Глава 6

На третий день после отъезда Святослава в Вышгород к Фастрид на двор явился Вальга. Жил он со своим отцом, Асмундом, вместе с ним чуть не каждый день бывал на княжьем дворе Олеговой горы и служил Торлейву верным источником новостей оттуда. Зная, что сейчас Святослава нет в городе и новостям неоткуда взяться, Торлейв не заподозрил за Вальгой ничего сверх желания проведать мать, но старшему брату удалось его удивить.

– Я к тебе послом от княгини молодой, Прияславы, – объявил тот, усмехаясь. – Чего ты так напугался?

Вальга заметил, как Торлейв переменился в лице, а тот мысленно выбранил себя. При упоминании этого имени особенно важно не выдать тех чувств, которое оно высекает из сердца, как огниво высекает из кремня целый дождь пламенных искр. О Прияне он думал постоянно. В голову лезло: Святослава нет в Киеве, уж не случай ли это лишний раз с ней повидаться? Но на княжьем дворе его и без Святослава увидит сотня глаз, и даже если он запасется предлогом… каким-нибудь поручением от Эльги… Но стыдно тревожить Эльгу своим сердечным вздором. К старшей княгине Торлейв ездил каждый день, и хотя она держалась, не плача и не сокрушаясь, вид у нее стал больной и погасший. Стыдно в такое время мечтать о свидании с замужней женщиной, да еще княгиней, но и избавиться от соблазна этих мыслей не удавалось.

Но если Прияна сама прислала к нему… Взметнулась жаркая волна радости, смешанной с тревогой, и Торлейв изо всех сил старался напустить на себя безразличие, чтобы спокойно спросить:

– Что она… здорова?

– Здорова. Просит одолжить ей твоего Агнера.

– Агнера? – Не этого Торлейв ожидал услышать. – Прияславе? Зачем он ей сдался?

– Этого она мне не докладывала. Только сказала, чтоб нынче к закату он был на Олеговой могиле.

– Ты не шутишь?

– Ты меня слишком высоко ценишь. Таких шуток мне самому не придумать. Если шутит, то она.

Агнер, когда братья вышли на крыльцо хозяйской избы и вызвали его из конюшни, оторвав от важного совещания с конюхом Касаем, ничуть не удивился.

– Я знал, что понадоблюсь госпоже. Мне являлся во сне… кое-кто. Велел помочь ей.

– Но чего она от тебя хочет? Это ты тоже знаешь?

– Знаю, хабиби. Перед закатом мы с тобой поедем на землю мертвых. А ты, хабиби, – обратился Агнер к Вальге, – передай госпоже, что все будет устроено по ее желанию. Пусть только она привезет своего петуха. У нас нет черного…

Агнер появился в Киеве всего год назад и к Торлейву нанялся просто телохранителем, но, благодаря его опыту и знаниям после двадцати лет странствий, Торлейв вскоре стал смотреть на него как на еще одного воспитателя. В двадцать два года мужчина в воспитателях обычно не нуждается, но если рядом с тобой есть мудрый человек, поучиться у него стоит в любом возрасте.

Первые сумерки застали Торлейва, Агнера и Илисара на обширном киевском жальнике близ Святой горы. Самая высокая насыпь находилась неподалеку от Эльгиного двора: без малого сорок лет назад Олега Вещего погребли вблизи святилища, а новый княжий двор стоял там недавно, всего лет восемь. На вершину могилы вели три удобных тропинки с вырезанными в земле ступеньками, а на ровной площадке чернело широкое пятно старого кострища, окруженное бревнами: каждую весну в первый день Зеленой Пятницы^[6], когда чествуют дедов, княжеская семья приходила сюда с угощением для основателя рода. Поблизости же стояли уступающие ей по высоте могилы других родичей: жены Олега-старшего – Браниславы, его дочери Венцеславы и младшего сына, Рагнара. Тут же был похоронен его зять, Предслав моравский, и его дочь Ростислава. Они, как христиане, не хотели высокой могилы, и те были устроены вровень с землей, лишь с камнем в головах с высеченным крестом.

Сначала Торлейв заехал на Эльгин двор, справился о ее здоровье и по праву любимого племянника велел челяди принести на Олегову могилу дров. К тому времени как сумерки сгустились и на дороге показались три всадника, огонь на вершине уже ярко пылал, указывая им путь. Привлеченные огнем в неурочное время, человек двадцать из Эльгиной челяди и хирдманов сидели на земле под ее тыном и выжидали, что тут затевается.

Завидев всадников, Торлейв спустился с верхней площадки. Одним из них, как он и думал, оказалась Прияслава, еще двое были Хавлот и другой зять Хрольва – Гневан. Торлейв пошел Прияне навстречу и помог спуститься с седла, Гневан принял повод.

– Агнер здесь? – спросила она, поздоровавшись.

– Да, ждет тебя. Я уже ревную, – вполголоса сказал Торлейв ей на ухо и добавил вслух: – Черного петуха вы привезли? Агнер сказал, что нужен черный петух.

– И он совершенно прав. Петух у Хавлота.

– Чувствую себя полным невежей.

– Ты нам тоже пригодишься. – Прияна незаметно для гридей пожала Торлейву руку и направилась к могиле.

Это пожатие он понял как ответ на свою «ревность» и пошел за Прияной, радуясь, что во тьме можно просто отвернуться, чтобы скрыть довольную ухмылку. На душе повеселело и стало куда светлее, чем обычно бывает, когда собираешься ночью на могильную ворожбу.

Вид у Прияны был странный: уверенный и обеспокоенный одновременно. Меньше всего ее волновало, что подумает дружина и челядь, видя, как молодая княгиня в отсутствие мужа на ночь глядя ездит куда-то во тьму, чтобы сидеть на могиле в обществе двоюродного деверя и его телохранителей. И черного петуха.

Хавлоту княгиня велела оставаться при лошадях, возле Илисара с тремя конями. Гневан шел за ней, держа лукошко с петухом и еще какой-то большой короб неся на плече. Подобрав подол, Прияна ловко взобралась по довольно крутой тропе на верхнюю площадку, к огню. Агнер, сидевший на земле со скрещенными ногами, встал и почтительно ей поклонился. Для этого выхода он заново расчесал длинные густые волосы, заплел в них несколько косичек, на косы в бороде надел серебряные бусины и нарядился в полосатый шелковый кафтан, привезенный из сарацинских стран, так что вид имел самый торжественный. Торлейв уже не раз замечал: Агнер относится к Прияне с уважением даже большим, чем могла бы вызвать ее красота и высокое положение.

«Молодая госпожа принадлежит к тем женщинам, чья любовь дарует мужчине мудрость, – сказал он Торлейву, пока они сюда собирались. – Если ей угодно будет отличить тебя – оно того стоит, несмотря на риск».

«Как это – любовь дарует мудрость? – не понял Торлейв. – Я слышал, от любви человек чаще глупеет, чем мудреет. По моему опыту, так оно и есть… Но даже Один говорил: мол, от страсти мой разум мутился»…

«Ты ему больше верь! – ответил Агнер, будто не величайшего из богов они обсуждали, а болтуна соседа. – А сам он как раздобыл мед поэзии? Пробрался в гору, провел три ночи с великаншей и выпил три чаши меда, верно? На самом деле мудрость таилась в самой той великанше, Гуннлёд. Переспав с ней, Один получил мастерство стихосложения. А мед – это для простаков».

В подобных делах Агнеру следовало верить. Так или иначе, Торлейв был очень не прочь проверить, не поумнеет ли он, проведя с Прияной хоть одну ночь… А если не поумнеет – ну и ладно.

Указав Гневану на землю возле костра – поставь свою ношу сюда, – Прияна властным движением отослала его прочь. Торлейв ждал, что и его отошлют: он уже понимал, что она затеяла, но знал, что он в этом деле бесполезен. Прияна вынула из короба свернутый косяк беленого льна, длиной локтей в десять, и ровной полосой расстелила его на земле к северу от костра. Во тьме тот напоминал молочную реку. А потом Прияна показала Агнеру на лукошко с петухом.

Агнер взялся за короб, взглянул на Торлейва и сделал пальцем движение в сторону костра, а потом как будто очертил круг внутри него. Сообразив, что требуется, Торлейв взял несколько толстых сучьев и выложил их в пламя так, чтобы они образовали кольцо. Здесь, на месте встречи живых с мертвыми, а людей с богами, они с Прияной признавали превосходство одноглазого хирдмана и безропотно выполняли его распоряжения. Никто, как Агнер, не был так кстати у этого костра на полпути между землей и небом, как сам Агнер бывал уже на полпути между жизнью и смертью.

Потом Торлейв отошел на несколько шагов и сел на землю, стараясь быть тихим и незаметным: не хотелось, чтобы его прогнали.

Прияна и Агнер так хорошо понимали друг друга, будто заранее обо всем сговорились. Агнер взял петуха в одну руку, в другой у него оказался нож.

– Великие асы! – позвал Агнер, глядя в темное небо с таким выражением, будто звал соседа через тын. – И ты, Один, Всеотец, Владыка Асов! Примите эту жертву и пошлите нам мудрость понимать знаки!

Положив петуха на камень, Агнер ловко отсек ему голову, а затем бросил тушку на белое полотно.

Обезглавленный петух не скончался сразу, а еще некоторое время сохранял признаки жизни. Тушка дергала крыльями и ногами, иногда проходила лихорадочно несколько птичьих шагов, падала, барахталась, снова вставала… Торлейв не мог оторвать глаз от черного безголового существа, охваченный дрожью в теле и жутью в душе. Черный петух, птица Хель, пребывал сразу и в этом мире, и в ином. Страшно смотреть, как существо, совсем недавно живое, делает свои первые шаги через мир мертвых, тем самым притягивая его сюда, на это тропу белого полотна. И от каждого его движения на полотно лилась темная кровь, образуя причудливые, порывистые, рваные пятна и замысловатые узоры.

Но вот тушка опять упала, в последний раз дернула крыльями и затихла.

– На север! – прошептала Прияна. – Он побежал на север!

Агнер значительно кивнул. Даже Торлейв сообразил – не слишком хорошее предзнаменование, если жертва движется к стране мертвых.

Агнер и Прияна склонились над белым полотном и стали рассматривать узор кровавых брызг.

– Смотри! – вскрикнула она. – Это глаз! Ты видишь!

– Ты права, госпожа! – Агнер наклонился, своим единственным глазом вглядываясь в пятна, при свете огня черные. – Закрытый глаз. А вот это, я бы сказал…

– Похоже на стрелу! Или руну Тейваз! О боги, знак Тюра! – Прияна заломила руки. – Это он! Святослав!

– Это может быть копье, а значит, указывает на самого Бивлинди – Потрясающего Копьем!^[7]

– Нет, я знаю – это стрела! Стрела из омелы! Видишь вот эти пятна – это ягоды.

– Как тебе угодно, госпожа. А вот это что, по-твоему?

– Улыбающийся рот? Руна Ансуз – уста?

– Хм, я бы сказал, что это чаша…

– Ты прав! Это чаша, а вон сверху в нее капает… капает…

– Или это жертвенная кровь… или яд. Но давай же попросим совета в истолковании, пока наш петух кричит за черной стеной.

Агнер поднялся, подошел к тушке, взял ее с полотна бросил в огонь.