирить. Это он не прекращал делать и «на воле», ибо чифирь, с его слов, было средство, стимулирующее его творчество. Не знаю, влияет ли чифирь на атрофию коры головного мозга, или это случайное совпадение, но факт в данном случае налицо. Когда мы с Борей сообщили подопечному его диагноз, вручая ему пленку с его мозга, он, ничуть не расстроившись и забыв, почему ко мне обратился (sic!) сказал: «Я почти гений с атрофией мозга. А без атрофии я был бы Шекспиром!» Пленку он не хотел брать, но Боря настоял и правильно сделал. Он всегда отдавал пленки своим «со стороны», клиентам. Ибо, сегодня они такие, благодарные, а завтра… Бог знает, какие будут. Журналист-политик хотел, чтобы я забрал свидетельство его начавшегося слабоумия. Очень сожалею сейчас, что я этого не сделал.
Второй казус был с известной актрисой, которая потихоньку вела дневник на своих коллег по цеху и на многих советских знаменитостей, с кем она тесно общалась, собираясь «на пенсии» опубликовать книгу. Она пришла сначала к Борису Александровичу, а он только намекнул ей обо мне, как она рванулась в нашу службу. Дело в том, что КТ показало «дырку» в мозге у советской Звезды эстрады и экрана. Видимо она «на ногах» перенесла микроинсульт и потом сформировалась киста. Мы с Маргаритой Александровной больше часа успокаивали ее, что она «не дура», что микроинсульт в такой «зоне» мозга никак не влияет на умственные способности, все было безуспешно. Она начала проситься «наблюдаться» у Маргариты Александровны. Но когда та, не желая с ней связываться, сказала ей как бы, между прочим, что она специалист по Альцгеймеру и старческим психозам (Звезде было 38 лет), та тут же переметнулась ко мне. Я не смог отказать, мне ее роли и выступления на эстраде очень нравились. Так я несколько недель общаясь с актрисой, узнал много интересного о кинофестивалях, о Голливуде, и почему мой кумир Луи Армстронг с кем она была хорошо знакома, не мог иметь родных детей.
Эдуа́рд Амвро́сиевич Шевардна́дзе наблюдался у Владимира Всеволодовича по поводу радикулита. Он приезжал без помпы. В отделение шел, как правило, в сопровождении Владимирова, который встречал его у проходной. Но я с ним познакомился в диспансерном отделении, в котором лежал министр МВД Грузии, его давний друг и соперник. А, вот Александра Николаевича Яковлева направил ко мне Борис Александрович. По его «пожеланию», конечно… На двери моего кабинета висела табличка из медных наборных букв: «Евгений Васильевич Черносвитов, врач-психиатр, доктор медицинских наук». Эту табличку повесил мне Паша Спирин, инженер УПДК и французской фирмы «Томсон», монтирующей в госпитале КТ. Александра Николаевича ко мне сопроводил Борис Александрович. Яковлев отреагировал на мою фамилию на табличке и это нас сразу как-то сблизило. Он вошел в кабинет со словами: «Никак земляк мой, Евгений Васильевич, будете?» Дело в том, что мои предки и предки Александра Николаевича – коренные Ярославовичи. Мы об этом потом, после симпозиума «Перестройка и новое мышление», которое Яковлев организовал и провел в МГК партии, поговорили. Так, что в нашем госпитале были оба «архитектора перестройки», развалившие, как за ними повелось писать в Сети, СССР.
С Александром Николаевичем в МГК произошел казус. Когда он пришел в мой кабинет, там находился профессор Валентин Федорович Матвеев и Марика Барнова. Только что закончилась консультация Матвеева и мы пили чай с великолепными пирожками, которые регулярно для таких случаев пекла Лида, наша медицинская сестра (об этом удивительном человеке, с которым меня свела судьба в госпитале Кабула в 1980 году, летом, сразу после гибели Анатолия Дмитриевича Дубровина, напишу особо). Александр Николаевич и Борис Александрович присоединились к нам и, на сей раз, чаепитие прошло отменно. Так вот, в благодарность Яковлев пригласил всех на свою конференцию. (На ней были все, кроме Лиды и Бориса Александровича). Обращаясь к Марике, Александр Николаевич сказал: «Будет у меня на конференции два грузина. Правда, я Эдуарду Амвросиевичу сказал – без чачи не пущу. Может и не прийти».
О проекте
О подписке