– Вас приказано сопроводить в военную комендатуру. Вам необходимо сделать фотографию на военный билет и получить обмундирование. Завтра утром с Сабунчинского вокзала вы отбываете на передовую. Мы должны поторопиться… во дворе стоит грузовик с бойцами… мне приказано доставить вас вовремя.

Солдат говорил со мной торопливо, я же поддакивал ему, а одним глазом смотрел на браслет, который продолжал вращаться вокруг руки, освещая всё вокруг. И в очередной раз я убедился, что никто, кроме меня, его не замечает. Взяв вещмешок, который дал мне доктор, я последовал за красноармейцем.

На улице стоял грузовик с новобранцами, я подошёл к машине и с лёгкостью перепрыгнул через борт.

– Ух, ты! Ну, ты даёшь, отец! – воскликнул один из молодых бойцов, удивлённый моим прыжком. Я улыбнулся ему, а потом и сам удивился тому, как это мне удалось так ловко перепрыгнуть через столь высокую преграду – высотой не менее чем два метра.

Новобранцы смотрели на меня удивлённо и тихо переговаривались между собой, наверное, обсуждая мой прыжок в грузовик. Многие из них были вчерашние школьники семнадцативосемнадцати лет.

– Гасан Мамедов! – назвал себя сидящий рядом человек приблизительно моих лет и протянул мне руку.

– Очень приятно, Ильхам! Ильхам Ализаде!

– Посмотрите, Ильхам, на эти юные лица, им ведь только жить и жить! Мой младший в первые дни войны ушёл на фронт, до сих пор от него нет никаких вестей. Я – нефтяник, работал бригадиром на нефтяных промыслах. Вы же понимаете, что без нефти, бензина и горючего наши танки и самолёты – это всего лишь груда металла. Днём и ночью мы переправляем через Каспий сырьё для фронта. Сколько наших ребят подорвалось на авиабомбах и погибло от обстрелов с воздуха! Сколько моих ребят из бригады ушло на фронт и приняло смерь в первые же дни войны, будь проклята она!

Они ведь были совсем молодыми. Каждый день приходят похоронки на моих вчерашних друзей и товарищей по работе. И вот, наконецто, военком дал и мне добро, теперь я отомщу за своих ребят!

Я давно прошу, чтобы меня отпустили на фронт, но каждый раз получал отказ. Я понимаю, что и в тылу нужны специалисты, но совесть не даёт мне покоя. Мой сын там, может, раненый, а я тут, жив и здоров. Знаете, Ильхам, ведь он у меня единственный… У меня три дочери, а сын один, младший, и на фронте… – Гасан выговорил эти слова, и его глаза наполнились слезами.

– Ну-ну, успокойтесь, Гасан, возможно, он пишет вам письма, но почта, наверное, не успевает… Вы не теряйте надежду! Вы обязательно встретитесь с сыном…

Я не знал, что ему сказать, но хотелось поддержать человека, который отправляется на передовую в надежде найти своего сына.

Мы обогнули центр города и ехали вдоль нефтяных промыслов. Город был окутан серо-чёрной дымкой, но жизнь в нём всё же продолжалась. Люди работали и ждали с фронта своих братьев, мужей и отцов. Когда мы проезжали мимо жилых домов, стоявшие у дорог пожилые женщины брызгали водой из медных мисок под колёса грузовика. По старому обычаю так было принято, когда провожали воинов или близких людей в долгий путь. Это было добрым напутствием и желанием, чтобы все мы возвратились вновь домой. Ехали мы долго. Дорог здесь практически не было, не раз пришлось нам выпрыгивать из грузовика и вытаскивать его из жидкой грязи. Окраина города на первый взгляд напоминала железный лес из нефтяных вышек и огромных металлических баков для хранения нефти. Разбросанные повсюду бурильные трубы и бесконечные нефтяные лужи создавали неприглядную картину.

Война требовала от Баку нефти, нефти и нефти, а здешняя земля становилась ее заложницей. Когда-то цветущий зеленый город превращался в чёрный. Восемьдесят процентов всего топлива поставляли на фронт отсюда, из этих мест, и сейчас о порядке, о чистоте даже не помышляли. Тяжело было смотреть на эту безрадостную картину. Ведь я помнил из «своего» времени, что так называемый «Чёрный город», превращённый во время войны в безжизненную мёртвую зону, затем отстроился и стал прекрасным уголком Баку, и его теперь называют «Белый город». Там опять цветут цветы и зеленеют деревья, а вместо нефтяных вышек возвышаются прекрасные современные дома.

Уже стало темнеть, когда мы прибыли в комендатуру. Нас быстро постригли наголо и выдали обмундирование. Там же меня сфотографировали и вручили военный билет. Теперь я стал полноценным гражданином СССР, рядовым Красной Армии.

Странное у меня было ощущение в этот момент, когда я увидел себя в зеркале в военной форме, в пилотке времён Великой Отечественной войны. Словно сон, смешанный с реальностью, затуманивал моё сознание. Вначале я не воспринимал переход в прошлое всерьёз и успокаивал себя, что подобный эксперимент скоро закончится и я вернусь в свой мир. Но в душе у меня было двойственное чувство: то тянуло назад в свою привычную жизнь, то появлялось смутное ощущение, что моё место именно здесь.

Нас разместили в одном из залов кинотеатра Дома офицеров. Здание было недавно построено, внутри еще пахло свежей краской и известью. Около полуночи пришёл молоденький сержант и сообщил, что в пять часов утра пройдет построение и погрузка в эшелоны. С Сабунчинского вокзала будет отправлен состав, сформированный из добровольцев.

Люди не спали, некоторые сидели во дворе и расспрашивали двух офицеров, которые командовали нами, о фронте, о боевых действиях. Те, конечно же, не говорили правды о реальных действиях противника и об огромных потерях с нашей стороны. Они знали, что за правду о положении на фронте можно попасть под трибунал и запросто лишиться жизни.

Я закрыл глаза, чтобы хоть немного вздремнуть. Но уснуть не удавалось, к тому же огоньки на указательном пальце по-прежнему продолжали мигать, а вот загадочных символов и знаков уже не было, они исчезли. Большим пальцем я прикоснулся к одной из ярко горящих точек, и вдруг опять вспыхнул фиолетовый свет, и опять закружилась вокруг моей руки голограмма.

До утра было много времени, и я стал внимательно изучать таинственные знаки. «Что бы они могли означать? Какой сигнал мне подают?» – задавался я одними и теми же вопросами, пристально всматриваясь во вращающиеся фигурки.

Я дотронулся до одной из них, и от моего прикосновения их движение сначала приостановилось, а затем продолжилось с бешеной скоростью, создавая вокруг моей руки прозрачный шар, от которого рука завибрировала. Я не мог удержаться от мощного потока энергии, он поднял меня вверх и стал кружить под потолком.

Сильнейшее притяжение затягивало меня в эту энергетическую пучину, но в самый последний момент всё стихло, и я опустился на пол. В зале было темно, бойцы спали, не ведая о моём полёте над их головами.

Я вновь внимательно вгляделся в кольцо с таинственными символами и услышал какие-то странные звуки, шёпот, словно это было журчание воды, исходящее из моей руки. Я осторожно наклонился к светящимся знакам и прислушался. К моему удивлению, я услышал своё имя, оно повторялось несколько раз, затем браслет стал опять вращаться. Из ярких символов вдруг отделился небольшой прозрачный шар и навис надо мной. Затем он превратился в копию моего лица, которое приблизилось совсем близко ко мне.

Мой двойник пристально всмотрелся в меня, словно изучал, а затем тихо произнес:

– Здравствуй, Ильхам!

– Здравствуй… те, кто вы и что вам от меня надо? – взволнованно спросил я и отпрянул назад. Двойник улыбнулся мне, опять превратился в шар и завис на уровне глаз. И тут я стал видеть в этом шаре события, которые произошли со мной.

Теперь мне стало ясно, почему я нахожусь в прошлом. Я был послан сюда, чтобы выполнить предназначенную мне миссию.

«Учитель Нарс! Как же я мог всё забыть? А, может быть, так и надо было?» – спрашивал я сам себя и был рад тому, что во мне пробудилась память. Теперь мне необходимо было сосредоточиться и прислушаться к себе, к своей интуиции, чтобы выбрать правильный путь, как советовал Нарс.

Ночь пролетела очень быстро. К утру нас построили на площади комендатуры и провели перекличку. Гасан и другие бойцы, что стояли рядом со мной, тихо говорили о линии фронта, о беженцах и раненых, прибывших в Баку. Гасан жил рядом с железнодорожной станцией и знал об обстановке на фронте от знакомых ему машинистов паровозов. Мы стояли в строю, и он шёпотом мне сказал:

– Раненые твердят, что немец очень сильный, и если его не остановить, он скоро будет в Москве. Тысяча беженцев сидят на чемоданах у моего дома, и все они твердят одно и то же. Многие из них прибыли с западных рубежей страны и рассказывают страшные вещи. Немецкие солдаты сначала мирно относились к гражданскому населению, но потом, когда началось партизанское движение, эсесовцы беспощадно взялись уничтожать и взрослых, и детей. Мы должны остановить этого зверя, иначе он доберется и до нашей земли. Я лучше погибну в бою, но не дам фашисту захватить наш Баку!

Баку оставался в тылу и был хорошо защищен со всех сторон, он все-таки являлся стратегически важным объектом во время Великой Отечественной войны.

Я слушал этих людей и вспоминал моё время, когда сотни тысяч людей покидали свои родные дома и становились беженцами на своей же земле.

Если б они только знали, какое будущее их ждёт и что случится с этой страной, за которую они готовы сложить свои головы! А может, они совсем не за эту страну, а за своих родных и близких идут на войну? Ведь Гасан, чей сын ушёл добровольцем на фронт, еще не осознавал всей трагедии войны. Но он готов умереть, чтобы защитить свою семью и не допустить врага к порогу родного дома. Нет, это не придуманная людьми Отчизна – это сама жизнь диктует условия и правила выживания.

Войны происходили и тысячу лет тому назад, и возможно, пока человек не осознает своё предназначение – созидать, а не разрушать, – он будет продолжать истреблять себе подобных. Пока человечество не признает своих ошибок, пагубность воинствующего эгоизма, оно обречено на страдания и бедствия.

Нарс сказал мне как-то: «Нет хороших и плохих поступков, есть негативная мысль, которая побуждает человека говорить не богоугодные слова, а слова, порождающие ненависть и несущие в себе трагические последствия. Если каждый разумный человек в мире станет хозяином своих мыслей и слов, то и жестоких поступков не будет».

* * *

Вскоре два солдата принесли стол с красной скатертью и разложили ящики с оружием и боеприпасами. Военный комиссар вызывал по списку бойцов и вручал оружие и патроны. Это были старые винтовки Мосина, которые заряжались пятью патронами. Я хорошо знал этот карабин, хотя он и был старым, но ещё производился в советское время. Такая винтовка хранилась на моей даче среди старинных ружей, которые я очень любил и ценил.

– Рядовой Ализаде! – выкрикнул офицер мою фамилию. – Получить боевое оружие! – Я расписался в большом списке фамилий, взял винтовку и встал в строй. Через час всё оружие, которое лежало в ящиках, распределили между новобранцами. Кто-то сзади тихо постучал меня по плечу и спросил:

– А как же мы? Ведь оружия больше не осталось! – Я повернулся и увидел совсем юного парнишку, стоящего за мной. Я, сожалея, пожал плечами и попытался его успокоить:

– Потерпи, сынок, видимо, ты получишь свою винтовку позже, они обязаны обеспечить оружием всех бойцов.

Раздача оружия закончилась. Все встали в строй, дожидаясь приказа офицера. Через пару минут к строю подошёл один из офицеров Красной армии и проговорил:

– Товарищи красноармейцы! Оружие, которое мы смогли достать и раздать вам, – это всё, что у нас было. Скоро нам поставят новую партию, но вы должны понимать, что время не терпит! Враг с каждым часом наступает, и его любым способом необходимо остановить! Тем, кто не получил оружие, придется добывать его в бою. Мы еще вам дадим сапёрные лопаты, которыми вы можете биться в рукопашном бою. Мы верим в вас, и победа будет за нами! За родину! За Сталина, товарищи! Ура!

После речи комиссара бойцы громко кричали «ура», приветствуя товарища Сталина. Парень, стоявший рядом, кричал резким хриплым голосом и смотрел при этом на меня и мою винтовку.

Мне было жаль его, я снял с плеча винтовку и хотел было отдать юноше, но Гасан, который стоял слева от меня, легонько стукнул плечом о моё плечо и тихо произнес:

– Не делай этого! За такой проступок и тебя, и этого парня отдадут под трибунал!

Я послушался Гасана и пообещал самому себе, что в первом же бою отдам своё оружие этому парню, а себе добуду другое.

Строем мы направились к ближайшей железнодорожной станции, которая находилась недалеко от военкомата. Проходя мимо старых домов и лачуг в посёлке Сабунчи рядом со станцией, я увидел страшную картину. Перроны вокзала и сам вокзал представляли собой тонущий корабль с пассажирами на борту. Прибывшие беженцы, женщины, дети, старики, ожидающие на чемоданах своей дальнейшей участи, раненые солдаты в открытых вагонах, дымящие паровозы, стоявшие у перронов, – всё напоминало мне старое чёрно-белое кино о войне.

Состав с вагонами уже дожидался нас. Десять вагонов предназначались для бойцов Красной армии, остальные были транспортными платформами, на которых под брезентом укрывались танки и артиллерия.

Офицер дал приказ о погрузке. К моему удивлению, среди вагонов были и плацкартные, и даже купейные, с лёгкими занавесками на окнах.

Я разместился на нижней полке, а на верхней уже лежал тот самый парнишка, который остался без винтовки. Он вежливо улыбнулся мне и, обрадовавшись моему появлению, кивнул приветливо головой.

– Ну, что, сынок, опять мы вместе! – сказал я дружелюбно, похлопывая его по плечу. – А как тебя зовут? – поинтересовался я.

– Бахтияр.

– Что ж, будем держаться друг друга, Бахтияр.

Рядом примостился Гасан, он уже успел разложить на небольшом столике еду и дожидался соседей, с которыми хотел разделить походный паёк.

– Так, ребята, а не пора ли нам немного подкрепиться? Дорога дальняя, тяжёлая, да и неведомо куда нас забросит судьба! – сказал Гасан. Он полез в рюкзак и, подняв указательный палец вверх, проговорил с грузинским акцентом:

– А вот то, что украсит наш маленький, но необыкновенный стол! – с этими словами Гасан, как свадебный тамада, сделал приглашающий жест, вытащил из рюкзака бутылку, похожую на огромную грушу, и разлил в металлические кружки красное вино.

– Это изумительное вино мой друг Бено прислал мне из Грузии. Он живёт в Телави, сам выращивает виноград и делает вино. А какие там прекрасные места, после войны мы обязательно с семьёй, с сыном… – Гасан застыл на полуслове, а затем продолжил свой рассказ:

– С Бено мы когда-то служили вместе, уже более двадцати лет мы с ним дружим. Прошлым летом он гостил у нас с семьёй в Баку, вот и привёз мне этот замечательный подарок. Он мне сказал както раз по секрету, что этот сорт вина пьёт сам товарищ Сталин. Не знаю, насколько это правда, но поверьте, вино действительно очень вкусное! А какой аромат… почувствуйте его! Эту бутылку я держал для особого случая, вот этот случай и настал. Не думал я, что когда-нибудь я буду пить это прекрасное вино не в праздник, а уходя на войну! Ну, что поделаешь, друзья, от судьбы не убежишь! Я хочу выпить это прекрасное вино за нашу победу и за наших детей, сыновей, которые ушли на войну, чтобы вернуться обратно с победой! – голос Гасана дрогнул, он вытер рукавом гимнастёрки слёзы и выпил вино.

Все понимали состояние этого человека и поэтому, выпив вино, просто помолчали.

Паровоз дал гудок, состав тронулся. Люди на платформе бежали рядом с вагонами, прощаясь со своими родными. Я сидел у окна и смотрел на грустные и растерянные лица провожающих. Никто из них не мог знать, останутся ли живы их отцы, братья и близкие люди на этой жестокой войне.

Женщины плакали вслед уходившему поезду. Концы белых ситцевых платков на их головах развевались на ветру, словно флаги веры, что мужчины возвратятся домой. В руках они держали медные кружки с водой и плескали воду под стучавшие колёса вагонов. Старинная примета была для них хоть толикой надежды, что судьба сохранит жизнь их мужей, отцов, братьев.

Поезд набирал скорость, оставляя позади мирную жизнь. Он стремительно уносил нас от родных мест в дальние края и в бескрайние просторы неизвестности. А пока за окном мирно паслись коровы и лошади, мелькали сады и небольшие сельские домишки. Они пролетали перед глазами как кинолента доброго старого фильма о мире без войны. Мы молча смотрели в окно, любуясь красотой нашей земли и прекрасной природой. Каждый думал о чём-то своём и, конечно же, все – о предстоящих боях. Но никто из сидящих рядом со мной людей и представить себе не мог, с чем ему придется столкнуться на фронте, с какой беспощадной правдой, жестокой кровавой трагедией и неутолимым горем…