– Неужели вы склонны придавать столь принципиальное значение обыкновенным снам, мистер Бронте? – спросила Элизабет Брэнуэлл.

– Отнюдь! – возразил Патрик Бронте с жаром. – Как прирожденный скептик я всегда с большим сомнением и даже, я бы сказал, – с большим подозрением относился ко всему, что так или иначе связано с миром сновидений. Раньше я никогда не придавал особого значения снам – ни своим собственным, ни чьим бы то ни было еще.

И вот отныне мне суждено пребывать в плену тех непостижимых сил, над которыми раньше я мог лишь вволю посмеяться. Мой сон никак нельзя назвать обычным. Содержание его всецело захватывало своей необычной живостью воздействия. Ощущения были такими острыми, отчетливыми, правдоподобными, будто все это происходило со мной не во сне и возможно даже не наяву, то есть, – поправился он, – не в обыденной действительности, а где-то непостижимо далеко за ее пределами. Моя призрачная греза мнилась мне даже более правдивой и в то же время – еще более жестокой и беспощадной, нежели сама суровая, холодная реальность.

Признаюсь, я был поражен до глубины души. Должно быть, мне до конца жизни не суждено освободиться из-под всесильной власти этого кошмарного наваждения – каким бы – коротким или длинным – ни оказался заветный срок, отведенный мне на земле… А знаете, мисс Брэнуэлл, минувшей ночью я, как никогда прежде, был близок к своему закату. Я ощутил на себе крепкие путы смерти, почувствовал ее неотступное смрадное дыхание…

– Довольно, мистер Бронте! – прервала его Элизабет Брэнуэлл. – Думаю, эту беседу придется отложить до более подходящего случая. Сейчас вам следует отдохнуть.

– Помнится, я тут изволил уподобить себя незадачливому гребцу, погубившему свое судно в роковой пучине, – продолжал преподобный Патрик Бронте, словно не обратив внимания на слова свояченицы. Что же, пусть будет так. Но тем мрачнее моя невыразимая печаль, что сия злополучная напасть постигла меня не сразу и отнюдь не внезапно. Напротив: я чувствовал, что вполне готов встретить грядущее ненастье достойно…

– Ценой своей собственной жизни, – решительно продолжал Патрик Бронте, – я мог бы снять роковое бремя проклятия со своего славного рода. Однако непостижимым Предвечным Силам, вероятно, было угодно, чтобы этого не случилось. Во сне, – а быть может, даже не во сне, а наяву, должно быть, как раз перед тем, как я пришел в сознание, – со мной случилось самое настоящее чудо: я совершенно отчетливо услышал глас Божий. Вы, вероятно, скажете, что это невозможно. Но я имею непреложное основание утверждать обратное. Господь передал тайную информацию моему сознанию, и оно, будучи на грани сна и реальности, без особого труда восприняло ее. Из всего того, что мне довелось увидеть и услышать минувшей ночью, я понял, что сон мой есть не что иное, как своеобразное предупреждение, ниспосланное с Небес а потому, я не вправе его разглашать, – разве только крайние обстоятельства вынудят меня сделать это. Вот почему мне придется уклониться от соблазна поведать вам, мисс Брэнуэлл, его подробное содержание. Сущность же моего сновидения для меня совершенно очевидна. К сожалению, ничего хорошего оно не предрекает, но лишь призывает всех нас набраться мужества, чтобы быть готовыми к худшему, ибо лишь моя смерть положит конец злополучному проклятию моей, то есть – нашей – семьи… – при этих словах достопочтенный Патрик Бронте в упор посмотрел на свояченицу. – Ну, так что, мисс Брэнуэлл, – продолжал он серьезно, – достанет ли у вас мужества выдержать все те ужасные испытания, что неминуемо пролягут на вашем жизненном пути? Отвечайте!

– Но, сэр, – проговорила Элизабет Брэнуэлл возбужденно, – я, право, недоумеваю: возможно ли такое? Слишком уж все это странно… И эта ваша категоричная убежденность в решающей роли вашей кончины, – откуда бы ей взяться? В самом деле, сэр, если даже допустить, что все сказанное вами – правда, так неужели вы не усматриваете иной, более приемлемой возможности избавления от роковой напасти – возможности, исключающей столь бесценную жертву, как ваша жизнь.

– Вероятно, сударыня, моя кончина и впрямь станет единственным возможным способом избавления для моего рода. И до тех пор, пока она не настанет, злой Рок будет неотступно преследовать всю нашу семью. Наш милосердный защитник, вездесущий Господь, по всей видимости, хотел призвать меня этой ночью и тем самым осуществить свое благое назначение по отношению к смиренному роду Бронте. Но злополучные роковые силы решительно вторглись в заповедное русло Господнего промысла. Стало быть, уважаемая мисс Брэнуэлл, теперь всем нам только и остается, что смиренно ожидать своей неизбежной участи.

– И все же, – не унималась Элизабет Брэнуэлл, – я питаю искреннюю надежду, что все ваши доводы слабы и беспочвенны, что они не выдержат никакой логичной практической проверки. В самом деле, в ваших настойчивых речах я разумею столь мало здравого смысла, что вполне склонна полагать их обыкновенным в вашем нынешнем состоянии порождением буйной, необузданной фантазии, навеянной живым, ярким впечатлением от беспокойного сна. Уповаю, мистер Бронте, вы не останетесь на меня в обиде, если я повторю, что вам все же так и не удалось убедить меня в правоте ваших слов.

– Что ж. Это ваше право, – ответил достопочтенный Патрик Бронте и, тяжело вздохнув, добавил, – дай-то Бог, чтобы я и в самом деле ошибался… Как бы я хотел, чтобы все обошлось благополучно! Но, к величайшему сожалению, мисс Брэнуэлл, ни вы, ни я, ни кто-либо из рода людского – не властны над Судьбою. И все же, как бы то ни было, нельзя забывать одного: бесконечной доброты и милосердия Всевышнего к своим земным созданиям. Мы с вами, любезная свояченица, должны веровать искренне и горячо – тогда, уповаю, Господь поможет нам.

– Значит ли это, что ваше преподобие все же находит себе тайную опору в мысли о победном торжестве могущественной власти Господа над неумолимым коварством злополучных роковых сил? И следует ли из этих ваших слов то, что мне так хотелось услышать от вас, мистер Бронте, на протяжении всего нашего разговора – возможность счастливого избавления нашей семьи?

– Видите ли, сударыня, – протянул Патрик Бронте задумчиво и отстраненно, – есть одно обстоятельство… условие, неукоснительное соблюдение которого может воспрепятствовать коварному вмешательству роковых сил.

– Надеюсь, мистер Бронте, это условие пощадит вас? Стало быть, для нас возможен иной выход, дарующий благополучное избавление нашему роду и в то же время – не требующий столь страшной, немыслимой жертвы, как ваша жизнь?

– Моя жизнь?! – возбужденно воскликнул Патрик Бронте. – Да, сударыня, вы правы: исполнение оговоренного условия отменяет обязательную жертву моей жизни, но какой ценой?! Требование, предъявляемое Высшими Силами взамен этой жертвы, невыполнимо в принципе. Я совершенно убежден: ни один из моих детей не сможет выдержать такого тяжелого морального испытания. Скажу больше: вероятно, никто из живущих в мире людей не способен на подобный подвиг – для этого нужно отважиться перешагнуть через естественную человеческую природу. Прошу вас, мисс Брэнуэлл, не делайте бесплодных попыток выведать у меня суть этого жестокого условия, – этим вы все равно ничего не добьетесь, ибо нынче ночью я дал Всевышнему священное обещание держать его в строжайшей тайне от всех своих домочадцев, не говоря уже о посторонних людях. И, если я ненароком нарушу свое слово, тогда злополучное возмездие свершится в одночасье. Как видите, любезная свояченица, я имею вполне весомое основание скрывать от вас все подробные детали этого дела. И я сдержу свое обещание: буду молчать, ибо это – мой непреложный долг перед Всевышним.

– А что, сэр, это условие, о котором идет речь, и в самом деле так уж непреложно? – спросила вдруг мисс Брэнуэлл. – Нельзя ли прибегнуть к какому-нибудь хитроумному средству, чтобы его отменить и при этом прервать давление роковых сил над нашим родом?

– О чем вы, сударыня?! – воскликнул ее немало ошеломленный зять. – Уж не вообразили ли вы себя великой жрицей праведного Суда, способной обмануть роковые силы?! Ну, нет, мэм, ничего не выйдет! – он отчаянно вздохнул. – Всем нам рано или поздно приходится мириться с неизбежным, и мы с вами, любезная мисс Брэнуэлл, отнюдь не исключение. Впрочем, – добавил мистер Бронте приглушенным голосом, – должен признать, ваш последний вопрос не так уж безрассуден, как может показаться на первый взгляд. В нем определенно содержится доля здравого смысла.

– Что вы имеете в виду, сэр?

– Вы были правы, мисс Брэнуэлл, в отношении возможности отмены того сурового условия, коего должны придерживаться все мои близкие: такая возможность и впрямь существует, но, к сожалению, она слишком ненадежна, чтобы слепо и безоговорочно полагаться на нее. К тому же и в этом случае нет никакой гарантии, что дело примет благоприятный для нас поворот. Все может обернуться совсем не так, как нам бы того хотелось.

– Полагаю, – с горькой досадой сказала мисс Брэнуэлл, – вы не считаете разумным открыть мне и эту тайну так же, как умолчали обо всем прочем? О какой возможности вы говорите, сэр, и чем она опасна?

– Честное слово, сударыня, вы неисправимы. Остерегайтесь давать волю своему любопытству – не то оно вас погубит, попомните мое слово. Впрочем, на сей раз у меня вовсе не было намерения скрывать от вас суть дела, ибо, за незнанием остального, вы не представите реальной угрозы моей семье, которая должна непременно остаться в неведении касательно всех деталей давешнего разговора. Итак, мисс Брэнуэлл, я отвечу на ваш вопрос, хоть он и излишне дерзок; с этих пор вы станете хранительницей великой тайны, в заповедные пределы которой не будет доступа никому иному отныне и вовек – помните об этом, не то вас постигнет жестокая кара.

Слушайте же! Единственная возможность спасения нашего рода забрезжит на печальном, сумрачном горизонте нашего семейного очага лишь в том случае, если кто-либо из моих потомков догадается-таки о злополучном условии, – том самом, соблюдение которого может так или иначе воспрепятствовать неумолимому вмешательству роковых сил.

– И тогда жестокое родовое проклятие минует наш род? – с надеждой вопросила Элизабет Брэнуэлл.

– Едва ли, мисс Брэнуэлл, – ответил ее зять, глубоко вздохнув. – Повторяю: Вездесущий Рок так просто не отступится от нас. Но насколько мне дано понять тот тайный знак, что был ниспослан мне свыше нынче ночью, если какой-либо представитель младшего поколения моего рода сможет раскрыть для себя смысл упомянутого условия, то оно тотчас перестанет действовать. Однако же, полагаю, что это обстоятельство отнюдь не упростит ситуации, ибо в таком случае на смену прежнему условию неизбежно явится иное, быть может, менее жестокое, чем первое, и все-таки, вероятно, столь же коварное… нет, я решительно убежден – еще более коварное и опасное. Ведь сущностный смысл его, по всей видимости, погребенный в мрачной усыпальнице небытия, скрыт даже от меня… К сожалению, здесь ничего уже не поделаешь!

– Печальная перспектива! – согласилась мисс Брэнуэлл. – Однако, любезный сэр, и в этом случае не исключена возможность счастливого стечения обстоятельств, верно?

– Что ж, – произнес Патрик Бронте, окинув свояченицу удовлетворенным взглядом, – мне положительно нравится ваш природный оптимизм, хотя, справедливости ради, должен сказать, что это, пожалуй, едва ли не единственное ваше качество, заслуживающее поощрения; ну да ладно… Быть может, отчасти вы и правы, сударыня: хотелось бы надеяться на лучшее. Но, мне думается – и не без основания, что все это слишком уж невероятно. Судите сами, мисс Брэнуэлл: предположим, кому-либо из моих детей удастся осознать смысл того рокового условия. Но ведь одного этого слишком мало для его безоговорочной отмены: необходимо поверить в непреложную истинность этого условия, принять его как должное, – что, в сущности, весьма и весьма затруднительно. В противном же случае его разрушительные чары не утратят своей действенной силы, и все останется по-прежнему. Скорее всего, так оно и будет. Однако даже если допустить противоположный вариант, то есть ситуацию, когда условие возможного спасения нашего рода будет осознанно, обдуманно и принято вполне, – то с того самого момента, как это случится, все усилия будут неизбежно направлены к его беспрекословному соблюдению. А значит – устремятся не в то русло, ведь никому из моих детей и в голову не придет та маленькая хитрость, о которой известно лишь нам с вами, сударыня, – возможность его отмены. Но, как я уже неоднократно предупреждал вас, мы должны молчать. Иначе наша излишняя словоохотливость сыграет с нами прескверную шутку – уничтожит даже малейший шанс на спасение семьи. Так что, сделайте милость, сударыня, исполните свое обещание. Помните: вы поклялись на Библии хранить тайну.

– Ну, разумеется, я сдержу свою клятву, данную Господу! – в сердцах воскликнула Элизабет Брэнуэлл.

– Надеюсь, сударыня, – ответил ее зять, стараясь сохранить напускную невозмутимость, но вопреки своим невероятным усилиям все больше и больше распаляясь. – В противном случае я взыщу с вас сполна. Не сомневайтесь: я готов на все, чтобы так или иначе обеспечить своей семье должную защиту. И, если уж на то пошло, я не пожалею своей жизни во имя спасения хотя бы одного… да хотя бы одного из моих несчастных детей! – отчаянно прокричал он и, судорожно задыхаясь, продолжал: – Так и будет, я знаю, что так и будет: так должно быть! Я непременно кого-то спасу – мне так и приснилось – именно так, клянусь! – на несколько мгновений мистер Бронте замолчал, переводя дыхание, но, тотчас спохватившись, строго добавил, обращаясь к своей почтенной собеседнице: – А теперь, мисс Брэнуэлл, будьте столь любезны, оставьте меня!

Элизабет Брэнуэлл, потрясенная неожиданной исповедью и порядком изнуренная непривычными для нее обязанностями сиделки, покорно подчинилась, удалившись восвояси и прислав к хозяину Табби.

Глава 6. Шарлотта Бронте в школе мисс Вулер

Несколько лет, последовавшие за этим странным происшествием, стали трудным, но важным периодом в жизни обитателей угрюмого жилища гавортского пастора. Достопочтенный Патрик Бронте по-прежнему неусыпно пекся о возможных перспективах благопристойного образования своих взрослеющих детей. Памятуя о тех страшных горестях и несчастьях, какие доставило их семье пребывание девочек в Коуэн-Бридже, мистер Бронте твердо решил на сей раз избрать учебное заведение, отличающееся более гуманными методами воспитания.

Долгих поисков для осуществления этой цели пастору не потребовалось. Вполне подходящая, по его мнению, школа для девочек (Патрика Брэнуэлла он продолжал обучать сам) имела звучное название Роу Хед и находилась неподалеку, на окраине Мирфилда, всего в двадцати милях от Гаворта.

Новый замысел мистера Бронте был, бесспорно, разумным и практичным, однако на пути к его осуществлению стояло значительное препятствие, касательное существенных материальных затрат. Обнаружив сие досадное обстоятельство, хозяин заметно приуныл. Пришлось обратиться за помощью к свояченице, скопившей к тому времени небольшой собственный капитал; и все же тех средств, какие она могла позволить себе выделить во имя осуществления столь благого дела, как обучение племянниц, едва доставало на устройство в Роу Хед лишь одной из них. Так как Шарлотта стала теперь старшей из оставшихся дочерей пастора – выбор пал на нее. К тому же в пользу такого выбора говорило то обстоятельство, что крестные родители Шарлотты Томас Эткинсон и его жена Фрэнсис Уолкер (которые как раз и рекомендовали преподобному Патрику Бронте роухедскую школу) согласились в случае необходимости оказать помощь в оплате за обучение их крестницы.

…Итак, 17 января 1831 года Шарлотта Бронте прибыла в Роу Хед. Поспешно выбравшись из крытой тележки, уставшая, изрядно озябшая Шарлотта мгновенно почувствовала себя так, словно нечаянно попала в иной, дотоле неведомый ей мир. И уединенная лесистая территория школы с ее покрытыми внушительным слоем январского снега высокими вековыми тисами и дремлющими заповедными рощами, должно быть, совершенно изумительными в летнюю пору, когда, постепенно пробуждаясь, они оживают, зацветая живописнейшей первозданной красою, и великолепно отделанные средневековые постройки, там и сям разбросанные по окрестности, – все здесь казалось девушке сказочно прекрасным и в то же время – каким-то непостижимо далеким, отчужденным. Состояние, охватившее ее теперь, при первом знакомстве с этой прелестной, погруженной в унылое зимнее забытье местностью, невольно воскрешало в ее душе те тревожные чувства, какие неистово бушевали в ней в тот знаменательный день, когда ей суждено было впервые перешагнуть злополучный порог того учебного заведения, где ей довелось обучаться прежде.

Само помещение школы находилось в солидном, добротно отстроенном доме, бÓльшую часть которого занимала непосредственно школа с жилыми помещениями для воспитанниц и директрис. Внушительный фасад словно был овеян непостижимым и величественным духом старины. «Все это весьма заманчиво, – подумала Шарлотта с каким-то неизъяснимым отчаянием, приблизившись к зданию школы, – но здесь совсем не так, как в Гаворте… совсем не так…» – она снова окинула печальным взглядом отчужденный фасад роухедской школы, мысленно подставляя взамен гладкие серые контуры угрюмого, но родного здания пастората.

…Вопреки опасениям Шарлотты относительно нового места обучения, ее положение в Роу Хеде, как и предполагал ее отец, оказалось гораздо более выгодным в сравнении с тем, что наблюдалось в коуэн-бриджской школе. На смену жестокой тирании преподобного Уильяма Кэруса Уилсона явилась приветливая доброжелательность Маргарет Вулер, возглавляющей роухедский пансион вместе со своей младшей сестрой Кэтрин. Немало способствовала полноценному развитию дарований воспитанниц Роу Хеда и весьма своеобразная камерная обстановка, царившая в классной аудитории (в учебном заведении, принадлежавшим сестрам Вулер, обыкновенно содержались от семи до десяти воспитанниц), благодаря чему здесь, в противовес Коуэн-Бриджу, создавалась иллюзия домашнего уюта.

Поскольку Шарлотта была совершенно неосведомленной в обычных школьных предметах, таких, как грамматика и география, ее, почти взрослую девушку, хотели посадить в младшие классы. Но, видя, как огорчилась Шарлотта, мисс Вулер согласилась посадить новую ученицу в старшее отделение при условии, что та будет заниматься отдельно в свободное от уроков время, чтобы догнать своих сверстниц.

Таким образом, Шарлотта Бронте получила неплохую возможность пополнить багаж своих знаний, и быть может, как никто другой сознавая необходимость образования, не упустила тот великолепный шанс, который подарила ей Судьба. Из обязательных предметов, изучаемых воспитанницами Роу Хеда, Шарлотта оказывала особое предпочтение литературе, языковым дисциплинам (в пансионе сестер Вулер изучали английский и французский языки) и главным образом – рисованию. Именно в этих областях (впрочем, не игнорируя и другие) мисс Бронте стремилась преуспеть. Результаты обыкновенно не заставляли себя ждать, что неизменно взращивало и укрепляло в девушке сознание собственного достоинства, причудливо сочетающееся в ней с крайней застенчивой робостью.