Глава 2

Город просыпается. Острая линия белеющего горизонта раскалывает небо, искажает его, открывает дверь для солнца. Только солнца не будет. Как и вчера, как и позавчера, его сожрут тучи, поглотят целиком и припорошат мокрым снегом, спрячут от тех, кто в нём нуждается. Сегодня… у солнца нет шансов выжить и это даёт ему полное право ненавидеть осень. Как ненавижу её я.

Листва давно «отжелтела» своё, «откраснела» и отжила. Теперь преет, гниёт, мешается под ногами, липнет к подошвам ботинок. Чем она лучше мусора? Такого же бесполезного и вонючего?..

Ненавижу запах осени.

Ненавижу встречать рассветы так, как это происходит сейчас, но всё равно продолжаю это делать. Раз за разом, вот так, сидя на крыше девятиэтажки, как прикованный; будто от гнетущего чувства одиночества легче становится. Будто кайфую от того, во что превратилась моя жизнь.

Иногда кайфую, как чокнутый мазохист. А иногда… как сейчас например, не чувствую абсолютно ничего.

– Ты становишься предсказуемым, Макс. Всегда знаю, где тебя искать.

А ещё терпеть не могу, когда вторгаются в моё личное пространство.

– Вечеринка закончилась. Всё прошло удачно.

– Как и всегда, – не свожу взгляда с белеющего горизонта и позволяю пальцам Вероники копаться у меня в волосах.

– Ты не доволен? – голос даже удивлённо не звучит, диалог завязать пытается.

– Макс? Ну поговори со мной. Куда ты?!

– Спать, – отвечаю, не оборачиваясь.

– Можем поспасть вместе?.. Ма-а-кс!

– Не сегодня. Я устал. – Открываю стальную дверь выхода и бросаю на Веронику короткий взгляд. Красивая, как кукла фарфоровая. Делает всё, что я хочу – это и нравится в ней больше всего.

– Почему она? – кричит вдогонку. Утомляет. – Сначала одна Багрянова, теперь вторая. Ты помешался на этой семейке, или что? Объясни.

– А должен? – смеряю Веронику тяжёлым взглядом.

Смотрит, будто обижено. Сейчас цокнет.

Цокает.

Сейчас волосы за ухо заправит.

Заправляет.

Сейчас руки на груди сложит.

Разумеется. Предсказуема, как и всегда. Идеальна, как всегда: в тонком чёрном плащике, с идеальным макияжем, с идеальной жизнью, с идеальным представлением обо мне, твою мать.

Рассмеяться хочется.

– Она год была за границей, вроде как на оздоровлении. Кто-то говорит с психикой проблемы, кто-то, что с головой, кто-то вообще не верит в эти сказки, – шагает ко мне, стуча каблуками. – Только вернуться успела, а ты сразу в неё вцепился. Вот мне и интересно, Макс, в этой Лизе есть что-то особенное? Что-то чего я не знаю? Что вообще в этих Багряновых такого?

Молчу с минуту. Устал отвечать. Устал слушать одни и те же вопросы, устал повторять что такие, как Вероника – судьи. Их задача – подсчитывать очки, контролировать новую «птичку», глаз с неё не спускать, подталкивать. Если надо внедряться в доверие, если надо лить дерьмо в уши.

Они достали задавать вопросы!

И вот главный из них:

– По какому принципу идёт отбор?

Достаю из помятой пачки «Winston» сигарету, подкуриваю, отхожу к ограждению, делаю глубокую затяжку и смотрю, как вдали едва различимо плещутся волны. С этой точки море плохо видно, многоэтажками застроена вся центральная часть города, и эта – одна из немногих, которая ещё позволяет понаблюдать, как на рассвете первые лучи солнца плещутся в морской воде, собственно, поэтому и прихожу сюда практически каждое утро. Прибиваю себя к этому месту. Чтобы побыть одному. Чтобы ни о чём не думать. Или наоборот – чтобы думать слишком много. Отключаю телефон и пытаюсь забыть, кто я есть и во что превратилась моя жизнь. Во что я сам её превратил.

– Макс?

И обычно у меня здесь нет гостей.

– Максим!

Я не звал её сюда.

– Возвращайся домой, – бросаю не глядя, после очередной затяжки и сплёвываю вниз.

– Макс, – рука Вероники падает мне на плечо и это не то, о чём я просил. – Мы на твоей стороне, ты же знаешь. Просто кое-кому нужны ответы.

– Тебе? – холодно улыбаясь, смотрю в бездонные голубые глаза и практически вижу в них своё отражение. Всегда нравились её глаза. – Оскару? Кому ещё?

Приближается ко мне, обвиваясь руками вокруг торса, пробегается ногтями вдоль позвоночника, приподнимает голову и тянется к моим губам:

– Ты выбираешь «птичек», – шепчет, прижимаясь ко мне грудью. – Ты выбираешь кураторов. Ты выбираешь и одобряешь задания. Ты выбираешь следующую жертву… Макс, – проводит языком по моей нижней губе и мой рот приоткрывается, а рука на автомате ложится на её затылок, сжимает волосы в кулаке, и я вижу, как в глазах Вероники вспыхивают огоньки желания.

«Почему бы и нет?» – думаю, обхватывая её второй рукой за талию, и накрываю рот своим.

– Ты всегда так делаешь, – сопротивляться пытается.

– Да, – вновь прижимаюсь к её губам. – Потому что это лучший способ заткнуть тебя.

– Мы не договорили, – больше не звучит уверенно, – подожди… Макс… подожди… Я хочу… я хочу быть куратором Багряновой.

Отлипаю от её губ и усмехаюсь:

– Жаль расстраивать тебя, но это место уже забито.

Глава 3

Не знаю, который по счёту час меряю шагами пятнадцать квадратных метров нашей с Полиной комнаты. Считаю серебряные звёзды на синих обоях, сбиваюсь, начинаю считать заново. Не помню, сколько часов спала этой ночью, да и спала ли вообще. Зато точно помню, что выпила успокоительных на две таблетки больше, чем можно было – подсчёт лекарств за последний год стал той привычкой, которая фиксируется на корочке мозга уже на автомате, вбивается в память.

Не нужно было пить больше необходимого – теперь ещё сильнее спать хочется, но не могу себе этого позволить, когда моя глупая сестра вот-вот проснётся и начнёт собираться в школу; и она начнёт – уверена. А я места себе не нахожу и понятия не имею, как уговорить себя её туда пустить. Как начать разговор, да и стоит ли. Как вообще продолжать жить, делая вид, что всё в порядке вещей и ничего ужасного не случилось.

Останавливаюсь у трюмо, упираюсь ладонями в столешницу заваленную грудой косметики и с минуту-другую, как зомбированная смотрю на своё бледное отражение. На осунувшееся лицо, серые мешки под глазами на несколько тонов темнее цвета радужки, а белки будто кровью налитые, веки тяжёлые, распухшие – совсем забыла, что ревела вчера в три ручья, после того как Полина уснула.

Выдохнуть. Выпрямиться. Пригладить растрёпанные волосы, а лучше собрать в хвост, чтобы не раздражали, и натянуть на лицо максимально спокойное выражение.

Просто?

Вообще нет.

– Лиза? – хриплый шёпот Полины заставляет вздрогнуть. Привстала на локте, смотрит сквозь глаза-щелочки.

Ну вот. Пора вновь становится умной старшей сестрой, а не тряпкой.

– Завесь шторы, глаза болят, – протягивает сипло и с головой уходит под одеяло.

– Утро уже, – говорю лже-беспечно. – Мама придёт через минут тридцать. Отец примерно через час. И ты… ты знаешь, что тебя не должно быть дома, или…

– Или будет куча вопросов, – доносится из-под одеяла. – Паника, клиники, анализы, наркологи, да?

– Какой из тебя наркоман? Не говори ерунды, – пытаюсь усмехнуться, присаживаюсь на край кровати, обводя спальную рассеянным взглядом, ища, за что уцепиться и цепляюсь им за серый, давно полинявший ковёр.

– Нет, наркота – отстой. Но предки точно проверить захотят. А батя ещё просто ради профилактики по башке даст. Мне.

– Полина…

– Ой, не начинай, а? – отбрасывает одеяло в сторону и удивительно быстро вскакивает с кровати.

– Полина, – иду следом за ней в ванную, – ты знаешь, что нам надо поговорить. Тебе не избежать этого разговора.

– Почему? Потому что ты сдашь меня? – сбрасывает на пол нижнее бельё и поворачивает кран с горячей водой. Выкрашенные в голубой цвет волосы ёжиком топорщатся на затылке, лицо отливает землистым оттенком, а взгляд, очевидно, избегает встречи с моим.

– Нам повезло, что мама осталась ночевать у тёти Аллы, – подпираю плечом дверной косяк и складываю руки на груди, унимая дрожь. – Она вчера пять раз звонила и уже была на пороге квартиры тёти Аллы, когда я вовремя ей перезвонила.

– Зачем мне это слушать? Дай помыться, а? Так и будешь торчать здесь?

Ну а я о чём говорила?..

Вот оно – утро. Кто-то вчера рыдал мне в грудь и просил о помощи?.. Не-е-ет, не было такого!

– Ладно, – прикрываю за собой дверь, но не до конца, бросаю мимолётный взгляд на станки у раковины, упрекаю себя за дурные мысли и шагаю на кухню.

Вновь зарядил дождь и барабанит по стеклу, ветер гнёт деревья к земле, а море наверняка бушует. Так и стою у окна, сжимая в кулаке красную занавеску в белый горошек, и слушаю шум воды из ванной до тех пор, пока он не стихает.

Подхожу к холодильнику. Отрываю. Закрываю. Вновь открываю, достаю две банки клубничного йогурта и ставлю на стол. Включаю конфорку, ставлю чайник и считаю про себя пока не засвистит.

– Я не буду есть. – Полина появляется в кухне одетая в то, в чём обычно дома не ходит. – Сделай кофе. Пожалуйста.

– Хорошо, – отвечаю спустя паузу и пока вожусь с кофе, искоса поглядываю на сестру.

Офигенное чувство: один подросток пытается быть психологом для другого. Психологом, которому самому психолог не помешал бы.

Ставлю перед Полиной кружку с кофе, придвигаю сахарницу и забиваюсь в самый уголок кухонного диванчика.

– Ты идёшь в школу?

– Да я иду в школу! – выпаливает с вызовом, будто я уже ей запрет выдала.

Делает глоток из кружки, проводит ладонями по влажным волосам, складывает руки на столе и наконец, встречается со мной взглядом.

– Слушай… Лиза, – облизывает губы и замолкает.

Смотрю на неё, будто вижу впервые. Будто ещё вчера утром у меня была другая сестра, а теперь её заменила совершенно другая девушка. Разглядываю тонкие черты лица, курносый нос, как у мамы и аккуратные губки бантиком. Для чего-то подсчитываю количество серёжек в её ушах, включая проколотые хрящики и в общей сложности заключаю, что их восемь, девятой не хватает. Замираю взглядом на колечке в носу и ловлю себя на мысли, что очень хочется за него дёрнуть, просто от злости, но, разумеется, никогда этого не сделаю. Отмечаю, что сегодня на Полине никакой пёстрой одежды, наоборот, чёрные джинсы, тёмно-синяя толстовка с рисунком обезьяны лопающей жевательный пузырь, а на ногах уже зашнурованы кеды.

И даже не накрасилась ещё. Обычно ради этого дела моя сестра просыпается раньше остальных.

– Я иду в школу, – говорит, глядя на меня твёрдо, – и если что-то против имеешь, можешь оставить при себе.

– Вот как, – горько усмехаюсь, – то есть вчера ты…

– Я не хочу об этом говорить.

– Полин, вчера ты…

– Я не хочу говорить об этом, сказала же! – кричит, вскакивает на ноги, так что табурет заваливается на бок и смотрит злобно, поджимая губы.

– А я хочу, – отвечаю спокойно. – Хочу. Давай, Полина, мама будет дома очень скоро, и если не хочешь, чтобы и она подключилась к нашему разговору, советую тебе начинать говорить прямо сейчас.

– Сдашь меня? – злобно щурит глаза.

– Сдам? – вновь усмехаюсь, поднимаясь с дивана. Пожимаю плечами. – Почему бы и нет? Расскажу где и с кем ты вчера пропадала! Расскажу, сколько выпила! Расскажу, что какой-то урод трахнул тебя на полу ванной дома Светлаковых, а ты, Полина, делаешь вид, что ничего не произошло! Вообще ничего!