Охотники за пушниной на Дальнем Западе

I

С Северо-Западной мехоторговой компанией

После банкротства Тихоокеанской мехоторговой компании, захвата Астории северозападниками и переименования города в форт Джордж Росс поступил на службу в Северо-Западную компанию. Именно жизнь торговца пушниной в Северо-Западной компании он описывает в своей книге «Охотники за пушниной на Дальнем Западе». По времени эти тома предшествуют большинству книг о торговле пушниной на Дальнем Западе, и в них содержатся достоверные и интересные описания условий того времени. Книги Росса, по сути, являются фундаментом для любой истории заселения Северо-Запада. Хотя эти книги были написаны спустя долгое время после описываемого в них периода – предисловие к этой работе датировано 1 июня 1854 года, а книга была опубликована в следующем году – Росс, должно быть, вёл подробные дневники о своих поездках, потому что в большинстве случаев он точен в датах, а его повествование полно деталей, которые почти наверняка ускользнули бы из его памяти.

На новой службе Росс обнаружил, что делами теперь руководят люди, которые очень мало знают об индейцах Тихоокеанского побережья и пренебрежительно относятся к тем, кто служил у мистера Астора, которых они называют янки. Новоприбывшим предстояло многое узнать.

Одним из первых действий Северо-Западной компании было отправление экспедиции из двадцати человек под командованием господ Кейта и Александра Стюарта, чтобы сообщить в форт Уильям на озере Верхнее о приобретении Астории Северо-Западной компанией. Достигнув Каскадных гор на реке Колумбия, они подверглись нападению большого отряда индейцев, и мистер Стюарт был ранен. Двое индейцев были убиты, и экспедиция вернулась в форт Джордж. Нападение вызвало там большое возмущение, и была снаряжена специальная экспедиция, чтобы наказать индейцев. Отряд состоял из восьмидесяти пяти отборных бойцов и двух переводчиков-чинуков. Помимо обычного оружия, которое носят на Западе, у них были «два больших ружья, шесть вертлюгов, сабли, ручные гранаты и ножи».

Поднимаясь вверх по реке, экспедиция вселяла ужас в сердца индейцев, и, как говорят, «два переводчика-чинуки не могли ни спать, ни есть – так они горевали при мысли о кровавых сценах, которые им предстояло увидеть».

Однако те, кого следовало наказать – племя Кат-ле-яч-э-яч, чинуки, обитавшие ниже Каскадных гор –вовсе не были напуганы, и когда от них потребовали вернуть имущество, отобранное у Кита и Стюарта, они заявили, что готовы сделать это, но только после того, как белые выдадут им тех, кто убил двух их соплеменников. Они отправили своих женщин и детей в лес и приготовились к бою. Переговоры длились три или четыре дня, по истечении которых белые, считая благоразумие лучшей частью доблести, «не вернув собственность, не выстрелив ни разу и не взяв ни одного пленного, отступили и вернулись домой на девятый день, сделав ситуацию в десять раз хуже, чем она была раньше».

Индейцы смеялись над этой экспедицией, и белые, участвовавшие в ней, были этим крайне удручены. Ситуация была действительно на грани войны, и когда вскоре после этого отряд северозападников отправился вглубь страны, индейцы в Каскадных горах не приближались к лагерю и ни в коей мере не препятствовали их продвижению.

Посоветовавшись с Макдональдом, который отвечал за торговлю с Колумбией, Росс убедил его в том, что при путешествии вверх по реке важно соблюдать «обычные меры предосторожности». Тем не менее, ночью никто не выставил охрану, и когда поднялась тревога, люди вскочили и начали беспорядочно стрелять из ружей; в результате один из мужчин был убит. Похоже, нет оснований полагать, что в лагере действительно были индейцы.

Из форта Оканаган экспедиция двинулась дальше, оставив Росса за главного на этом посту. Теперь он оказался в прериях, где для передвижения были совершенно необходимы лошади, а ближе, чем в долине Эякема, в двухстах милях отсюда, где каждую весну разбивали лагерь владеющие лошадьми индейцы – каюсы, нез-персе и другие воинственные племена, чтобы собрать корни камаса, лошадей не было. Лошадей там было много, но, поскольку это был большой лагерь, в котором обитали представители разных племён, посещение его было сопряжено с определёнными опасностями. Однако Росс взял с собой немного товаров для торговли и отправился в путь с тремя мужчинами, молодым Маккеем и двумя франкоканадцами, которые взяли с собой своих жён-индеанок, чтобы те помогали ухаживать за лошадьми.

Это было тревожное время, и трудности путешествия не уменьшились, когда на четвёртую ночь после отъезда из Оканагана вождь племени писскоу, узнав, куда направляется Росс, послал двух человек, чтобы убедить его повернуть назад, заявив, что если они этого не сделают, то все погибнут. Однако Росс решил продолжить путь; как он сам выразился, «я рисковал там своей жизнью ради американцев, теперь я мог сделать не меньше для Северо-Западной компании; поэтому с глубоким сожалением дружелюбные посланники покинули нас и вернулись, а мы с не меньшим нежеланием продолжили путь».

На шестой день после того, как они покинули форт, они добрались до долины, где обнаружили большой лагерь; начало его они видели, но конец нет. В нём должно было быть не менее 3000 мужчин, не считая женщин и детей, и в три раза больше лошадей. Повсюду кипела жизнь этих детей природы. Они общались, женщины собирали коренья, мужчины охотились. Скачки, игры, песни, танцы, бубны, крики и тысячи других вещей происходили одновременно. Шум и суматоха едва ли поддаются описанию, но эти люди, которые могли надеяться только на себя и шли навстречу опасности, не могли не оценить интерес и красоту этого зрелища.

«Нас встретили прохладно, вожди были враждебны и угрюмы, они приветствовали нас не слишком лестными словами. «Это те люди, – сказали они, – которые убивают наших сородичей, те, из-за кого мы скорбим». И тут я впервые пожалел, что мы не прислушались к совету и не вернулись с посланниками, потому что всё складывалось не в нашу пользу. Было очевидно, что мы стоим на зыбкой почве; мы чувствовали свою слабость. При всех внезапных и неожиданных встречах с враждебно настроенными индейцами первым чувством обычно бывает дрожь или ощущение страха, но вскоре оно проходит. Так было и со мной в тот момент, потому что через некоторое время я собрался с духом, чтобы встретить худшее лицом к лицу.

Как только мы спешились, нас окружили, и дикари, издав два-три воинственных крика, увели животных, на которых мы ехали, из поля нашего зрения. Нам пришлось судить по внешнему виду и подчиняться обстоятельствам. Моей первой заботой было попытаться привлечь их внимание к чему-то новому и избавиться от искушения избавиться от моего товара; поэтому, не мешкая ни минуты, я начал покупать лошадей; но все лошади, которых я купил в тот и следующий день, а также те, которых мы привели с собой, были немедленно уведены с глаз долой под крики и насмешки: тем не менее, я продолжал торговать, пока оставался товар, делая вид, что все в порядке, и не обращая внимания на их поведение, поскольку никаких оскорблений или насилия лично мы пока не терпели. С момента нашего прибытия прошло два дня и две ночи без еды и сна; индейцы отказывали нам в первом, а собственное беспокойство лишало нас второго.

На третий день я обнаружил, что двух женщин должны были либо убить, либо забрать у нас и сделать рабынями. Мы были окружены со всех сторон на много миль, так что не могли даже пошевелиться, чтобы это не было замечено; но нам нужно было придумать какой-то способ их спасти, а вывести их из лагеря было задачей непростой и опасной. Однако в этой критической ситуации нужно было что-то делать, и делать без промедления. У одной из них на руках был ребёнок, что усложняло задачу. Попытка отправить их обратно той же дорогой, по которой они пришли, была бы равносильна их гибели. Попытка пробраться по неизвестному пути через труднопроходимые горы, какой бы сомнительной она ни была, казалась единственным шансом на спасение; поэтому я обратил их внимание на этот способ бегства. Как только стемнело, они отправились в своё отчаянное путешествие без еды, проводника и защиты, чтобы добраться до дома под покровительством Провидения!

– Вы должны идти, – сказал я им, – прямо на север, пересечь горы и двигаться в этом направлении, пока не дойдёте до реки Пискоу. Возьмите первое попавшееся каноэ и со всей возможной скоростью спускайтесь к её устью и ждите нашего прибытия. Но если нас не будет там на четвёртый день, вы можете отправиться в Оаканаган и рассказать свою историю.

С этими наставлениями мы расстались, почти не надеясь, что когда-нибудь встретимся снова. Едва я успел отправить женщин, как их мужья изъявили желание сопровождать их; это желание было естественным, но мне пришлось ему воспротивиться. Такое положение дел отвлекло моё внимание: теперь мне нужно было следить как за своими людьми, поскольку я опасался, что они бросят нас, так и за индейцами.

– Женщинам не на что надеяться, если они пойдут одни, – сказали мужья, – а нам не на что надеяться, если мы останемся здесь: мы можем погибнуть при попытке к бегству, а можем остаться и погибнуть здесь.

– Нет, – сказал я, – оставаясь здесь, мы выполняем свой долг; если мы уйдём, мы своего долга не исполним.

На это возражение они ничего не ответили. Индейцы вскоре поняли, что их перехитрили. Они обыскали наш багаж и заглянули во все щели и уголки. Разочарование порождает дурное настроение: так было и с индейцами. Они выхватили у мужчин ружья, разрядили их им под ноги, а затем с диким смехом снова положили их на землю; сняли с них шляпы и, походив с ними какое-то время, издевательски вернули их владельцам. Всё это время они меня не трогали, но я чувствовал, что каждое оскорбление, нанесённое моим людям, было косвенным оскорблением, нанесённым мне.

На следующий день после того, как женщины ушли, я приказал одному из мужчин попытаться приготовить для нас что-нибудь, потому что с момента нашего прибытия мы ничего не ели, кроме нескольких сырых кореньев, которые нам удалось незаметно достать. Но не успел котелок оказаться на огне, как пять или шесть копий с диким торжеством опустошили его: они даже вылили воду и отбросили котелок в сторону. И не успели мы опомниться, как тридцать или сорок злополучных негодяев залпом выстрелили в угли перед нами, отчего поднялось облако дыма и пепла, так что воздух вокруг потемнел. Это был явный намёк не ставить котелок на огонь, и мы его поняли.

В это время человек, поставивший котелок на огонь, взял нож, которым нарезал оленину, чтобы положить его рядом, но один из индейцев, по имени Эйактана, смелый и вспыльчивый вождь, выхватил его у него из рук. Человек в гневе потребовал свой нож, сказав мне:

– Я заберу свой нож у этого негодяя, чего бы мне это ни стоило.

– Нет, – ответил я.

Вождь, видя, что человек рассержен, сбросил с себя накидку и, сжав нож в кулаке остриём вниз, поднял руку, делая выпад вперёд, словно намереваясь пустить его в ход. Настал критический момент! В этот момент воцарилась мёртвая тишина. Индейцы стекались со всех сторон: нас окружила плотная толпа. Нельзя было терять ни минуты; промедление было бы фатальным, и, казалось, нам ничего не оставалось, кроме как дорого продать свои жизни. С этой мыслью, схватив пистолет, я сделал шаг к злодею, державшему нож, с твёрдым намерением покончить с ним, прежде чем кто-нибудь из нас погибнет; но когда я уже поднял ногу и двинул рукой, в моей голове промелькнула вторая мысль, призывающая меня успокоить индейцев, а не провоцировать их, чтобы Провидение всё же дало нам возможность сбежать: эта мысль спасла жизнь индейцу и нам тоже. Вместо того чтобы вытащить пистолет, как я собирался, я достал из-за пояса нож, которым обычно пользуются путешественники в этой стране, и протянул его ему со словами:

– Вот, друг мой, это нож вождя, я дарю его тебе; а это не нож вождя, верни его тому человеку.

К счастью, он взял мой нож в руку, но, по-прежнему угрюмый и свирепый, ничего не сказал. Момент был критический; наша судьба висела на волоске: я никогда этого не забуду! Все зрители теперь смотрели на вождя, задумчивого и молчаливого, пока он стоял; мы тоже стояли неподвижно, не зная, что может произойти в следующую минуту. Наконец дикарь протянул мужчине его нож и, повертев мой в руке, повернулся к своим соплеменникам и, подняв нож, воскликнул:

– Ши-ог ми-юкат-вальц – Посмотрите, друзья мои, на нож вождя.

Он повторял эти слова снова и снова. Он был в восторге. Индейцы столпились вокруг него: все восхищались игрушкой, и в порыве радости он обратился к толпе с хвалебной речью в наш адрес. В самом деле, насколько эти дикари непостоянны! Теперь они были нам не врагами, а друзьями! Несколько других, следуя примеру Эйактаны, по очереди выступили с речами в поддержку белых. Сделав это, вожди сели на корточки, была предложена трубка мира, и пока она ходила по кругу, я подарил каждому из шести главных вождей маленькое зеркальце в бумажной оправе и немного киноварной краски. Взамен они подарили мне двух лошадей и двенадцать бобров, а женщины вскоре принесли нам разнообразную еду.

Эта внезапная перемена повлияла на мои действия. Можно сказать, что битва была выиграна. Теперь я обратился к ним с речью, и, поскольку многие из них понимали мой язык, я спросил их, что мне сказать великому белому вождю, когда я вернусь домой и он спросит меня, где все лошади, которых я у вас купил. Что мне ему сказать? По этому вопросу было легко понять, что их гордость задета.

– Скажи ему, – сказал Эйактана, – что у нас только один рот и одно слово; все лошади, которых ты у нас купил, принадлежат тебе, они будут возвращены.

Это было именно то, чего я хотел. Немного посовещавшись со своими людьми, Эйактана заговорил первым и пообещал собрать их.

К этому времени уже стемнело. Вождь сел на своего коня и попросил меня сесть на моего и сопровождать его, сказав одному из своих сыновей, чтобы тот взял под свою опеку моих людей и имущество до нашего возвращения. Зная обычаи индейцев, я понимал, что мне придётся не раз открывать свой кошелёк, поэтому положил в карман несколько безделушек, и мы отправились в наше ночное приключение, которое я считал опасным, но не безнадёжным.

Вот это была ночь! Вождь разглагольствовал, ходил и разглагольствовал всю ночь, и люди отвечали ему. Мы обошли все улицы, переулки, закоулки и уголки лагеря, который пересекли вдоль и поперёк, с востока на запад, с запада на юг и с юга на север, переходя от группы к группе, и призыв был таков: «Приведите лошадей». Там играли в азартные игры, там танцевали, в одном месте смеялись, в другом плакали. Толпы людей сновали взад-вперёд, кричали, вопили, танцевали, барабанили, пели. Мужчины, женщины и дети толпились вместе; развевались флаги, ржали лошади, выли собаки, медведи на цепях, привязанные волки, хрюкали и рычали – всё это смешалось между вигвамами; и, в довершение беспорядка, ночь была тёмной. В конце каждой речи вождь подходил ко мне и шептал на ухо: «Ше-а-у тамтей эним» – «Я хорошо говорил в твою защиту» – намекая на то, что я должен вознаградить его за усердие, подарив ему что-нибудь. Это повторялось постоянно, и каждый раз я давал ему нитку бус, или две пуговицы, или два кольца. Мне часто казалось, что он повторяет свои речи чаще, чем нужно, но это отвечало его целям, и мне ничего не оставалось, кроме как подчиняться и платить.

На рассвете мы вернулись; мои люди и имущество были в безопасности; и через два часа после этого мои восемьдесят пять лошадей были возвращены и находились в нашем распоряжении. Теперь я был уверен во влиянии вождя и так хорошо угодил ему своими бусами, пуговицами и кольцами, что надеялся, что мы избавились от всех наших проблем. Закончив свои дела, я приказал своим людям запрячь лошадей и готовиться к возвращению домой, что было для них радостной вестью. Несмотря на все эти благоприятные перемены, мы были сильно смущены и раздражены, готовясь к отъезду. Дикари постоянно мешали нам. Они насмехались над людьми, пугали лошадей и продолжали трогать, дёргать и стрелять из наших ружей, требуя то одно, то другое. Шляпы, трубки, ремни и ножи людей постоянно были у них в руках. Они хотели увидеть всё, и всё, что они видели, они хотели заполучить, вплоть до пуговиц на их одежде. Их дразнящее любопытство не знало границ, и каждая задержка увеличивала наши трудности. Наше терпение подвергалось испытанию тысячу раз, но в конце концов мы собрались, и мои люди отправились в путь. Однако, чтобы отвлечь индейцев, пока они не ушли достаточно далеко, я пригласил вождей на переговоры, которым положил конец, как только решил, что люди и лошади достаточно далеко от лагеря. Тогда я приготовился последовать за ними, но возникла новая трудность. В спешке и суматохе сборов мои люди оставили мне беспокойного, неуклюжего коня, дикого, как олень, и такого же коварного, как они сами. Я садился в седло и спешивался по меньшей мере раз десять; тщетно я пытался заставить его идти вперёд. Он вставал на дыбы, прыгал и падал, но отказывался идти шагом, рысью или галопом. Все попытки заставить его двигаться заканчивались неудачей. Молодой тщеславный щеголь-индеец, думая, что сможет сделать с ним больше, чем я, запрыгнул ему на спину; лошадь встала на дыбы и понесла, как и прежде, но вместо того, чтобы ослабить поводья, он натягивал их всё сильнее и сильнее, пока лошадь не упала на спину и чуть не убила его. Здесь Эйактана, нахмурившись, крикнул: «Кап-шиш ши-ам» – «плохая лошадь» – и дал мне другую; за этот щедрый поступок я отдал ему свой пояс – единственное, что у меня было. Но хотя трудности, с которыми я столкнулся из-за лошади, были мне в тягость, они немало повеселили индейцев, которые хохотали до упаду.

Когда Росс выехал из лагеря, он поскакал во весь опор и срезал путь, чтобы догнать своих людей, но не смог их найти. Однако вскоре с вершины холма он увидел, как к нему во весь опор скачут трое всадников. Он приготовился к обороне и, спрятавшись за скалой, стал ждать нападения, но прежде чем они приблизились, он понял, что это были дружелюбные пискоу, которые раньше предупреждали его, чтобы он поворачивал назад, и вместе с ними он продолжил путь. Наконец они увидели людей Росса, которые гнали своих лошадей так быстро, как только могли, но, увидев Росса и его спутников у себя за сптной, они приняли их за врагов и остановились, чтобы сразиться. Все были рады встрече, и в конце концов, после различных приключений, они добрались до форта в Оканагане.