2
Осколок

– Сними платок, – попросил Ит. – Тебе же неудобно.

– Лучше не надо, – возразила Эри.

– Почему? – с любопытством спросил Скрипач.

– Слушайте, вы правда совсем-совсем ничего не знаете? – удивилась она. – Вы же говорили, что были в городе вчера. Неужели не заметили?

– Не заметили – что? – не понял Ит.

– На улицу с непокрытой головой выходить нельзя, – объяснила Эри. – Если я буду сидеть в машине как есть, могут и стекло разбить, и бросить чем-нибудь.

– Да ладно, – хмыкнул Скрипач. Хмыкнуть-то хмыкнул, но призадумался. А ведь правда, понял он. Нас сбило с толку то, что сейчас зима – поэтому головы покрыты у всех, что у мужчин, что у женщин. Вот только в магазине…

– Рыжий, Эри права, – кивнул Ит. – В магазине у продавщиц были косынки. В кафе женщин почти не было, а те, что были – были в платках. Или в шапках. Черт, мы с тобой два лоха! Где файл с условиями?

– Везде, – дернул плечом Скрипач. – Каюсь, грешен. Не прочел раздел.

– Я тоже, – мрачно кивнул Ит. – Надо как-то собирать лапы в кучу.

– О чем вы? – удивилась Эри.

– О том, что мы должны были прочесть информацию по миру, прежде чем сюда соваться. А мы сфилонили и не прочли, – признался Ит. – Очень стыдно. Но про платки – это настолько серьезно?

– И про юбки тоже. Ненавижу юбки! Летом, у себя на участке, я в джинсах хожу, – призналась она. – Очень боюсь потолстеть. Новые джинсы теперь не купишь, а если я не смогу влезть в старые, будет плохо. Хотя почему – не смогу? Уже и не смогу. Так что теперь всё равно.

– Почему? – нахмурился Ит.

– Ну… Мне пятьдесят восемь исполнилось, – объяснила она. – Так что…

– В смысле? – Ит повернулся к ней.

– Мне обещали, что я умру в пятьдесят восемь, – спокойно объяснила она. – И, кажется, не соврали.

– Так, – Ит вдруг почувствовал какой-то неприятный холодок. – Слушай, давай поступим следующим образом. Ты нам про себя рассказать можешь? Кто ты такая, как ты познакомилась с контролирующими?

– Я не знакомилась, я всегда про них знала, – пожала плечами Эри. – Мне очень долго было удивительно, что другие не знают…

* * *

Когда Эри появилась на свет, семья ее была еще полной – мама, папа, и маленькая девочка, которую, как выяснилось позже, мать решила родить, чтобы сохранить брак. К сожалению, Эри брак не спасла, она, наоборот, стала одной из причин его быстрого распада.

…Семья жила тогда в центре Москвы, в хорошей добротной квартире, принадлежавшей бабушке и дедушке Эри. После появления девочки всё пошло наперекосяк: бабушка и дедушка не хотели тратить свое время и силы на орущего младенца, отец Эри не жаждал обеспечивать увеличившуюся семью, а мать, поняв, что вместо вожделенного мужа получила на шею лишь новую веригу, обозлилась до крайности.

Вскоре они уехали – в другой район, в худший дом, да еще и на холодный первый этаж. После переезда маленькая Арина начала болеть, и в результате у нее случилась та самая пневмония, в результате которой годовалая девочка провела две недели в реанимации, чудом оставшись в живых. После пневмонии папа Эри собрал свои вещи, и, под крики мамы, ретировался к одной из своих любовниц.

– Я его почти не помню, – пояснила Эри. – Так, обрывки. Слишком много лет прошло. Он появлялся иногда, привозил маме деньги, они ругались. И всё. Он почти не общался со мной, а маме так и вообще сказал, что я не от него, а от кого-то еще. Не знаю… был, и не стало.

– А когда он умер? – спросил Ит. Спросил просто так, ради того, чтобы спросить.

– Понятия не имею, – покачала головой та. – Наверное, давно. А может, вообще не умер. Мне это не интересно.

– Почему?

– Он мне никто. Мне нет до него дела.

…Еще в детском саду Арина стала проявлять некоторые качества и особенности, которые сильно не понравились воспитателям, да и маме тоже.

Девочкам положено играть в куклы – а вместо этого Аришка или катает машинки с мальчишками, или таскает с собой парочку пластмассовых буденовцев, найденных в игрушечном ящике на улице, на групповой площадке. Причем тащит их в группу, дурочка, а если отбираешь, ревет белугой. Мол, на улице они замерзнут. Пупсов игнорирует. Красивых импортных кукол-доченек тоже. Суп из песка не варит, в платье норовит залезть на дерево, да еще и с памятью нелады: на занятиях отвлекается, то в окошко смотрит, то рисует что-то… причем еще бы хорошо рисовала, рисует-то плохо совсем.

– Я, например, знала, что санки могут ехать сами, – со смехом рассказывала она. – Даже подговаривала детей из группы.

– В смысле – подговаривала? – Ит не совсем понял. – И как санки могут сами поехать? С горки?

– Нет, не с горки. Если сесть на санки, закрыть глаза, и сильно-сильно думать, что санки едут, они поедут по-настоящему, – пояснила Эри. – До сих пор помню. Двор сада, весь в снегу, несколько санок на расчищенной площадке, и мы сидим на санках… сидим и думаем. Я и еще несколько детей. Мне до сих пор кажется, что мои санки всё-таки совсем чуть-чуть, но ехали.

– Или это ехала крыша, – галантно подсказал Скрипач.

– Или крыша, – легко согласилась Эри. – На крышу действительно больше похоже, правда?

– К сожалению, правда, – кивнул Ит. – Хотя, знаешь ли, у меня тоже есть в загашнике парочка историй про то, как можно воздействовать на реальность.

– Ит, сейчас не твой бенефис, а Эри, – напомнил Скрипач. – Так, санки. Понятно. А что еще было?

– Ой, очень много всего. Например, летающая тарелка под фонарем…

…Вечером, поздним зимним вечером, мама вела Эри из садика домой. Идти предстояло по неширокой подъездной дорожке, тянущейся мимо ряда одинаковых низких домов. Вдоль дорожки стояли заметенные снегом кусты, и ряд фонарей, часть из которых работала, а часть нет. Пройдя темный участок, они стали приближаться к работающему фонарю, и маленькая Арина остановилась, чтобы полюбоваться, как поблескивает под лучом света падающий снег.

– Сначала я ее не разглядела, но потом увидела, – рассказывала Эри. – Свет был очень яркий, он мешал. А дальше – я увидела в небе, под тучами, какую-то сверкающую штуку. Словно там был еще один фонарь… ну или не фонарь, я не знаю, как правильно объяснить. И эта штука стала приближаться.

Дети не знают слово «перспектива», и когда рисуют на листе бумаги дом, маму, цветочки, и кошку – эти объекты будут лишь примерно пропорциональны. Совсем примерно. Дом и мама одного размера, кошка маме по пояс, а цветочки размером с треть дома. Но…

– Она летела к нам, и я как-то поняла, не знаю, как, что она большая, и что она должна по мере приближения к нам увеличиваться. Самолет в небе ведь тоже кажется маленьким, верно? Но она приближалась, и оставалась при этом одного размера. С большую кастрюлю, наверное, – Эри пожала плечами. – Словно… как бы правильно сказать…

– Словно она двигалась в каком-то ином измерении, – медленно произнес Ит. – Так?

– Не совсем. Словно она приближалась и удалялась одновременно. А потом…

…Потом тарелку заметили еще несколько прохожих, остановились, стали кричать, показывать пальцами – гляди, мол, гляди, какая штука. И тут тарелка, которая так и осталась размером кастрюлю, прошла на хорошей скорости под фонарем, над головами смотрящих. Сверкнули в луче света ее бока, словно бы из жидкой ртути, тарелка сделала зигзаг, уходя в небо, и через мгновение пропала, словно и не было. Только люди остались стоять, недоумевая, что же они такое сейчас видели…

– Мы тогда еще встречались с отцом, я спросила у него, что это такое, а он ответил, что это свет фонаря так отразился от снега, что нам почудилось. Только я знаю, что ничего нам не чудилось. Она на самом деле была, эта тарелка, хотите, верьте, хотите, нет.

– Не хотел бы, но почему-то верю, – заметил Скрипач. – Вообще, такие вещи, их обычно видят люди, которые потом попадают в Контроль. К примеру.

– Не только, – Ит задумался. – Эрсай тоже. Палачи. Да много кто. Хотя, нет. Видят, но не такое. Эри, а что-нибудь еще ты видела?

– Конечно. Например, танк во дворе школы неподалеку.

– Танк? – немного растерялся Ит.

– Ну да, или что-то типа танка. Мы в этот двор бегали играть летом, с другими девчонками. Я тогда еще как-то общалась… то есть мы были слишком маленькими, наверное, и они еще не разобрались.

– Не разобрались – в чем именно? – спросил Ит.

– В том, что я не такая, как они. Неважно. В общем, двор был большой и довольно запущенный. Кусты, деревья высокие. Нет, там была спортивная площадка, и плац большой, для парадов и линеек, но школа была очень старая, и двор у нее был огромный. Как сад или лес…

…Они играли в прятки в этом огромном дворе, и Эри выпала очередь водить. Искать подружек можно было очень долго, но Эри знала, что, например, Маруська обязательно пойдет к забору, в дальней части «леса», а Юлька попробует спрятаться неподалеку от спортивных снарядов, точнее, от площадки, на которой установлена пара ржавых турников, лестница, и сломанные качели…

– Я пошла по тропинке, а потом решила, что обману Юльку, застану ее врасплох. И полезла через кусты сирени, там густющие были кусты, их никто никогда не стриг. И…

И когда она вылезла на небольшую прогалину, ее словно остановила невидимая рука. Остановила, и заставила попятиться назад, обратно, в сирень. А потом кусты на другой стороне прогалины зашевелились, затрещали, и на прогалину медленно выехала огромная машина. Черная, с длинным дырчатым дулом, и со светящимися красным крошечными окошками на низкой плоской башне. Машина поводила дулом вправо-влево, и стала сдавать назад, обратно. Вскоре она скрылась в кустах. Эри долго стояла, не в силах сдвинуться с места – воздух до сих пор пах горячим металлом, маслом, и чем-то незнакомым, но очень неприятным.

– Чем-то похоже на запах сгнивших груш или яблок, и, кажется какой-то мясной гнили, – объясняла она. – Но я понимала, что это не яблоки. И не мясо. Это что-то живое так пахло. Какое-то существо. Очень недоброе. И сильное. Наверное, оно было в той машине, но я никого не видела. Только запах почувствовала, и ничего больше. Я потом долго боялась играть в этом дворе, рядом со школой. Боялась, что снова появится эта машина, и тот, кто в ней, вылезет наружу.

«Форд Аляска тревл» стоял в бесконечной пробке на выезде из города.

Скрипач дернул ручник, и повернулся к Иту – тот покачал головой.

Не может быть.

Запах… запах гниющих фруктов и гноя – это запах нэгаши, и они слишком хорошо знали, что это за раса, и чем могла бы закончиться для маленькой девочки-человека подобная встреча.

Но!!! Это же Сод!!! Какие нэгаши – тут? Откуда? Москва, школьный двор, и – танк третьего уровня с живыми нэгаши внутри? Как такое возможно?

– Сирень там была сильно поломана, – продолжала Эри. – На этом месте, где стояла машина. Я туда рискнула забраться только через месяц, или даже больше – и увидела эти сломанные ветки, много. Целый куст оказался раздавлен, а кусты там были ого какие. А чего вы молчите?.. Я что-то не то сказала?

– Прости, мы слегка охренели, – отозвался Ит после почти минутной паузы. – Рыжий, поехали, нам сигналят уже.

Машина тронулась.

– Больше ты этого танка не видела? – уточнил Скрипач.

– Нет. Но видела другое.

– Извини, что перебиваю, но ты… – Ит замялся. – Ты что, наблюдала нечто подобное часто?

– Не то, чтобы очень часто, – пожала плечами Эри. – И я не только видела, чувствовала тоже. Но я никому не могла нормально объяснить, что я вижу, и чего боюсь. Например, что-то было в стенном шкафу в моей комнате…

– Это почти у всех детей есть, – хихикнул Скрипач. – И у некоторых сильно пьющих взрослых. У детей бабайка, а у взрослых перепейка.

– Про бабайку не знаю, а то, что иногда оказывалось в шкафу, было как черный шар, размером с теннисный мяч. Или несколько таких штук. Вот тебе смешно, рыжий, а они всю дверцу изнутри изодрали однажды. Повсюду были щепки. А мама наказала меня. Она решила, что я взяла нож с кухни, и испоганила дверь. Глупо. Зачем бы мне это нужно было делать?

– Черные штуки? – с интересом спросил Ит. – Именно как шар?

– Да, гладкий черный шар. Не знаю, чем они драли дверь. Может быть, у них были когти или зубы. Когда тебе пять лет, тебе не захочется проверять, чего у них там есть, – справедливо заметила Эри. – Мне было страшно. Я от них пряталась под одеялом.

– Даже не знаю, что сказать. Странно. Очень странно, – Ит вздохнул. – Но ведь было что-то еще, верно? Это всё – тарелка, танк, шары – было побочным. Так?

– Так, – согласилась Эри. – Верно. Было еще и другое. Главное. Я тогда не умела еще молчать и скрываться, поэтому говорила о том, что понимала, с другими людьми. То есть пыталась говорить. Получалось плохо.

– И что было главным? – поинтересовался Скрипач, выруливая на трассу. Они тут что, совсем дороги не чистят, интересно? Больше семидесяти по такой трассе ехать – самоубийство. Мало того, что яма на яме, так еще и снега чуть не по колено.

– Двое, про которых я знала, что они есть.

…Эри знала про Двоих, и, как любой ребенок, она искала визуализацию своему знанию. Ей приходилось сложно – к пяти годам она верила в то, чего не существовало в информационном и предметном пространстве там, где она находилась.

Вера всегда нуждается в объекте.

Религиозный человек вешает себе на стену икону или вырезает из дерева скульптуру. Влюбленная в артиста женщина ставит на столик рамку с его портретом. Маленькая девочка просить мать купить ей куклу-принцессу или куклу-малышку. Объект обожания может быть недосягаем, поэтому его материальное существование подтверждает некий предмет, фетиш, символ – назвать можно как угодно, суть от этого не меняется. И маленькая Эри искала этот символ, и всё-таки, пусть и с трудом, нашла его.