ГЛАВА 4

Правильно мне мама говорила в своё время:

– Нечего тебе делать в этой Москве!

Но кто слушает родителей в восемнадцать-девятнадцать лет, правда? Вот и я, хоть и не была никогда конфликтным подростком, но маму не послушала. Наверное, это был мой единственный юношеский бунт, когда я решила, что меня не оберегают, а пытаются манипулировать, и сделала всё по-своему. А ведь до того дня, когда с нами связался семейный адвокат Кауто, я жила совершенно спокойной, ничем не примечательной жизнью. Несмотря на звездную, уже к тому моменту, звездную фамилию.

Как о хорошем актере, о моем отце заговорили куда раньше, мне, наверное, исполнилось десять лет к тому моменту. С отцом мы не общались, он платил алименты и на этом наше с ним общение заканчивалось. Если честно, я не расстраивалась по этому поводу. Я его не знала, не помнила, и никак от его проявлений в моей жизни, не зависела. Не буду грешить на маму, она никогда не ругала его при мне, не называла никакими плохими словами, не кидала ему в спину обвинения. Она просто о моем отце никогда не говорила. В очень редких случаях и по необходимости. Я с раннего детства, даже не знаю, с какого возраста, знала, что мой папа жив и здоров, всё у него в жизни замечательно, живет он в Москве, у него семья и другая дочка. А я… я дочка мамина, а папа присылает нам ежемесячно алименты, и мы этим вполне довольны. Другого нам не надо. Никто даже ни разу не заикнулся о том, что мой отец – актер. И поэтому, когда я впервые увидела его на экране, а произошло это в кинотеатре на соседней от дома улице, в компании друзей, я даже никакой параллели для себя не провела. Только отметила совпадение фамилии. А ведь до этого я однофамильцев не встречала.

Тот фильм стал для отца звездным, его до сих пор крутили по телевидению в праздники, с удовольствием пересматривали, а отец, в своей звездной роли смотрелся настоящим героем и ловеласом. Женщины всей страны ахали при виде него и прикладывали руки к груди в томительном вздохе. Все, кроме моей мамы. Лицо отца мелькало на экране телевизора, смотрело с обложек журналов, он давал интервью и раздавал автографы. Его актерская карьера не пошла в гору, она на неё взлетела, и весьма комфортно чувствует себя на этой вершине по сей день.

Помню ту статью в журнале с фотографией семьи Кауто на развороте. Отец, Елена и Альбина, которая даже в неуклюжем подростковом возрасте смотрелась как уникальная фарфоровая статуэтка. Я принесла этот журнал из школы, читала эту статью за обедом, и мама застала меня за этим делом. А я ещё тогда по наивности своей спросила маму:

– У них такая же фамилия, как у меня. Вдруг мы родственники?

А мама очень спокойно, никогда не забуду её ровный тон, сказала:

– Конечно, родственники. Это твой отец.

Вот так узнала правду я. Не скажу, что не удивилась, но, скорее, меня удивил тот факт, что мой отец – известный актер, чем вся статья про его идеальную семью, что я успела прочитать. Я потом долго, целыми неделями разглядывала фотографии отца в различных журналах, смотрела на белокурое личико сестры, и никак не могла понять, почему мы с ней так не похожи. Не злилась, не завидовала, просто не понимала. Люди на фотографиях в журналах были для меня незнакомыми и совершенно чужими, и я, как ни пыталась, не могла заставить себя что-то к ним почувствовать. Информация, что я имела к ним непосредственное отношение, казалась странной и не достоверной. У меня же другая жизнь, с мамой, с бабушкой, с отчимом, который к тому времени только-только появился в нашей жизни. Моей маме потребовалось больше десяти лет, чтобы устроить свою личную жизнь, после ухода из неё моего отца. Но понимаю я это уже сейчас, спустя года, тогда мне всё казалось логичным и закономерным.

Прошло совсем немного времени, как журналистам захотелось влезть в жизнь новой, засиявшей кинозвезды, и, конечно, особого труда узнать обо мне, не составило. Официально признанный ребенок, которому платятся алименты, скрыть такое довольно трудно. Мне исполнилось одиннадцать, когда все знакомые вокруг меня, засудачили о том, что я дочь Родиона Кауто. Друзья в школе дергали меня за руки, удивляясь, почему я не рассказала, требовали каких-то историй об отце, а я лишь неловко пожимала плечами и уходила от ответов. А отец тем временем с серьезным выражением лица давал объяснения в студии одного из скандальных, но популярных ток-шоу, каялся в том, что, наверное, он плохой отец, с его графиком у него не хватает времени на дочь, которая живет не с ним. И что ему жаль, бесконечно жаль, что он не видит, как я взрослею.

– Выключи эту гадость, – разозлилась мама, однажды застав меня за просмотром этой передачи. Подошла и сама выключила телевизор. – Зачем ты смотришь эту ерунду?

Я пожала плечами.

– Любопытно.

Потихоньку интерес к подробностям личной жизни отца угас, по крайней мере, обо мне говорить перестали, и я зажила прежней жизнью. Конечно, теперь я знала, кто мой отец, могла наблюдать за ним на экране телевизора, даже на фильмы его иногда ходила, от мамы тайком, но в остальном ничего не изменилось. Только временами отмахивалась от друзей и знакомых, которым приходило в голову попытать меня на тему именитого родителя. С отцом мы по-прежнему не общались, даже после его признаний и сожалений с телеэкрана, признания в том, что изменил жене, что у него родился ребенок на стороне. Но Родион так проникновенно говорил о том, что ребенок не может быть ошибкой, не может быть грехом, нужно лишь найти в себе силы и смелость взять на себя ответственность, что ему довольно скоро все простили. Отец просил журналистов не искать его младшую дочь, не стараться влезть в мою жизнь, и меня, на самом деле, долгие годы никто не трогал. По крайней мере, мне об этом ничего не известно. Просто с момента славы отца, я стала не просто Настей Кауто, обычной школьницей, а дочерью популярного в нашей стране актера. К тому же, у него была другая дочка, которая уже в тринадцать лет успела сняться с ним в одном из фильмов, все оценили актерские способности Альбины, заговорили об её таланте, о том, как сильно она похожа на отца, и обо мне все попросту забыли.

И не вспоминали вплоть до дня смерти отца Родиона. Николай Михайлович Кауто человеком был, скажем без малого, выдающимся, писатель и драматург, и родственными связями с ним на самом деле нужно гордиться. Умер он после очередного инсульта в возрасте семидесяти девяти лет, хоронили его с почестями, речами и демонстрацией всех его многочисленных наград. А когда вскрыли завещание, вот там-то и оказалось моё имя. Наследство мне было оставлено небольшое, по меркам семьи Кауто, но сам факт моего существования был оглашен в очередной раз, и так просто от него отмахнуться уже не получилось. Я к тому времени закончила школу, успела поступить в местный ВУЗ на факультет иностранных языков, хотя, скажем прямо, особыми знаниями даже педагоги ВУЗа не могли похвастать. Я же была увлечена лингвистикой не на шутку, хватала знания в интернете, ходила на всевозможные курсы, которые мама с отчимом могли позволить себе оплатить. Алименты отца перестали поступать, как только мне исполнилось восемнадцать, но особо по этому поводу никто не расстроился, заранее знали, что будет именно так и никак иначе. Думаю, отец и забыл давно о том, что платит алименты внебрачной дочери, этим, скорее всего, занималась бухгалтерия. С восемнадцатилетием Родион меня не поздравил, как уверял позже, был за границей на съемках, я же по сей день уверена, что попросту не вспомнил. Чтобы забыть, надо знать, а он не вспомнил.

А потом со мной связался адвокат, именно со мной, я ведь уже стала совершеннолетней, а меня это факт здорово удивил. Я привыкла, что всеми делами в нашей семье заведует мама. И решает на семейном совете: что мы будем делать, что не будем. Единоличников мама не терпела, приучала, что все в семье решается сообща. А тут такой важный вопрос, и обратились лично ко мне.

– Анастасия Родионовна, вам необходимо приехать в Москву, чтобы решить вопрос с принятием наследства.

– Какого наследства? – обалдела я.

– Вы ведь в курсе, что ваш дедушка, Николай Михайлович, скончался две недели назад?

В тот момент, когда адвокат позвонил, я только что заняла место в аудитории перед лекцией, вокруг меня сидели люди, я настроилась на учебу, и поэтому никак не могла понять, чего от меня хочет незнакомый человек со строгим голосом, которому пришло в голову мне позвонить, да ещё называть «Анастасией Родионовной». Никто никогда меня так не называл, только в паспортном столе, когда я паспорт получала.

Про дедушку, то есть, его кончину, я, конечно, знала. Узнала, как и вся страна из выпуска новостей.

Я нервно кашлянула.

– Да, конечно. Я… соболезную семье.

– Я обязательно передам ваши слова, – любезно согласился адвокат. – Дело в том, Анастасия Родионовна, что вчера было вскрыто завещание Николая Михайловича. И там есть упоминание о вас.

– Обо мне?

– Да, – хладнокровно продолжал мужчина, – вы ведь являетесь его родной внучкой.

Я на всякий случай огляделась по сторонам. Всё вокруг казалось обычным и обыденным. А в то же время по телефону мне рассказывали какие-то невероятные вещи.

– Да, – пробормотала я, – наверное.

– Вы сможете приехать в Москву?

– Когда?

– В ближайшее время. Мы не будем ставить вам определенные сроки, но семья вашего отца ждет вашего приезда.

В моей голове его слова уложиться никак не могли. Семья моего отца ждет моего приезда. С чего бы вдруг? Мы чужие люди.

– Знаете, у меня сессия через несколько дней начнется…

– Мы вас дождемся, не переживайте. Удачи вам в сдачи сессии.

– Спасибо, – растерянно проговорила я, а собеседник на конце провода беззвучно отключился.

– Ты ведь не собираешься туда ехать? – задала мне мама конкретный вопрос, когда я вечером передала ей тему звонка адвоката. И категорично взмахнула рукой. – Делать тебе там совершенно нечего.

Я вздохнула. Если честно, об этом я подумала почти сразу, как закончила разговор с адвокатом. Что я не поеду, что делать мне там нечего, да и, скажем прямо, не хочу. На самом деле не хочу. Представить не могу, как я встречусь с отцом, с его семьей… Нам и сказать друг другу нечего будет. Мне даже любопытно не было на тот момент, честно-честно. Но потом… потом я подумала, что тема наследства в нашей семье – а у мамы и отчима к тому моменту родились двое детей, совсем не лишняя. Меня старались не обделять, платили за мои дополнительные курсы, оплачивали учебники и онлайн-программу, да и меня содержали, что скрывать. Как я ни старалась подрабатывать, если учиться полноценно, времени на подработку остается совсем немного, а потому зарабатывала я настоящие крохи.

– Он же обо мне подумал, – осторожно начала я. – Дедушка. Он что-то мне оставил.

– Настя, нам ничего не нужно!

– Нужно, – заупрямилась я, и, наверное, впервые посмотрела на маму с несогласием. – Нужно, мама. Даже если то, что он мне оставил, нечто символическое, возможно нам будет полегче. Возможно, я смогу оплатить что-то из своей учебы. Чтобы не отрывать от младших.

– Глупости, ни у кого ты ничего не отрываешь.

– Отрываю. – Я поводила ладонью по столу, набираясь смелости. Потом сказала: – Я поеду. И всё узнаю.

– Тебе придётся общаться с этими людьми, понимаешь? С людьми, которые никогда тобой и твоей жизнью не интересовались.

Я легкомысленно пожала плечами.

– Я тоже ими не особо интересовалась. Поэтому не думаю, что меня тронет их отношение. Но я хочу узнать, что оставил мне дедушка. Имею право.

За мои почти девятнадцать лет, это было самым важным решением, без сомнения. Которое я приняла вопреки маме. Но тогда я понятия не имела, что меня ждет. Даже не подозревала, что по каким-то необъяснимым причинам, меня захотят принять в семью. Конечно, немалую роль в этом сыграли журналисты. Про смерть и завещание, про наследование авторских прав на произведения Николая Михайловича, говорили много. И когда всплыло моё имя, общественность загудела, все захотели на меня посмотреть. А я к этому совершенно не была готова. Я не собиралась становиться частью семьи Кауто, у меня была своя семья, но меня никто не спросил. А потом… потом я оказалась под влиянием имени и обаяния отца. Наша первая встреча с ним для меня была весьма волнительна. А для него… не знаю. До сих пор не знаю, когда отец играет, а когда искренен. В его поведении всё давно смешалось. Когда я ехала в Москву, на электричке, была уверена, что моя поездка займет максимум один день. Что мы встретимся, возможно, пожмем друг другу руки, посмотрим друг на друга с любопытством, и на этом наше общение закончится. Мы ведь чужие друг другу люди, отец никогда мной не интересовался.

Помню, что я почти не волновалась, когда входила в офис адвокатской конторы, где меня ожидали. Волнение проявилось лишь в тот момент, когда я увидела в кабинете отца. Первый раз в своей сознательной жизни я увидела его так близко, я растерялась, замялась в дверях кабинета, и не ожидала той широкой улыбки, что Родион мне подарил. Мало того, он поднялся с кресла мне навстречу, подошёл и обнял, совершенно не сомневаясь в своих действиях и поступках.

– Настя, как я рад тебя видеть.

Отец обнял меня впервые в жизни, прижал к своей благоухающей дорогим одеколоном груди, я машинально ткнулась в неё носом, и неожиданно почувствовала нервный комок, что встал в горле и мешал мне дышать.

Родион отстранился, отступил от меня на шаг, окинул внимательным, изучающим взглядом.

– Ты так похожа на мать, – качнул он головой. – Именно такой я её и помню.

Я молчала. Не знала, что ему сказать на это. Поблагодарить? Подивиться его хорошей памяти?

А Родион совершенно по-отцовски взял меня за руку, подвел ближе к письменному столу и усадил на кресло перед седовласым мужчиной в очках. Его ладони остались лежать на моих плечах.

– Посмотри, Игорь, как у меня взрослая дочка. – Родион рассмеялся. – С ума сойти, да? И это младшая. Я старый становлюсь.

– Не говори ерунды, – отмахнулся от него адвокат, и я узнала его по голосу. Именно с ним я говорила по телефону две недели назад. – Как ваша сессия, Настя? – вдруг поинтересовался он.

Я моргнула, затем поспешила кивнуть.

– Хорошо, спасибо.

Родион наклонился ко мне, заглядывая в лицо.

– Где ты учишься?

– На лингвистике, – ответила я. – В нашем городе. Английский, немецкий и французский языки.

– Моя мама, твоя бабушка, в совершенстве владеет несколькими языками. Наверное, это у тебя от неё.

Я уклончиво пожала плечами. Понятия не имею, от кого это.

– Но учиться в вашем городе – это пережиток, – проговорил отец, наконец присаживаясь рядом со мной в соседнее кресло. – Почему ты не приехала учиться в Москву?

– Не было возможности.

– Теперь всё изменится. Нам нужно познакомиться с тобой поближе, узнать друг друга. – Родион добавил трагизма в голос, тот даже дрогнул. – Папа этого хотел. – Я молчала, чувствовала себя крайне неловко, если честно. Ещё из-за того, что меня с любопытством разглядывали. И отец, и адвокат. Высматривали во мне что-то, зачатки талантов представителей семьи Кауто, наверное. Затем Родион протянул ко мне руку, я так поняла, что мне нужно было вложить свою ладонь в его. Я сомневалась, медлила, затем всё-таки это сделала, мысленно напомнив себе, что это мой отец. – Ты ведь не злишься на меня?

– Не злюсь, – честно сказала я. И добавила: – Я вас не знаю.

Другого человека мои слова, наверняка, смутили бы, а вот Родион лишь шире улыбнулся.

– Ничего, у нас ещё много времени, чтобы друг друга узнать. Всё будет хорошо, дорогая.