На каждый, направляемый твой жест.

Не пожалей три дня для становленья,

И ты за миг доскачешь до тех мест

Куда тебе спешить бесспорно нужно.

Там от себя его освободи.

И в город необычный за собою,

Коль станешь дорожить им, не веди.

Понадобится – сам тебя отыщет,

Скажи лишь: «Конь мой верный отзовись!

Поля, леса минуя, тучи, горы,

Передо мною так, как есть явись!»

И он возникнет там, где пожелаешь.

Запомни лишь – о друге умолчи.

Похвалишься кому-то – он исчезнет.

Тогда уж понапрасну не зови».

Поверхность камня стала изменяться.

Синь тёмная вновь стала голубой.

В руках лежал обычный с виду камень,

Хоть был на самом деле не такой.

Давид убрал его в суму поглубже,

Присматриваться стал. И вот он путь –

Прямая и неброская дорожка,

Что не давала в сторону свернуть.

Как обещал ему волшебный голос,

Увидел парень лошадей «седых»,

Почти что белых, стройных и красивых,

Проследовав, однако мимо них.

Но только повернулся к ним спиною –

Услышал, что те просятся гулять.

Они заржали, им хотелось воли.

А так как он привык всем помогать,

Тотчас же к ограждению вернулся,

Преграду для седых коней открыл,

И маленький табун коней красивых

Побегать на свободе отпустил.

Они в одно мгновение исчезли,

Не оставляя от себя следа.

На небе чистом облака поплыли –

В них ощущалась лёгкая вода.

Давид продолжил путь, шагая дальше.

И вот пред ним совсем другой загон.

Где были кони яркие – гнедые,

Черны ногами, гривой и хвостом.

Проследовал сначала парень мимо,

Но сердцем вдруг услышал боль и стон

Рабов, что держат долго за решёткой.

Они просили отворить заслон.

Как в первый раз, Давид назад вернулся.

Ему их было, в самом деле, жаль.

Он растворил держащую преграду,

И те умчались вихрем быстро вдаль.

А небо в это время потемнело,

Собою обещая скорый дождь,

Подул пренеприятный сильный ветер,

Что очень был на северный похож.

Природа больше парня не ласкала.

Чтоб ни было, ему нужно идти

До третьего последнего загона,

Не жалуясь на сложности в пути.

Он поднял воротник у лёгкой куртки,

Собрался, будто сжал себя в комок,

И побежал, тем самым согреваясь,

Так быстро, как при молодости мог.

И потому последний из загонов,

Что должен повстречаться на пути,

Явился перед ним в мгновенье ока.

Тропа кончалась. Некуда идти.

Здесь лошади стояли непростые.

Все были гладко-чёрные как смоль.

Пар из ноздрей от холода и бега…

Из-под копыт бегущих шёл огонь.

Не любоваться ими было сложно,

Однако близко к ним не подойдёшь.

В них ощущалась сила неземная –

Приблизишься и точно пропадёшь!

А в самом центре статуей стояли,

Из веток тонких, контуры коней.

Они склонились, будто травку рвали,

Губами прикасаясь нежно к ней.

К ним подобраться было невозможно,

Зайдя, как гость желанный – просто так.

Вокруг них кони прыгали нервозно.

Такие не подпустят и на шаг.

И даже если б чудо-вороные

На волю не просились у него,

Открыть ворота, чтоб те убежали,

В то время было правильней всего.

Давид проделал это, не подумав,

Откуда появлялись облака,

И есть ли у красивейших владелец?

А он ведь был у них наверняка!

Раз так, то он, бесспорно, недоволен,

Что кто-то его живность распустил,

Тем более что данные деянья

Он совершать Давида не просил.

Из-за того, что собственник лошадок,

Был чародеем, кажется, притом,

Воздушное пространство потемнело,

И в вышине раздался страшный гром!

С ним молнии, как змеи заметались,

Грозя ужалить насмерть, иль убить.

Растительность под ветром преклонилась,

Боясь обратно тело распрямить.

В том месте находиться стало страшно,

Но юноша шагнул ногой в загон.

Он не хотел терять напрасно время,

Ведь видел цель, зачем сюда пришёл.

Раздался голос: «Что же ты наделал?

Ведь кони мои вовсе непросты.

Таким нельзя резвиться на свободе.

Запомни: исправлять всё будешь ты!»

Давид смотрел, но никого не видел,

Лишь чувствовал присутствие того,

Кто обладал мистическою силой,

И явно недоступной для него.

И вновь невероятно сильный голос,

Что, кажется, звучал со всех сторон:

«Я вижу, ничего-то ты не понял,

Не зная, что хранил в себе загон.

Ну что ж, я расскажу. Тебе придётся

Всех улетевших снова собирать.

И в этом очень сложном испытанье

Тебе никто не станет помогать.

Ты выпустил, конечно, их жалея,

Не зная то, что каждый белый конь

Являл собою страшные болезни,

По счастью те, что не приносят боль.

И местности, что с лёгкостью «седые»

Красивым табуном пересекли,

Придётся обходить всем стороною,

Чтоб в мир загробный их не унесли.

Из данных обстоятельств вытекает,

Что ты обязан будешь заходить

Буквально в каждый дом, жизнь возрождая.

Лишь так ты сможешь лошадь возвратить.

Их ровно сто не больше и не меньше.

Не бойся, я тебя перенесу,

Где скакунам гуляется привольно,

Коль справишься – я дальше поведу».

Давид сказал: «Мне дорого так время…

Я понимаю, что я виноват.

Мне жаль, что я принёс кому-то горе,

Но если не успею, во сто крат

Возможно, будут большие потери.

Прошу тебя, кто б ни был – отпусти.

Я обещаю вновь сюда вернуться,

И всех, кого подвёл, готов спасти.

Я уверяю, что мне можно верить.

Ты видишь, я открыт перед тобой.

Мне нужен только сделанный из веток

Жеребчик, что стоит передо мной».

А голос всеобъемлющий ответил:

«Чтоб впредь меня об этом не просил –

Запомни, что из этого пространства,

Ты выйдешь в час, когда сюда входил.

Пока что кони здесь, внутри гуляют,

Но могут, силу снова обретя,

Направиться в твой мир, где даже город

Собой очистят, будто бы шутя.

Так что спеши. Надеюсь, что успеешь

В загон всех до единого собрать.

Иначе, уж прости, но мир реальный

Тебе уже вовеки не видать».

«Ну, раз всё так серьёзно – я согласен» –

Сказал, вздохнув устало музыкант.

Кто знает, может у него и вправду

В «целительстве» присутствовал талант.

Ведь раньше говорил ему об этом,

Сюда его направивший старик.

Он не бросал напрасно слов на ветер,

И в жизни видно многое постиг.

Как только парень с этим согласился,

Его пушинкой вверх приподняло,

Как будто лёгким смерчем закружило,

И в место неизвестное снесло.

Давид стоял теперь в большой деревне.

Да, это было точно не село.

Не виделось нигде церковных башен.

Дворов немного – значит повезло.

На улице отсутствовали люди.

Вокруг стояла мёртвой тишина.

При загустевшем, вязком полумраке,

Не виделся блик света из окна.

Собаки у домов истошно выли,

Предчувствуя ужасную беду.

Их хор, поющий песню «неживую»,

Пугал, но парень знал: «Я не уйду!»

Он прямиком пошёл, не выбирая,

В ближайший от него обычный дом.

Дворняжка не залаяла впуская,

А завиляла перед ним хвостом,

В жилище за собою проводила,

А там все спали непробудным сном.

Их лица были бледно-меловыми.

Не слышалось дыханье ни в одном.

У изголовья каждого стояла

Седая лошадь, что-то ожидав.

Возможно, унести на небо сразу

Тела людей, им не давали прав.

Давид не стал бездумно торопиться,

Он камень, что знал многое, достал,

Потёр голубоватую поверхность,

Пока он изнутри не засиял,

И стал смотреть в него, внутрь проникая,

Дождавшись изменённый тёмный цвет.

И тихо, виновато вопрошая, сказал:

«Прошу тебя, дай мне сейчас совет,

Как пробудить народ обратно к жизни?

Я, самовольно выпустил коней,

Которые стоят у изголовья

Недвижимых, не дышащих людей».

Из каменных глубин раздался голос

Доступный для него лишь одного:

«Без помощи ты скрипкой не поднимешь,

Как ни старайся, парень, никого.

Зажги свечу, задумай пожеланье,

И только лишь потом в доме играй.

Не думай в этот час об излеченье –

Коней в загон вернуться зазывай.

Когда зажжёшь свой восковой подарок,

Не смей о нём хоть каплю сожалеть,

Всё искренне должно идти, от сердца,

Иначе фитилёк может затлеть…»

И, как и прежде, голос растворился.

Поверхность камня стала голубой.

В дому темно и тихо. Только кони

От нетерпенья бьют об пол ногой.

Давид нашёл местечко, где поставить

В подсвечнике волшебную свечу

И заиграл, огонь в неё вдыхая,

Желая: «Излечить людей хочу!»

Затем стал думать, по совету камня,

О каждой из стоящих лошадей.

Он представлял не просто их в загоне –

В манеже недоступным для дождей.

Быть может оттого, что лютый холод

Его совсем недавно пробирал,

Он в тёплое, закрытое строенье –

Под крышу белоснежных собирал.

И видно потому, что сильно верил,

Что там им будет очень хорошо.

Сначала кони просто присмирели,

Затем исчезновение пошло.

Они, в дым, превратившись, растворились.

Давид же их на месте представлял.

Им нравилось. Никто не возвращался.

В загоне каждый вкопанным стоял.

Тут начали и люди изменяться.

Их лица тут же стали розоветь,

Послышалось свободное дыханье,

Жизнь в этом месте, победила смерть.

И так Давид шагал от дома к дому,

От тёмного и страшного двора

К такому же затихшему другому,

Где света не виднелось из окна.

Свеча желаний всё ещё горела,

И он её нисколько не жалел,

Он чувствовал вину свою и этим

Исправить ситуацию хотел.

Когда последний конь исчез из виду.

Он затушил свечу свою – рукой,

На улицу деревни, вновь ожившей,

Отправился. И поднят был волной,

Похожею на смерч, кручёный, лёгкий…

Поток воздушный вновь его понёс,

В другую местность, где гуляли кони,

Несущие собой потоки слёз.

Когда его на землю опустило –

Предстал всепожирающий огонь.

Табун гнедых промчался резво мимо,

Где пламенем являлся каждый конь.

И местность, где ступило их копыто,

Затлело пеплом чёрным, неживым.

Тут музыкант без слов подсказок понял,

Что воля даст гуляющим таким.

Зажечь свечу теперь было несложно.

Огонь под пеплом всё ещё блуждал.

И юноша, задумав пожеланье,

О новом возвращенье заиграл.

Он загадал о том, чтоб сильный дождик

Огонь летящий приостановил.

И музыкой коней гнедых, «игривых»

В загон под крышу, как «седых» манил.

Желание исполнилось тотчас же.

Раскатом прозвучал небесный гром,

Сиянье молний местность осветило,

И сильным ливнем дождь с небес пошёл.

Спасало то, что затушив округу,

Вода ушла по страшному пути,

Где выпущенным огненным созданьям,

Свободой тешась, удалось пройти.

А музыканту только оставалось

Идти, воображая там коня,

Который под приятным водным душем

Лишался необычного огня,

Потом летел, желая побыстрее

Вернуться в обновлённый бывший «дом».

Давид, как и для первых, постарался

Тепло и крышу обеспечить в нём.

И так до ста, отдельно представляя

Бегущего остывшего коня.

Он зазывал, как гостя дорогого,

Его в загон игрой своей маня.

В момент, когда достиг он нужной цифры,

Его опять волной приподняло.

Давид тому ничуть не испугался,

Он знал, что совершится волшебство.

Не собранным, к несчастью, оставался

Ещё один отпущенный табун,

В котором чёрным с некой синевою,

С лощёным блеском, каждый был скакун.

И что на воле те несли собою

С таким окрасом – он не представлял.

Цвет обещал, что будет всё ужасней.

Хорошего скрипач не ожидал.

Его перенесло потоком ветра

В неведомую прежде темноту,

Где разглядеть что-либо невозможно

И в шаге удаленья никому.

Давиду тяжело теперь дышалось,

Кружилась очень сильно голова.

И в этих, холодящих дух потёмках,

Раздались всеобъёмные слова:

«Ты юноша теперь не удивляйся

Тому, что сотворил сегодня сам,

Как только приоткрыл чуть-чуть калитку,

Жалеючи, летающим коням!

Сейчас лишь одному тебе подвластно

В загон затмивших небо возвратить.

Ты должен понимать, что здесь, без солнца

Невыносимо дальше будет жить.

Да и тебе тьма вижу не по нраву…

Поэтому, что сделал – исправляй!

Мне во второй раз это не по силам.

Смотри, напрасно свеч не зажигай!

Всё это будет просто бесполезно.

Они её затушат в один миг

Огромными могучими крылами,

Как каждый огонёчек, что возник!»

И бравший в окруженье странный голос,

Оставив музыканта, вновь исчез.

Давид на ощупь, ничего не видя,

За камнем, помогающим полез,

Потёр его, ведь гладкая поверхность

Общалась с ним всё время изнутри,

И произнёс: «Что делать с вороными?

Прошу тебя, советом помоги!»

Он ничего практически не видел,

Но то, что предназначено ему,

На удивленье всё-таки услышал:

«Есть способ победить такую тьму.

Ты должен лишь душою засветиться.

Огонь сердец ничем не затушить.

Один, другой, слетятся к тебе кони,

Тогда в загон их сможешь возвратить.

Они, конечно, крыльями замашут,

Пытаясь, свет мешающий задуть.

Будь стойким, действий этих не пугайся,

И мысленно указывай им путь,

Где хорошо, спокойно и уютно,

Где их тела не затмевают свет,

Где солнечными, тёплыми лучами

Любой живущий может быть согрет».

Давид спросил опять: «Как засветиться,

Возможно ярким светом изнутри?»

«О – это просто! Ты сейчас подумай

О всём, что создавалось из любви!

О матушке-Земле, траве зелёной,

О птицах, что летают в облаках,

О сказочном, листвой шумящем лесе,

О реках, океанах и морях…

О людях, наконец-то о любимой,

Что может быть пока ещё в мечтах,

О радостях довольно краткой жизни,

Которых не встречают в небесах.

Старайся думать только о хорошем,

Тогда душа лучами осветит

Тебя до ослепительного света,

Который темень эта не затмит».

Давид не видел, как поверхность камня

Себя сменила на обычный цвет,

Но был ему безмерно благодарен

За этот своевременный совет.

Однако парню было трудно мыслить.

Он чувства мог открыто изливать

Лишь музыкой до глубины прекрасной.

И потому он стал в ночи играть

О том, что ему видится чудесным,

О том, что он действительно любил:

О звёздах, что рассыпаны на небе,

О заливных лугах, где он бродил,

О полном волшебства цветущем лесе,

О новых, жизнью дареных друзьях,

О том, как славно просто быть под солнцем,

О реках, что бегут, чтоб жить в морях.

Ему хотелось думать о любимой,

И потому, чтоб это представлять,

Он образ, как волшебную картину

Воображеньем начал рисовать.

И сам не зная, как то получилось,

Пред ним предстала юная княжна.

Собою величава и красива,

Блистательна, как на небе звезда.

В руках её светилось нежно солнце –

Она его Давиду отдала,

И этим самым действием чудесным

В груди у парня сердце разожгла.

В тот дивный миг вокруг всё озарилось.

Давид увидел, что он на горе.

У музыканта дух перехватило,

Ведь он стоял на страшной высоте,

Куда дано не каждому добраться,

Откуда и спуститься нелегко,

Где мир лежал, как будто на ладони.

Настолько это было высоко.

Под ним площадка в шаг, вокруг обрывы.

А парню нужно было устоять,

Ведь свет завидя, кони вороные

Маша крылами начали летать

Вокруг него, не смея приземлиться,

Да им и негде было, в общем встать.

Давид присел и прибывавших видя,

Стал музыкой под крышу увлекать.

Ему в то время было жутковато,

Ведь каждый конь огромен был собой.

И мчался он с небес к нему не тихо,

А как стрела, расставшись с тетивой.

Но камень остерёг их не бояться,

И музыкант, закрыв свои глаза,

Любую, свет затмившую лошадку,

Манил покинуть тут же небеса.

Шум крыльев становился тише, тише…

И ветер, что при взмахах сильных дул,

Почти исчез, и юноша в покое

Расслабился и кажется, уснул.

И вновь княжна предстала пред глазами,

С улыбкою приятной, неземной.

Она произнесла: «Дремать не время!

Пока не поздно, очи приоткрой!»

И словно луч в тумане растворилась.

Давид с трудом открыл свои глаза,

И увидал, как ноздри раздувая,

Конь подлетал, пронзая небеса.

Красавец был, похоже, не последним.

Понятно стало только лишь одно,

Что глаз смыкать нельзя, всё нужно видеть,

И не бояться больше ничего.

Ещё мгновенье и скакун ударит,

Тем сбросив музыканта со скалы.

И стоит ли гадать что будет с телом,

Упавшим с небывалой высоты?

Давид внутри испуг, одолевая,

Играл, смычком водя ещё сильней,

Чтоб чистые, струящиеся звуки

Подействовали быстро на коней.

И вороной, что был почти что рядом,

Исчез, налёт на свет, не совершив.

Всё повторилось так же с остальными,

И парень в сотый раз остался жив!

Коней ведь было ровно сто, не меньше,

И каждый мог смахнуть его с горы.

Давид сидел любуясь солнцем, небом,

Ведь он природу спас от темноты.

Теперь все кони собраны в загоны.

Осталось лишь жеребчика достать,

Который был сплетён из тонких веток,

Как в прочем и его родная мать.

Но для начала надобно спуститься.

Его по волшебству перенесли

Потоками сюда. А что же дальше?

И где теперь загон? В какой дали?

Вопросов много, а добыть ответы,

Когда вокруг не видно никого,

Возможно было только лишь у камня,

Что был ценнее прочего всего.

Старик ему действительно от сердца

Предмет столь необычный подарил.

Что золото? Ни за какие деньги

Такое б чудо парень не купил!

И только лишь чудесная поверхность

Сменила голубой на тёмный цвет,

Давид напрасно времени не тратя,

Спросил у камня стоящий совет:

«Прошу мне подсказать, как вниз спуститься.

Всю землю у подножья скрыл туман.

Не видно, где обитель с вороными.

Ах, как себя я всё же наказал!»

«Тебе сойти отсюда будет просто» –

Сказал волшебный голос изнутри,

«Ты видишь под собой большую гору,

Я мал пред нею, как не посмотри!

Но если ты коснёшься мною тверди

Не гладкой, а «шершавой» стороной,

Я буду помогать тебе иначе,

Тогда я буду в действиях другой!

В то время говорить с тобой не стану.

Возьми меня и сбоку прислони

К горе. Но я тебя предупреждаю:

«Из рук своих меня не упусти!»

И музыканту только оставалось

Поверить камню уж в который раз.

К таким делам он не был подготовлен.

Здесь справился бы только скалолаз.

Убрав на всякий случай свою скрипку,

А также лёгкий, тоненький смычок,

Давид, вцепившись пальцами в поверхность,

Прижал к горе указанный бочок.

Конечно же, представить, что случится,

Он в доле малой видимо не мог.

Он думал, прилетит большая птица,

И спустит его к главной из дорог.

Но нет, гора под парнем задрожала

И стала постепенно оседать,

Но снова стала гордо подниматься,

Когда Давид стал руку отстранять.

Тут нужно было проявить терпенье.

Успех – награда тем, кто может ждать.

Как только пик сравняется с землёю –

Тогда лишь можно будет убежать.

Вновь музыкант дотронулся шершавой,

Негладкой стороною до горы.

Она под ним, как лист затрепетала,

Пошла под землю, прячась до поры,

Когда её таинственный отпустит.

Не ясно как, но камень подчинял

Огромную своим прикосновеньем,

И с лёгкостью покорно опускал.

Ещё чуть-чуть и самому Давиду

Придётся видно скрыться под землёй.

Он в рост поднялся, в сторону отпрыгнул,

И побежал, что мочи есть, долой.

За ним поверхность стала подниматься,

Со скоростью огромною расти,

Но юноша успел на своё счастье

Прилично от высот тех «отойти».

Когда вершина облако достала,

В лучах растаял от тепла туман,

Скрипач недалеко загон увидел,

Куда коней недавно собирал.

Теперь стоял он видоизменённый.

То был скорее «лошадиный дом»,

Где выстроено место для прогулок,

Когда нет туч на небе голубом.

Всё также в центре лошади стояли

Сплетённые из веток, и сейчас

Давид решил добыть их с разрешенья

Того, кто был владельцем – кто их пас.

Он мог бы сам загнать коней под крышу,

Зайти и взять, зачем сюда пришёл,

Но это будет явно не по нраву