Тому, кто здесь хозяйство своё вёл.

Поэтому Давид, собравшись духом,

Невидимому глазу произнёс:

«Я лошадей вернул тебе обратно,

Никто несчастья людям не принёс.

Теперь в загонах более уютно,

Но я сюда явился не затем.

Мне очень нужен маленький жеребчик,

И чтобы он в три ночи повзрослел.

Пока он мал, желательно, чтоб мама,

Ожив, осталась временно при нём.

Я думаю, она потом захочет

Царить в пространстве сказочном твоём.

Не для себя прошу. Необходимо

Мне музыкой успеть другим помочь.

Не откажи, прошу в нижайшей просьбе,

И не гони волшебной силой прочь!»

И тут же, после слов произнесённых,

Природа поменяла внешний вид:

На небе облака в кольцо сложились,

Внутри их солнце яркое горит.

Его лучи на землю опустились

Как пики, словно делая забор,

Тем самым ослепляя музыканта.

Так не было в округе до сих пор.

Никто Давиду вновь не показался,

Но голос, как и прежде, зазвучал:

«Не скрою, удивлён, что ты игрою

Коней моих назад в загон загнал.

А больше, что с горы сумел спуститься.

Возможно ты в руках имеешь то,

Что неизвестно мне и недоступно,

Чем обладать ещё не мог никто.

Похоже, ты подобного достоин.

Ну что же – забирай себе коней,

Используй с добротой, по назначенью,

Однако отдавать другим не смей!

При этом есть ещё одно условье –

Их нужно возродить и оживить.

Поверь, что никому не удавалось

Из дерева лошадок воскресить.

Боюсь, что и тебе то недоступно.

Признаюсь, в этом слаб я даже сам.

Зачем они поставлены на землю,

Известно лишь высоким небесам.

Я вынесу тебе их из загона.

О большем меня парень не проси.

В другом я ничего не разумею.

И рад бы услужить, но… Ты прости».

И не дождавшись на слова ответа,

Он лошадей сплетённых приподнял,

И перенёс легко к ногам Давида.

Лучи «взлетели» так, что свет сиял

Теперь уж наверху. Как дети солнца

Они искрились, руша облака.

Те быстро, как пушинки разлетелись,

При лёгком дуновенье ветерка.

Создались подходящие условья

Для совершенья сказочных чудес.

Но более всего невероятно,

Что выстроенный им загон исчез.

Теперь был музыкант у края поля

С высокой, сочной, мягкою травой.

Буквально в двух шагах – гора, но, где же

Тот пруд заветный, даже хоть какой?

В который раз, взяв камень драгоценный,

Давид потёр его чуть о себя,

Всмотрелся в изменённую поверхность

И произнёс: «Прости, что вновь тебя

Сейчас вопросом новым потревожу.

Но видно мне никак не обойтись

В стране волшебной без твоей подсказки.

Прошу тебя, по дружбе отзовись.

Ты говорил мне сам, что чудо-кони

В пруду ногами стоя, оживут.

Но я вокруг себя, увы, не вижу,

Где может находиться этот пруд.

Быть может нужно снова что-то сделать?

Мне сложно самому предугадать

Ход действий чародейских или мыслей.

Лишь ты один мне можешь подсказать».

«Ты прав!» – ему ответил тут же голос,

«В пруду том необычная вода.

И если б не спросил меня об этом,

То не нашёл бы место никогда.

Пруд скрыт в горе, что прямо за тобою.

В неё придётся с лошадьми войти.

Но запросто в себя твердь не пропустит –

Препятствия воздвигнет на пути.

Для простоты, чтоб было безопасно,

Проделай так: ты мною постучи

Три раза и скажи слова такие:

«Назад, чего лишился, получи!»

Пещера пред тобою отворится.

В ней будет возле входа чудный пруд.

Меня в него положишь непременно,

Такого действа там давно уж ждут.

Иначе вам не выбраться наружу.

Ты обо мне не сильно сожалей.

Гора сама отдаст тебе «подарок»,

Ты лишь оттуда выбраться успей.

Поставь лошадок рядышком и с краю.

При этом в воду сам не заходи.

Когда они в оживших превратятся,

На свет небесный выйти позови.

И главное задерживаться долго

Внутри, чтоб не увидел там, не смей.

Лишь соверши, зачем туда явился,

Иначе станешь частью тех камней».

Поверхность себя снова поменяла,

На светлый необычный тайный цвет.

Давид, в который раз без осложнений,

Смог получить ответы и совет,

Поднёс коней, из веточек сплетённых,

К стоящей рядом с ним большой горе,

Что внешне были и великоваты,

Но с лёгкостью тащились на спине.

Он тут же постучал о стены камнем

Три раза, вслух сказав фразы-ключи,

Что были в этот миг необходимы:

«Назад, чего лишился, получи!»

Как только музыкант остановился

И вслух сказал заветные слова,

Задвигавшись огромными камнями,

Раскрылась перед юношей гора.

Сокрытая от глаз людских пещера,

В себя манила светом изнутри.

Она ему, как будто говорила:

«Раз камень возвращаешь – заходи!»

Давид взвалил коней себе на плечи,

Смотря по сторонам, туда зашёл.

Что было вкруг него – лишало речи.

Там золотом сиял волшебный «пол».

От света всё вокруг переливалось.

С каменьями стояли сундуки.

И каждый этот камень драгоценный

Не меньше был ладони у руки.

А золота так просто были горы,

Им устлана была вокруг земля,

По центру пруд был цветом необычным,

В который смертным заходить нельзя.

Давид перед водой остановился,

В неё поставил «свитых» лошадей,

И как не жалко было, чудо-камень

В пруд погрузил, как велено, быстрей.

Вода, что прежде красною казалась,

По цвету камня стала голубой,

Затем вдруг пузырями забурлила,

И облако подняла над собой.

На несколько минут не стало видно,

Что волшебством рождалось там внутри.

Но вот в воде шипение затихло,

Зато, как всплеск послышались шаги.

Заговорили меж собою кони.

Мать радовалась явно за дитя.

Похоже, что она его купала,

Не забывая омывать себя.

Всё это длилось, в общем-то, недолго.

Растаяла завеса облаков.

И лошади, сплетённые из веток,

Стояли пред Давилом без оков

Наложенного, страшного заклятья.

Всё это забрала собой вода.

Да, камень в описанье не ошибся,

Таких коней не встретишь никогда.

Мать жеребёнка возвышалась телом

Довольно гибким, с длинною спиной,

Высокими и стройными ногами…

Хвост, как и грива, в кольца завитой.

Жеребчик походил лишь чуть на лошадь.

Он был ещё, конечно, очень мал.

Но тем, что первым подошёл к Давиду,

Указывало – он его признал!

Гора в ознобе сильном задрожала.

Открытость могла сильно навредить.

Поэтому она не допускала

В пещере продолжительно ходить.

И музыкант движенье это понял.

Он слышал скрежет камня, словно боль.

Скала, от нетерпения закрыться,

Боролась, будто враг сама с собой.

И юноша, на звуки, отозвавшись,

Стал зазывать оживших вновь коней

Последовать за ним на свет, на волю,

Прося их сделать это побыстрей.

Не сразу кони парню подчинились.

Для них важней пока была вода,

Что неживое тело превращала

В наполненное жизнью навсегда.

Тогда Давид припомнил, что на ухо

Шепнуть необходимо – «Мы друзья…»

Он понимал и очень ясно слышал,

Что медлить с этим здесь уже нельзя.

Но прошептать, увы, не получилось.

Они в воде, а он на берегу.

Ступать ногами в пруд ему опасно.

«А что случится, если я войду?» –

Подумал музыкант и вдруг увидел

На свой вопрос как вариант ответ:

Вокруг из камня статуи стояли

Людей, забывших, что такое свет.

Что их внутри пещеры удержало,

Скульптурами сумело обратить,

Узнать, конечно, было любопытно,

Но в то же время нужно уходить.

Давид вслух произнёс: «За мной идите.

Надеюсь с вами мы теперь друзья!

Послушайтесь, нам нужно торопиться,

И дольше оставаться здесь нельзя!»

«Друзья, друзья, друзья…» – запело эхо.

И только музыкант проделал шаг,

Как следом стали двигаться фигуры,

Внушая неподдельный, жуткий страх.

На счастье парня, кони вороные,

За ним послушно тоже побрели.

Давид свои движения ускорил.

И все, как он, по-быстрому пошли.

Горе движенья были не по нраву.

По счастью, выход был недалеко,

И музыкант успел на волю выйти.

Без ноши он мог двигаться легко!

Как за хозяином своим, уже покорно

Проследовали кони. Не одни.

Тяжёлой поступью, уверенно шагая,

Три статуи из золота прошли.

Конечно было их намного больше,

Однако затворившийся проход

Не выпустил на волю заточённый

И облачённый в золото народ.

А те, что всё же выбраться успели,

Пугая своим видом, следом шли.

И вот все члены маленькой команды

В луга с травою сочной забрели.

Давид подумал: «Был бы рядом камень,

Сейчас бы он, конечно, подсказал,

Что делать мне с фигурами златыми?

Ведь я с собою их не приглашал».

Как только он подумал о подарке,

Что прежде его часто выручал,

Он, обернувшись с явным сожаленьем,

Увидел, что пока не замечал.

Гора зардевшись, стала ярко-красной,

Как будто от великого стыда.

Она пустила дым, огнём пылая.

Давид был поражён – горит гора!

Но не было при этом того жара,

Когда искрится пламенем костёр.

То было что-то новое, иное,

Неведомое парню до сих пор.

Потом скала, похоже, как чихнула.

Давид увидел, что к нему летит

Тот самый начинённый чудом камень,

Что, он считал, горе принадлежит.

Подставив руки, парень изловчился

Сокровище летящее поймать.

«Ах, как я рад, что ты опять со мною!» –

Вот всё, что он мог в радости сказать.

Как прежде, потерев чуть-чуть поверхность,

Не замечая, как ведёт гора,

Давид проник уже привычным взглядом

Вглубь тёмного и тайного «окна»,

Спросив при этом: «Видишь ли, за мною

Пошли фигуры скрытых там людей.

Что делать с ними я не понимаю.

Так подскажи, пожалуйста, быстрей!»

И голос, что звучал внутри, ответил:

«В случившемся ты сам, брат, виноват!

Слова о дружбе не сказал на ушко,

И получил подобный результат.

Но если ты их вызволишь из камня –

Друзей вернее в свете не найдёшь.

Они тебе в дальнейшем пригодятся.

Сейчас ты чудо-свечку вновь зажжёшь,

И загадаешь новое желанье,

Чтоб золото, как воск с людей стекло,

И чтоб они домой к себе вернулись,

Не помня то, что здесь произошло.

Им ни к чему смотреть на жеребёнка,

Как он в три дня в красавца подрастёт,

Как доберёшься с ним до государства,

Где войско нападением пойдёт.

Затем всё делай так, как слышал раньше.

Сиди себе и тихо выжидай.

Порадуй окружающих игрою,

Согрей своей душою этот край.

Смотри же, как жеребчик повзрослеет,

Про сбрую что из кожи – не забудь.

И только лишь когда её оденешь,

Спокойно отправляйся в дальний путь».

Поверхность камня стала голубою.

Давид теперь заметил, что гора

Стояла прежней, больше не дымилась

И не краснела, словно от стыда.

Как велено, так сделано. Игрою

Была свеча желаний зажжена.

Теперь, после известных нам событий,

Казалась уже маленькой она.

Но цвет ещё был радужным – не чёрным.

И то, что музыкант ей загадал,

Исполнилось практически мгновенно,

И именно как он и пожелал.

Огромные скульптуры стали таять,

Стекала с них, конечно, не вода.

Кисельного и ярко золотого

Лишилась поначалу голова,

Потом освободились тело, руки…

Земля вбирала губкой всё в себя.

И вот уж с ног последняя частица

Сползла, исполнив волшебство огня.

Теперь предстали пред Давидом люди,

Но их сморил, похоже, крепкий сон.

И музыкант немного растерялся.

Что с ними дальше делать должен он?

Задумывалось, чтоб они вернулись

В свой дом, откуда, прежде и пришли.

Но сонных что-то всё ещё держало

С ним рядом, от земли родной вдали.

И это было странно, непонятно.

Но вдруг один из них открыл глаза,

И произнёс: «Огромное спасибо!

Тебе подвластны, видно, чудеса.

Теперь ты мне как брат, пусть не по крови.

Моя душа сплелась с твоей душой.

Когда тебе понадоблюсь – задумай:

«Явись мой старший брат передо мной!»

И я перенесусь с порывом ветра,

Где б ни был ты, в любой далёкий край.

Тебя зовут Давидом – мне известно,

А ты меня Иваном величай!»

Сказал освобождённый и растаял,

Как будто тут и не было его,

Но музыкант почувствовал, что в сердце

Вселилось очень мягкое тепло.

Пока от восхитительного чуда

Давид, так скажем, в чувства приходил,

Второй, сном непробудным крепко спящий,

Свои глаза, очнувшись, приоткрыл.

И этот, праздно времени не тратя,

Вслух произнёс совсем иную речь:

«Я долго ожидал, чтоб встретить друга,

Надеясь к себе чем-нибудь привлечь.

И вот моё желание свершилось.

Ты произнёс: «Надеюсь, мы друзья!»

Я очень рад. Считай, что средним братом

Теперь, Давид, я стану для тебя!

И чтоб с тобою парень не случилось

В далёком и неведомом пути,

Отзывчивей и преданнее друга

Тебе нигде, поверь мне, не найти.

Понадобится помощь – не стесняйся,

Вслух только не забыв, произнеси:

«Явись мой средний брат передо мною!»,

По имени Данилой, назови.

К тебе перенесут меня по небу

Тяжёлые, большие облака.

По водным, дождевым и тёплым струям

Я помощью спущусь наверняка!»

И после этих слов, совсем как первый,

Исчез и растворился «средний брат».

На сердце стало легче и теплее.

Давид родненью душ был очень рад!

И потому, когда проснулся третий –

Его уже приветливей встречал.

Очнувшемуся тут же улыбнулся,

И за плечи по-дружески обнял.

А этот, как глаза открыл, пытался

Успеть, как те, слова произнести:

«Давид, я тоже стану тебе братом,

Но только младшим изо всех. Прости.

Я с виду меньше прочих и слабее,

Но в час ненастья большим помогу.

Смекалкою и хитростью своею,

От многих бед тебя уберегу.

Лишь только вслух скажи совсем негромко:

«Явись мой младший брат передо мной!»

Я вырасту, как из земли грибочек,

И тут же встану рядышком с тобой.

По имени зови, так просто – Лазарь.

Спасибо! И до времени «Прощай!»

Мы связаны таинственно судьбою,

Духовно братья мы – не забывай!

А значит боль твоя – она и наша!

Разложим мы её на четверых,

Уменьшим, она тут же растворится,

Следов не оставляя никаких.

Всё общее теперь: веселье, радость…»

Лишь это «младший брат» сказать успел –

Как прочие внезапно растворился,

Хотя продолжить речь свою хотел.

Давид, в прозренье постоял немного

Не свыкшись с чудом, приходя в себя.

Он оставался также сиротою,

Но у него теперь были друзья!

И это было здорово! Такое

Непросто получить как Божий дар!

Возвышенно душа от счастья пела,

И разум в единенье подпевал.

Кобылка с жеребёнком отъедались.

Они крепчали прямо на глазах.

У музыканта появилось время,

Немного позабыть о чудесах,

Поэтому достав из сумки ветку,

Он в землю её с лёгкостью воткнул,

Поел, попил, что лоскуток доставил

И, отключившись, крепким сном уснул.

Шалаш, что на глазах мгновенно вырос,

Как мягкий дом согрел своим теплом.

Он охранял покой, даруя отдых,

Что пребывает чаще к нам со сном.

Когда душой чисты – мы в снах витаем,

Присутствуем и шествуем в местах

Порою нам неведомых, чудесных,

При чувствах, что мы были в тех краях.

Так и Давид попал в огромный город,

Где как в раю растения цветут.

Стояли рядом с ним три друга – брата,

Желая пояснить, как их зовут.

Возможно, донести ему хотели,

Что не успели вслух произнести.

Иван сказал: «Когда захочешь помощь –

Её согласно имени проси!

Как Божий дар со мной явится сила,

Возможности огромные придут.

Когда же позовёшь к себе Данилу –

Свершится в этом месте Божий суд!

А с Лазарем явится Божья помощь!

Душой он сотворяет чудеса.

Но мы не сможем быть одновременно,

Уж так распорядились небеса.

Ты спас нас от златого заточенья,

Свечой желаний тело оживил,

И видно даже сам не представляешь,

Какое чудо этим сотворил!

Пока я не скажу чего-то боле,

Ты всё увидишь и познаешь сам.

Одно лишь, брат мой названый запомни:

В дороге будь внимательней ко снам…»

Явившиеся «гости» посмотрели,

Приятно улыбаясь, как друзья,

И вновь туманом лёгким растворились.

Троим быть вместе, видимо, нельзя!

Когда Давид проснулся, встало солнце,

Как и вчера довольно высоко.

Казалось, что оно не опускалось,

А отклонилось чуть недалеко.

Заржали рядом кони вороные.

Жеребчик стал прекрасным скакуном.

Он ростом уже был почти как лошадь,

С кудрявой длинной гривой и хвостом.

Но в нём ещё отсутствовали силы.

Он вёл себя пока что, как дитя,

Что рядом возле матушки резвится,

Боясь и далеко не отходя.

Давид душою чувствовал ту радость,

Что доставляла воля тем двоим.

Смотря на счастье их, он улыбался,

Как, умиляясь, мы порой глядим.

И музыкант, шалаш не разбирая,

Поел с салфетки сотканной из трав,

В душе всех благ дарителю желая

И вслух «Спасибо!» искренне сказав.

Потом он взял привычно свою скрипку,

Подумал, что хотелось бы сыграть

На этом необычном инструменте,

Что может саму жизнь отображать!

Бездумно это делать невозможно,

Ведь это продолжение его.

Она была царицей инструментов,

Собою совершая волшебство.

Давиду захотелось вдруг возвысить

Звучанием летящим чудный мир,

Воспеть невинность, красоту природы,

Леса, луга и горы, где ходил,

Ласкающее тёплыми лучами

Светило, дуновенье ветерка,

Пушистые и мягкие, как вата,

Бегущие по небу облака,

Закат, рассвет, мост радуги над речкой,

Сияющую каплями росу…

Давиду непременно захотелось

Услышать звуки пенья птиц в лесу.

И, как всегда, от чистого порыва

Открытой, незапятнанной души,

С любовью ко всему, что есть на свете,

Поплыли трели дивные в тиши,

Окрасив окружающее в краски,

Несущие собой приятный цвет.

Вокруг всё солнцем нежным пропиталось,

Сияя фантастически в ответ.

Такое волшебство преображенья

Увидел музыкант и в лошадях.

Они, скача по лугу, окрылились,

И воспарили в солнечных лучах.

Похоже, им теперь подвластно стало

Спокойно отрываться от земли.

Под музыку, звучащую из скрипки,

В них силы небывалые вошли.

Всё было гармонично и созвучно

С тем, что хотела выразить душа.

Казалось, что с небес на то смотрели,

Боясь спугнуть движеньем – не дыша.

Давид в игре был, как Икар свободен.

Звучал здесь не заученный урок.

Но в музыке прослушивалось явно,

Что юноша душой был одинок.

Не всё даётся сразу, нужно выждать.

Скрипач не тратил время своё зря.

При нём происходило возмужанье

Помощника – летящего коня.

Жеребчик стал высоким и красивым,

Что трудно взгляд надолго оторвать.

Он часто подходил, как друг к Давиду,

И даже позволял себя обнять,

Покорно, грациозно преклонялся,

Как будто приглашая покатать,

А может для того, чтоб парень вспомнил,

Что должен был давно уже сказать.

И вот в конце означенного срока,

Когда поднялся он до скакуна,

И был готов, набравшись мощной силы,

Лететь по небу с ночи до утра,

Настало время и для снаряженья.

Давид дал кличку другу – Огонёк,

С характером таким, как он весёлым,

Иначе зваться конь его не мог.

А может это было специально,

Чтобы никто другой не подозвал.

Напрашивался Воронок и Ворон,

Но он его тогда бы потерял.

Нетрудно было просто догадаться

Созвучно цвету лошадь подозвать.

Огонь внутри него никто не видел,

Лишь музыкант один мог это знать!

Давид сказал: «Дружок мой, приоденься!

Готовься к путешествию. Пора!»

На Огоньке вмиг сбруя появилась,

Что с виду позолоченной была.

Она смотрелась ярко и богато,

И всё же была очень тяжела.

Строением своим не позволяла

Раскрыть коню в полёте два крыла,

Что скакуна от прочих отличало,

Являясь самым важным из всего.

Поэтому скрипач сказал негромко:

«Переоденься!» – больше ничего.

И тут же Огонёк оделся в сбрую,

Не хуже прежней, но из серебра.

И в ней, как в первой, было недоступным

Явить в разбеге два больших крыла.

И юноша опять не согласился,

Ведь самым главным был, как раз полёт,

А также, чтоб при этом удержаться,

Когда скакун под облако взовьёт.