2

Извилистая дорога терялась среди высоких деревьев; сухая трава и увядающие цветы источали сладковатый запах, смешанный с запахом земли, которой отчаянно не хватало влаги. Солнце то пряталось за облаками, то вновь проглядывало, делая зеленые листья над нами позолоченными. Прошедшие полтора часа ходьбы прошли почти незаметно и вполне легко под шутки Нормана, иногда доходящие до абсурда на грани приличия и морали. Сара пересмеивалась вместе с ним, порой и мне доводилось "доработать" какую-то из баек Роудеза. Стэн вспоминал забавные бравые истории из отпускной жизни горгоновцев. Временами нас захватывал гомерический гогот, который мы были не в силах сдержать – смех эхом разносился по лесу, и даже появись откуда-то зараженные, мы бы так и продолжили задыхаться истерическим смехом (может, это действительно работала своеобразная самозащита истощенного организма, старающегося искусственно привести эмоциональное состояние в баланс).

За нашими спинами осталась база, река; теперь почти миновали лес.

Глубоко в душе я понимала: чем грубее наши шутки, чем громче смех – тем сильнее старание отогнать неприятный липкий страх, ползущий по венам холодом.

Каждый помнил об опасности, но не позволял ей руководить рассудком. Каждый фокусировался, но сдерживал паранойю. Мне думалось, что нужно бояться, но в действительности ожидание во всякой тени и в шорохе чего-то, что могло убить – изматывало и снижало концентрацию.

Наконец пересекли последние заросли, оставляя за спинами темнеющий лес, и вышли на широкую асфальтированную дорогу; дальше нее стелились бесконечные просторы с редкими кустарниками и одинокими деревьями. По ту сторону неровные очертания ландшафта пропадали ни то в облаках, ни то в дымке.

Парило. Над раскаленной землей переливался и струился воздух. Знойное марево окутывало.

Повернули по шоссе вперед. Дорога почти не петляла, но была холмиста – один из спусков круто уходил вниз, затем вновь поднимался, и уже ровной полосой дорога стелилась дальше. Там, почти у горизонта, виднелись линии закрытых рабочих станций – своеобразных муравейников, "купольных городков". Еще один символ власти Трех. Еще один символ клеток их верноподданных. Да, передвижение по землям Государства было ограничено и строго регламентировано, но "купольные города" возводили это в абсолют: люди там рождались, работали и умирали, запуская бесконечный цикл смены поколений. Кого-то ссылали в купольные городки в качестве меры наказания – тех, кто избежал кары жнецов и не располагал основаниями угодить в тюрьму, но не имел права на привычное существование, – кого-то в качестве ироничного поощрения – лучшие специалисты трудились в отведенных городах во благо процветания Государства. Люди, оказавшиеся в "закрытых прозрачным колпаком селениях", больше никогда их не покидали. Попасть в купольные городки самостоятельно было невозможно. В этих местах функционировали различные конструкторские бюро, передовые научные центры, наиболее значимые объекты военно-промышленного комплекса.

Дальше линий станции – голубые ломаные контуры далекой горной цепи; шоссе там начинало змеиться серпантином. Мое сердце пропустило удар, тоскливо засосало под ложечкой – никогда не забуду чувство, когда впервые увидела вживую очертания гор. Хотелось заплакать.

Государство действительно было красивым: невероятные разнообразные пейзажи, умопомрачительная архитектура с характерными особенностями земель… Но верноподданные практически того не видели. Мало кому хотелось возиться с таможенниками, бумагами и пропусками – бюрократические согласования могли затягиваться на недели, месяцы; чем дальше пункт следования, тем более замороченная процедура, перемещение между землями – дополнительные сложности. Да, зачастую тяготы оказывались не напрасны, и люди получали желанные разрешения на поездки. А порой – нет. И тогда время, деньги и нервы сгорали в бессмысленности попытки.

Сара посмотрела на наручные часы. Перерыва не дала, и мы продолжили путь. От дороги нещадно парило. Жара стояла колючая и дурманящая – ощущалась она сухостью в горле, песком на губах, и подрагивающим плавящимся воздухом. В ту секунду никто бы не удивился, если бы под нашими ногами размягчился и поплыл асфальт.

Шли молча, посматривая то на темнеющий по правой стороне лес, зловеще наблюдающий за каждым нашим шагом, то назад, словно ощущая на спинах чей-то пристальный взгляд.

***

Сон тревожный, поверхностный; когда машина вдруг останавливается, я сразу приоткрываю глаза, всматриваясь в темноту ночи.

Широкая река. Арочный мост. Заграждения, перекрывающие дорогу. Рядом с ними таможенный пост. Роберт, осматривающий тросовое ограждение, дает указание жестом.

Слышу, как Кристофер шумно выдыхает, выходя из машины, и сама спешно скидываю плед – ночь не по-летнему холодная, – на секунду мешкаю, но затем тоже распахиваю дверь.

На улице промозгло. Ночь темная, безветренная. Нарастающая луна затянута пепельными облаками. Оглядываюсь. Холмы поросли низким кустарником, усыпаны все мелкими белыми цветами – Льюис говорил, что они называются п о кори, – яркими точками, виднеющимися за пределами трассы. Широкая река, похожая на разлившуюся нефть, бездвижна и нема: ее очертания теряются во тьме горизонта.

Верчу головой, всматриваясь во мрак ночи. Боюсь, что кто-то из темноты всматривается в меня, пристальным взглядом следит за каждым моим движением; ждёт, когда отвернусь, когда потеряю на мгновение бдительность…

Но вокруг пусто. Безмолвный пейзаж. Оставленный таможенный блокпост. Кроме меня да Роберта с Крисом больше никого на улице нет. Поздняя ночь, пахнущая теми белыми цветочками и землей, что целый день погибала под палящими солнечными лучами; Сэм и все горгоновцы спят (кроме, конечно, водителей).

—..да, конструкция полуавтоматическая, – доносится голос Сборта; командир почти философски относится к ставшей постоянной потере времени при пересечении контрольно-пропускных пунктов. Местами мы застревали на многие часы, порой тратя целый день, чтобы проехать очередную пограничную черту. Когда зараженные (да и эвакуирующиеся) хлынули потоком, большую часть барьеров заблокировали. Так что хвала Матери и Небесам, что хотя бы здесь нам не приходится прорываться через сотни машин. – Вон тот участок открывали дистанционно на посту; давнишняя установка, такие хлипкие уже лет семь как не ставят. Считай, нас силы свыше по этой дороге повели. Конечно, автоматизировано мы сейчас проезд не откроем, но стойки не забетонированные, да и внутри полые.

– Думаешь, получится снести?

Роберт неоднозначно пожимает плечами.

– Думаю, что есть ручной рычаг. Так будет проще и разумнее; неясно, насколько прочными окажутся сами тросы. Мы, вроде, никуда не торопимся, можно осмотреть КПП. Там и рычаг найдем, и будет очень неплохо, если что-нибудь из боеприпасов попадется.

– Я могу пойти с вами? – выпаливаю сразу, и горгоновцы недоуменно оборачиваются. – Если, конечно, там никого нет, будет безопасно, и я не помешаю, – проговариваю все так же скороговоркой. – Мне никогда еще не доводилось проникать внутрь административной части таможенного поста, посмотреть, как она организована изнутри. К тому же, может я смогу найти что-то интересное. Или полезное.

Льюис кривит губы в недовольстве, но Роберт кивком головы подзывает к себе, а когда подхожу – протягивает фонарик.

***

Из круговорота мыслей вытянуло яркое красное пятно, вспыхнувшее среди зарослей кустарников и низеньких деревьев.

– Машина Марка, – первым проговорил Норман. Он переглянулся с нами и ускорил шаг.

Схваченное напускное спокойствие испарилось. Можно сколько угодно выстраивать крепостные стены замка из облаков, да только таяли они от любого соприкосновения с реальностью; и красная груда металла, показавшаяся перед нами, напомнила о действительности происходящего.

Глазам предстала жуткая картина: смятая машина, капот которой превратился в гармошку металла. От лобового стекла остались только кровавые осколки.

Я замерла в нерешительности, не в силах сделать следующий шаг. Скрутило живот от волнения, зашумело в голове. И Марк, и случайная его попутчица мертвы. И так болезненно столкнуться с тем, что напоминало об истекающих их минутах. Но короткий миг буквально ощутила их страх и панику, ощущение потерянности и отчаяния, перехватывающего дыхание. Представила, сама того не желая, последние секунды перед обращением девушки. Она ведь понимала, что происходящее с ней не просто недомогание? Она ведь чувствовала, что в затылок ей дышала смерть? И, уверена, она до безумия хотела жить. До безумия боялась того, что неминуемо надвигалось.

– Штефани, – Норман тронул за плечо, и я дрогнула, совершенно не заметив, как подошел горгоновец. Постаралась улыбнуться ему, кивнула.

Стэн в это время оставил тачку на дороге, а сам поспешно спустился к машине. Сара шла следом за ним, поднеся руку к кобуре. Тарэн ударил ногой по приоткрытой двери машины, чтобы та распахнулась настежь. Затем, приложив немалые усилия, поднял заклинивший багажник.

Ни внутри салона, ни внутри багажника ничего ценного не обнаружилось.

– Рваные шмотки; ими только костер развести, – сухо констатировал Стэн, похлопав по машине.

– А что по бензину? Есть что слить? – нахмурился Норман. – Шланг с собой.

– Марк сразу обмолвился, что бензина у него совсем немного оставалось, – покачал головой Тарэн. – Если литра три здесь будет, то уже хорошо.

– Посмотри, может, у него есть пустые бутылки, – проговорила Сара, заглядывая внутрь салона, – можно в них слить, три литра это уже что-то… О, а вот и газировка, – она вытянула полупустую бутылку с яркой оранжевой жидкостью.

– К тому же, – выдавила я, – тряпки есть, бензин есть – вот уже готовый костер. Да и, если прикинуть, тех же трех литров должно километров на двадцать хватить? Сколько ваши машины точно топлива едят? Шестнадцать на сто, да?

Даже издалека увидела нескрываемое изумление на лице Стэна. Лицо Нормана расплылось в довольной улыбке.

– Шайер, – сказал он, имитируя интонацию Льюиса, – приятно удивляешь.

Роудез давил лыбу во все тридцать два, а я неуверенно покосилась на Сару. Та тоже улыбалась, а затем коротко кивнула Тарэну, махнув рукой. Через несколько секунд была обнаружена еще одна пятилитровая бутылка с остатками воды.

Сара выудила большой черный пакет и бесцеремонно начала закидывать туда наспех брошенные в багажник одежды. Остатки газировки и воды незамедлительно оказались слиты Стэном. К нашему счастью заливная горловина топливного бака была без замка, и Норман с легкостью ее открыл. Роудез опустил один конец шланга в бензобак, а второй плотно обхватил губами. Резко потянул воздух и мгновенно опустил шланг в бутылку.

– Сразу с собой возьмем, – Стэн глянул на Сару, – или на обратном пути?

– Зараженным ни бензин, ни тряпки не нужны, а живые не будут копаться в разбитой машине, когда в поле видимости заправка с магазином. Оставим в багажнике и заберем, когда будем возвращаться.

Норман отряхнул шланг, забросив его следом в тачку. Бутылку с бензином крепко закрутили и оставили вместе с вещами. Багажник захлопнули, оглянулись по сторонам. Я еще раз украдкой посмотрела на выбитое стекло и потемневшие остатки засохшей крови.

Слова Роберта "слезы нужно оставить позади" и "не смей отчаиваться" от Льюиса холодно и несколько грубовато прозвучали в голове. Поспешно поднялась на дорогу за горгоновцами, глубоко вдохнула, прислушиваясь к тишине.

Солнце секундно выглянуло из-за туч, а сильный поток ветра пронесся в верхушках деревьев. Зашелестели листья неразличимым шепотом. Словно не существовало обратной дороги. Была только точка цели – вперед, ни шагу назад, ни лишней мысли.

Вновь заговорили о пустом, но незаметно речь перешла к "Горгоне". Спрашивать напрямик я пока не решалась, да и не знала, с чего следовало начать. Горгоновцы удивительным образом сочетали в себе две ипостаси: с одной стороны, как когда-то выразился Сэм, были безликими тенями, сокрытыми именем своей группы. Их не знали по собственным именам. Не знали по лицам. С другой – именно горгоновцы являлись боевым символом, военной элитой, не раз вершившей исход сражений и поворотных моментов. Не стоило забывать, что первые Трое укрепились у власти именно благодаря поддержке "Горгоны" (вернее сказать, ее прародителю – Серпенсариевской гвардии); развязка того переворота предрешилась и армией, и церковью, но последний гвоздь забили гвардейцы. Их командиры стали первой "Горгоной". Безымянные. Как и их потомки. Даже настолько значимое и переломное событие не внесло имен первых горгоновцев в историю. А, быть может, они сами утаили свои имена? Или триединые монархи их вычеркнули по своему обыкновению?

Вникать в систему и идеологию, действующую внутри группы, тяжело и непонятно, особенно, когда пытаешься понять ее со стороны. Иногда казалось, что горгоновцы иррациональны в своей вере в командира, в почти благоговейном отношении к своему званию, в слепом следовании неписанным правилам и традициям. Горгоновским правилам и традициям. Но они буквально жили этой группой. "Горгона" жила в каждом из них.

О прошлом бойцов знал один лишь командир. Если кто-то из них хотел, он мог поделиться своей историей, рассказать о событиях "догоргоновской" жизни. Но горгоновцы предпочитали молчать – что-то незначительное могли раскрыть, о чем-то могли догадаться сослуживцы, что-то могли хранить в памяти; однако уважение к чужим тайнам и чужому прошлому – парадигма. Служба под знаменем Змееволосой Девы значила начать всё с чистого листа, и вступление в группу – не просто новая глава или этап. Это новое рождение. Новая жизнь.