В роухедской школе Шарлотта обрела двух подруг. То были кроткая, добросердечная Эллен Нассей, с первого же дня прибытия мисс Бронте в Роу Хед проявившая к ней искреннее участие и симпатию, а также импульсивная и достаточно откровенная в высказывании своих суждений Мэри Тейлор.

Элен Нассей была младшей из двенадцати детей производителя тканей Джона Нассея и его супруги Эллен Нассей, в девичестве Уод. Нассеи имели статус зажиточного семейства, но после смерти отца Эллен Джона Нассея семья стала испытывать финансовые затруднения. Эллен вынужденно отослали в Роу Хед, хотя изначально семья планировала отправить девочку в более респектабельную и, соответственно, – в более дорогостоящую школу.

Мэри Тейлор происходила из семьи йоркширского фабриканта Джошуа Тейлора и его жены Энн Тейлор, урожденной Тикелл. Семья проживала в графстве Йоркшир в районе Гомерсэйл в Дьюсбери, в доме, сделанном из красного кирпича, что отличало жилище Тейлоров от типичных для того времени каменных построек. Этот дом был построен предками Тейлоров в 1660 году и имел соответствующее название Красный Дом.

Впрочем, представители семейства Тейлор придерживались своих собственных взглядов не только в выборе строительного материала для своего жилья, но и во всех остальных вопросах.

Джошуа Тейлор, как и многие его предки и родственники, занимался шерстяным бизнесом и банковским делом. Мистер Тейлор был широко образованным человеком высокой культуры. Он превосходно говорил по-французски, хотя предпочитал изъясняться на родном йоркширском наречии. Джошуа Тейлор придерживался радикальных взглядов в политике, не соглашался с доктринами официальной церкви и не был приверженцем никакого религиозного направления. И, вместе с тем, мистер Тейлор очень любил путешествовать, был в курсе артистических и интеллектуальных тенденций в Великобритании и особенно на континенте.

В своем доме он собрал превосходную коллекцию гравюр и копий своих любимых картин старых мастеров, а также – редких антикварных вещиц и книг.

Жена мистера Тейлора (мать Мэри) являла собой образец деспотичной и ограниченной женщины, подавляющей все признаки радости, силы и энергии в окружающих ее людях.

Всего у супругов Тейлор было шестеро детей – из них четверо сыновей и двое дочерей (Мэри была старшей из дочерей мистера и миссис Тейлор).

Однажды Мэри прямо, без обиняков, не постеснялась представить Шарлотте не слишком лестный отзыв о ее внешности.

– Знаешь, по-моему, ты очень некрасива, – заявила мисс Тейлор, ничуть не смутившись.

Это, конечно, было преувеличением, однако же не слишком разительно отклонявшимся от действительности. Маленькая, неказистая Шарлотта понимала, что ее внешность своей кажущейся на первый взгляд простотою и заурядностью, даже более того – неоспоримой неуклюжестью – невыгодно отличает ее на фоне остальных сверстниц. Крайняя худоба, налагающая заметный отпечаток угловатости на нескладную фигурку девушки, болезненное лицо с красноватой кожей и довольно резкими чертами: особенно ярко выделяющимся крупным ртом, в контурах которого, при плотно сжатых губах, угадывались упрямство и воля, а также – прямым и широким несколько нависшим лбом, еще более отчетливо проявляющим эти качества. Словом, весь облик мисс Бронте мог скорее свидетельствовать о живости ума, стойкости характера, нежели о женственности и привлекательности. Движениям юной леди не были свойственны то изящество и грация, какие наделяют манеры барышень истинным благородством, – и это также говорило отнюдь не в ее пользу.

Однако же в целом наружность Шарлотты никак нельзя было назвать отвратительной и уродливой, ибо у девушки имелись некоторые приятные черты; приятность их была достаточной для того, чтобы смягчить общее впечатление. Нежные светло-каштановые волосы, аккуратно уложенные, подобранные сзади в незамысловатую прическу, всегда выглядели опрятно; столь же опрятной была и одежда девушки. Простые, но неизменно милые платья мисс Бронте не только украшали ее внешность, но и наиболее красноречиво обнаруживали ее неоспоримые личные достоинства, ибо были сшиты ею собственноручно. Однако, пожалуй, самой притягательной чертой во всем облике Шарлотты были ее выразительные карие глаза – действительно прекрасные: большие, лучистые, они отражали бесконечную сердечную теплоту и одновременно, острый незаурядный ум.

Чем дольше Шарлотта Бронте оставалась в роухедской школе, чем отчаяннее становилась ее тоска по дому и близким, тем сильнее крепли и узы доброжелательной доверительности, неразрывно связывающие ее теперь с новыми подругами. Быть может, большей частью этот парадокс объяснялся тем, что Эллен Нассей и Мэри Тейлор невольно напоминали юной дочери пастора ее младших сестер. В самом деле, сходство между ними представлялось ей очевидным, если не сказать поразительным: кроткая, смиренная мисс Нассей своим покладистым, уравновешенным нравом и мягкими деликатными манерами, неизбежно воспроизводила в памяти Шарлотты образ Энн; открытая, прямолинейная мисс Тейлор с ее, весьма своеобразным, единственным в своем роде, складом характера вызывала у мисс Бронте довольно явные ассоциации с некоторыми особенностями богатой всякого рода странностями натуры Эмили.

И хотя в действительности описанные сходства были отнюдь не столь существенными, какими они рисовались воображению Шарлотты, а также – вопреки тому, что она вполне осознавала данное обстоятельство, тем не менее ее с непостижимой силой привлекало общество этих девушек. Она при всякой удобной возможности стремилась скоротать досуг в приятной беседе с ними. Именно эти двое – Эллен и Мэри – как никто другой из воспитанниц роухедского пансиона, восполняли собою вынужденную пустоту, с некоторой поры поселившуюся в ее душе. Только в присутствии мисс Нассей и мисс Тейлор Шарлотта находила тайную радость и отдохновение, и быть может, не столь болезненно ощущала разлуку с сестрами, нежели в любой иной ситуации. В целом сия очаровательная троица являла собой идеальный баланс нравов, склонностей, интересов и прочих отличительных особенностей характеров и составляла славную, тесно сплоченную когорту.

За полтора года, проведенных в роухедской школе, Шарлотта сумела скопить солидный багаж знаний по всем преподаваемым здесь дисциплинам. Подходил к концу и срок контракта на обучение старшей дочери преподобного Патрика Бронте в частном пансионе сестер Вулер.

В мае 1832 года юная Шарлотта Бронте, охваченная вереницей новых ярких впечатлений и преисполненная самых смелых надежд на будущее, простившись со всеми обитателями роухедской школы – с сестрами Вулер, а также – с дорогими ее сердцу подругами и прочими воспитанницами, – покинула Роу Хед и возвратилась домой.

Глава 7. Опыты юности

Теперь Шарлотта снова оказалась в привычной домашней обстановке, в окружении родных и бесконечно любимых ею людей – ко всеобщему удовольствию.

Впервые увидев сестру после долгой разлуки, Эмили и Энн не могли надивиться тому, сколь разительная перемена произошла в облике Шарлотты со времени ее отъезда в Роу Хед. Ее движения обрели удивительное изящество и непринужденность, каковых раньше за ней не наблюдалось. Результат роухедской шлифовки манер оказался поистине поразительным.

– Браво, дорогая сестрица! – воскликнула Эмили, не удержавшись от соблазна выразить свой пылкий восторг в шутливой форме. – Еще немного – и ты станешь настоящей светской дамой.

Будущая светская дама склонилась в грациозном реверансе, давая сестрам понять, что сей остроумный комплимент оценен вполне.

Вновь прибывшая странница сейчас же обнаружила, что и у нее появился немалый повод для удивления – весьма приятный: за время ее отсутствия Эмили и Энн заметно повзрослели, похорошели. Природа делала свое незамысловатое дело исправно: из угловатых, неказистых девочек-подростков постепенно формировались милые и привлекательные юные леди. Шарлотта, словно завороженная, любовалась сестрами, не будучи в силах отвести от них восторженного взгляда. «Что бы там ни говорили всякие представители толпы людской – разумные и неразумные, – подумала она, – да только неверно общепринятое мнение, будто правильная красота всего милее. Разве мои дражайшие сестрицы – не самое лучшее тому опровержение?»

В самом деле, обе младшие барышни Бронте вовсе не были идеальными красавицами, чья внешность соответствовала бы всем установленным требованиям той поры. Они парадоксальным образом походили и – в то же время – не походили друг на друга. В силу индивидуальных природных особенностей каждой из двух сестер, четырнадцатилетняя Эмили и двенадцатилетняя Энн развивались практически вровень. Несмотря на возрастную разницу между ними и Шарлоттой, правда, незначительную, однако же в тот период особенно ощутимую, обе они уже тогда превосходили ее ростом.

Это были прелестные стройные создания, черты которых дышали ясным незаурядным умом и были исполнены неоспоримого достоинства, проявлявшегося также в их манерах, которые тем не менее пока что не были безупречными и явно нуждались в отточке. У обеих были длинные шелковистые волосы, уложенные в разные прически. Густая, тяжелая копна пышных глянцевых, черных, как смоль, локонов Эмили ниспадала на плечи множеством мелких, струящихся завитков. Мягкие, более светлого, чем у Эмили, оттенка кудри Энн (с близкого расстояния можно было видеть, что ее волосы имели очень красивый светло-коричневый цвет) были теперь заплетены в тугую косу и опрятно прибраны к затылку с помощью позаимствованного у сестры испанского гребня, хотя обычно она, как и Эмили, предпочитала прическу в виде локонов.

Лица их казались милыми и привлекательными, однако их нездоровая бледность (особенно отчетливо бросающаяся в глаза у Энн, имевшей ясный, почти прозрачный цвет лица) и резко выделявшаяся неправильность черт препятствовали возможности назвать их красивыми. Тем не менее лица эти, так же, впрочем, как и лицо Шарлотты, были отнюдь не лишены своеобразного обаяния, значительная часть которого у младших дочерей гавортского пастора, как и у их старшей сестры, исходила от глаз – живых, блестящих, выразительных. Именно глаза – несколько раскосые, словно у молодых газелей, мягкого светло-коричневого оттенка (благодаря какой-то непостижимой силе издали казавшиеся зеленовато-карими, а при ближайшем рассмотрении – фиолетово-голубыми) и красивого глубокого разреза, обрамленные длинными черными ресницами, – делали сестер Бронте поразительно похожими друг на друга и составляли неоспоримую гордость каждой из них. Гордость эта неизмеримо усиливалась у них сознанием того факта, что бездонные газельи глаза достались всем троим по наследству от их покойной бабушки Элис Мак-Клори, матери достопочтенного Патрика Бронте, которая в свое время слыла первой красавицей ирландской округи.

– Чем же вы занимались в мое отсутствие, милые сестрицы? – спросила Шарлотта, словно бы внезапно пробудившаяся от волшебных чар.

– Да так, ничем особенным. Всякими глупыми пустяками, – попыталась уклониться от ответа Энн.

Вскоре, однако, все разъяснилось. Покуда старшая Бронте училась в роухедской школе, младшие сестры, всецело поглощенные собственным воображением, пребывали в новой вымышленной ими же самими фантастической стране, которую они нарекли Гондалом. Эмили и Энн разбили Гондал на несколько независимых королевств и населили каждое королевство множеством жителей самого различного социального положения и рода занятий.

И вот с того дня, как пылкое, порывистое Воображение девушек вызвало к жизни Гондал и гондалцев, их прелестные создательницы с небывалым дотоле воодушевлением ежечасно вновь и вновь уносились, подгоняемые неистово-разгоряченной Фантазией, к заветному побережью, на север Тихого океана. Здесь, среди величественных суровых скал и диких угрюмых ущелий, под низко нависшим свинцовым небом легендарного Гондала, развертывались временами самые бурные и кипучие первозданные страсти – в духе лихих, захватывающих гомеровских сказаний. Жители воображаемой страны регулярно совершали военные набеги на соседние королевства, отважно сражались с врагами, отчаянно томились в темницах, а также попадались в коварные любовные сети.

Эта новая игра, затеянная Эмили и Энн, оказалась столь заманчивой и увлекательной, что сразу же живо захлестнула буйное воображение прибывшей из Роу Хеда Шарлотты. Девушка мгновенно окунулась в свои воспоминания о том, как еще до своего поступления в роухедскую школу она вместе с сестрами и братом предавалась захватывающим литературным играм. В соавторстве с Патриком Брэнуэллом Шарлотта создавала отважных героев-англичан, населяющих колонии Африки – но Африки не обычной, а сотворенной ими самими, отличавшейся особым климатом и ландшафтом, так похожими на милые сердцу вересковые пустоши. Самих же героев олицетворяли деревянные солдатики Брэнуэлла, которых преподнес в подарок сыну преподобный Патрик Бронте, добывший небольшую коробку этих игрушек в соседствующем с Гавортом Лидсе, куда он ездил на очередную церковную конференцию.

Шарлотта взглянула на маленькие журналы, которые они с сестрами и братом издавали между собой – конечно, понарошку, но вкладывая в это дело всю возможную серьезность. В этих журналах юные Бронте вели хронику событий, происходящих в их воображаемых мирах. Пасторская дочь взяла в руки небольшой листок бумаги, представлявший собой письмо к воображаемому редактору одного из этих журналов и быстро пробежала глазами его содержимое:

«Милостивый государь! Всем хорошо известно, что духи заявили, что если они не будут ежегодно исполнять известных, очень трудных обязанностей какого-то таинственного свойства, то все миры, носящиеся в небесных пространствах, должны будут сгореть, вслед за чем они опять соберутся в один громадный шар, который будет катиться в одиноком величии по обширной пустыне мировых пространств, служа обиталищем лишь четырем высоким князьям духов, пока время не сменится вечностью. Дерзость их в этом отношении может быть приравнена лишь еще к одному из их утверждений, а именно, что они своею чудодейственною силою могут превратить мир в пустыню, чистейшие воды в потоки смертельного яду и самые прозрачные озера в стоячие вонючие болота, испарения которых, полные заразы, убьют все живые существа, за исключением лишь кровожадных лесных зверей и хищных птиц, обитающих среди скал. Но среди всего этого запустения воздвигается дворец старшего духа, сверкающий среди окружающей его пустыни и их военный клич будет страшным воем раздаваться по утрам, в полдень и с наступлением ночи; у них учредится ежегодное пиршество над костями усопших и ежегодно будут они с ликованием торжествовать свою победу. Я полагаю, милостивый государь, что нет нужды распространяться о том, насколько это дурно и жестоко с их стороны, а потому остаюсь…и т. д. июль, 14 1829 г.»²¹.

Духи или джинны в произведениях юных Бронте появились, разумеется, под впечатлением произведений Джеймса Ридли «Тысяча и одна ночь» и «Сказки джиннов», столь любимых ими с самого детства. Шарлотта, Брэнуэлл, Эмили и Энн даже воплотили себя в образах четырех главных могущественных джиннов (или Верховных Духов) в своих юношеских произведениях. «Джинн Таллии» был Верховным Духом, представлявшим Шарлоту. «Джинн Брэннии», «джинн Эммии» и «джинн Эннии» олицетворяли, соответственно Брэнулла, Эмили и Энн.

Как приятно стало на душе у Шарлотты, когда она почувствовала, что вновь погружается в этот восхитительный мир своих юношеских грез; как отрадны были эти светлые воспоминания!

«Красота природы», «Впечатления во время путешествия по канадским лесам», «Песня изгнанника», «При виде развалин Вавилонской башни», «Стихи, написанные на берегу реки в прекрасный летний вечер» – эти милые ее сердцу поэмы, отзвуки ее юности, а также – многие другие плоды ее воображения, оформленные в стихах и в прозе, излитых на бумагу в то время, когда ей самой было всего лишь тринадцать-четырнадцать лет.

И вот теперь, когда сестры Шарлотты создали свой собственный обособленный мир и увлеченно творили новые захватывающие произведения, старшая пасторская дочь ощутила острую потребность вновь погрузиться в этот чарующий мир – мир своих грез.

Вместе с братом она продолжала разрабатывать характеры героев своих африканских историй, и со временем они создали собственную, независимую от Гондала, вымышленную фантастическую страну, нареченную Ангрией.

В то время как славный Гондал постоянно полнился разнообразными героями, воображаемым миром Ангрии правил обаятельный и коварный герцог Заморна, яркий и весьма характерный облик которого явился своеобразной данью поэзии Байрона²², усердно и кропотливо изучаемой в ту пору юными Бронте. Именно вокруг Заморны – сего таинственного властителя необузданных, беззаконных страстей – и разворачивались все ангрианские события. Решительный, остроумный Патрик Брэнуэлл толково руководил Заморной в военных походах своего славного героя; ответственной же за сердце героя – за его многочисленные любовные приключения, вносящие разнообразие в его счастливую семейную жизнь с законной супругой, – разумеется, была Шарлотта.

Юные Бронте с величайшим наслаждением предавались своим бесхитростным литературным играм. Они создавали фантастические повести, захватывающие рассказы и поэмы. «Зеленый карлик», «Найденыш», «Секрет», «Заклятие», «Лили Харт», «Высший свет Вердополиса» – вот лишь небольшая часть того, что дети преподобного Патрика Бронте создали в этот период. «Мало кто поверит, – напишет Шарлотта чуть позже в своем дневнике, – что воображаемая радость может доставить столько счастья»²³.

В целях экономии бумаги, а также – из стремления вернее скрыть плоды своего творчества от глаз взрослых, сестры и брат писали на маленьких кусочках обоев, которые впоследствии сшивали между собой так, чтобы получались миниатюрные книжечки – не больше спичечных коробков. Буквы выходили столь мелкими, что могли помещаться на подобных страницах, складываясь в слова и абзацы, благодаря тому, что пасторские дети использовали хорошенько оточенные грачиные перья, которые они находили на прогулках. Большую часть своих сочинений того времени их юные создатели писали под псевдонимами, в роли которых чаще всего выступали имена их собственных героев. Шарлотта Бронте охотнее всего подписывала свои юношеские повести и рассказы именем своего героя-хрониста, младшего сына легендарного герцога Веллингтона (образ которого она перенесла из реальной жизни в свой вымышленный мир) и брата герцога Заморны «лорд Чарльз Уэллсли».

И все же Шарлотта, куда более щепетильная и практичная, нежели ее сестры, в вопросах, касательных обязательной необходимости образования, была гораздо ближе младших пасторских дочерей к реальной действительности с ее всевозможными перипетиями. Девушке на собственном примере довелось убедиться вполне, сколь бесценными сокровищами наполняется жизненный багаж человека, совершенствующего свои познания. Потому-то старшая мисс Бронте не позволяла себе, следуя примеру своих сестер, всецело окунуться в собственную фантазию, утопая в ее дивных чарах, словно в пышных зарослях дикого вереска. Покуда сама она в этот период была лишена возможности продолжить свое образование, она употребила все усилия, чтобы передать приобретенные ею в Роу Хеде новые знания и навыки своим сестрам и брату.