Данте смущается волнением Вергилия. Оба вступают на мост, перекинутый через новый вертеп. Святотатцы, терзаемые змеями. Предсказание о будущей судьбе Белых и Черных.

 
¹ В те дни, когда с задумчивых небес
Не часто смотрит вечное светило,
Мелькнет и быстро скроется за лес,
 
 
⁴ И ночь глухая, смотришь, наступила;
Когда в снегах лежат еще поля,
И ярко-белым саваном уныло
 
 
⁷ Покрыта охладевшая земля,
Крестьянин в поле скудное выходит,
О солнце и тепле Творца моля,
 
 
¹⁰ И только нивы снежные находит;
В отчаянье тогда махнув рукой,
Глазами даль печальную обводит
 
 
¹³ И в дом свой возвращается с тоской,
Где холодно, где хлеба часто нету,
Где для него давно пропал покой,
 
 
¹⁶ Когда ж опять, в надежду веря эту,
Которая так часто нас живит,
Заметит он, что время ближе к лету,
 
 
¹⁹ Он стадо гнать на пастбище спешит
И забывает горе и ворчанье.
Так точно и поэта скорбный вид
 
 
²² Сперва во мне лишь возбудил страданье,
Когда ж его высокое чело
Яснее стало, полно обладанья,
 
 
²⁵ С моей души как будто отлегло
Большое горе. Только мы вступили
На мост, давно разрушенный, тепло
 
 
²⁸ Учитель на меня взглянул, и были
Те взгляды нежны снова, как тогда,
Когда впервые мы заговорили.
 
 
³¹ Вкруг нас развалин высилась гряда,
И, пред собою видя разрушенье,
Певец мой, рассудительный всегда,
 
 
³⁴ Сообразил свой путь в одно мгновенье,
Потом меня в объятия схватил
И быстро, погруженный в размышленье,
 
 
³⁷ Которому и здесь не изменил,
Принес меня, как ношу дорогую,
На верх скалы и там проговорил,
 
 
⁴⁰ Рукою указав скалу другую:
«На этот дикий камень ты всползи,
Но прежде осмотри его вблизи,
 
 
⁴³ Чтоб под тобою он не подломился».
Для грешников, прошедших мимо нас
Под тяжестью свинцовых ряс,
 
 
⁴⁶ Тот переход едва ли бы годился.
Вперед я подвигался, еле жив,
И только лишь при помощи решился
 
 
⁴⁹ Переползти с обрыва на обрыв.
Когда бы страшный путь тот продолжался,
То, верно бы, учителя обвив
 
 
⁵² Своей рукой, я с духом не собрался
Ползти вперед в изнеможенье сил;
Но, к счастью, путь дальнейший улучшался
 
 
⁵⁵ И на верху скалы окончен был.
Она была последней. Я дыханье
В усталости едва переводил
 
 
⁵⁸ И сел недвижный, словно изваянье,
Так как идти я далее не мог
И двигаться уж был не в состоянье.
 
 
⁶¹ Но тут меня поэт предостерег:
«Ты лености не должен предаваться:
Для нашей славы легких нет дорог.
 
 
⁶⁴ Известности не может тот дождаться,
Кто нежиться привык в пуховиках
И на постели шелком прикрываться.
 
 
⁶⁷ Без трудностей нет славы и в веках;
Без подвигов исчезнешь ты бесследно,
Как пена волн, как ветер в небесах.
 
 
⁷⁰ Бездействие для человека вредно.
Так встань же и усталость победи
И с мужеством, которое победно
 
 
⁷³ Ведет в борьбе, иди за мной, иди,
Когда еще осталась сила в теле:
Награда ожидает впереди.
 
 
⁷⁶ С тобой еще мы не достигли цели.
По лестнице идти нам предстоит
Еще длиннейшей. В нашем трудном деле
 
 
⁷⁹ Конец для нас не близок. Путь лежит
Печальный, многотрудный и опасный,
Но пусть тебя теперь он не страшит.
 
 
⁸² Иди и верь в совет мой беспристрастный».
Тогда я встал и словно новых сил
В себе нашел родник. С улыбкой ясной
 
 
⁸⁵ Наставнику тогда я говорил:
«Иди, я бодр! С тобой пойду я всюду…»
И мы пошли чрез каменную груду
 
 
⁸⁸ Скалы, изрытой ямами, крутой,
Где ноги истомленные скользили,
А по бокам скалы ужасной той
 
 
⁹¹ Зияли бездны… Выше мы всходили,
И чтоб свою усталость только скрыть,
Пока мне силы вновь не изменили,
 
 
⁹⁴ С учителем я начал говорить.
Вдруг там, где часть утеса раскололась,
Из бездны раздался неясный голос,
 
 
⁹⁷ Но слов его не мог я различить.
Напрасно их я разгадать старался
И думал смысл речей тех уловить.
 
 
¹⁰⁰ Но от усилий тщетных отказался.
Я только лишь одно тогда постиг,
Когда к тому вертепу приближался,
 
 
¹⁰³ Что гневен был и бешен чей-то крик.
Над бездной я склонился осторожно,
Но мрак ее был непроглядно дик.
 
 
¹⁰⁶ И рассмотреть мне было невозможно
Тех, кто кричал на темном адском дне.
И я сказал учителю тревожно:
 
 
¹⁰⁹ «О, помоги в вертеп спуститься мне:
Я слышу крик, но слов не понимаю;
Кого-то вижу в темной глубине,
 
 
¹¹² Но образа его не различаю.
Прошу тебя – сведи меня с стены,
Близ пропасти я правду всю узнаю».
 
 
¹¹⁵ «Мы действовать, а не болтать должны, —
Сказал поэт, – и действовать в молчанье
В обители ужасной сатаны…»
 
 
¹¹⁸ И, исполняя спутника желанье,
К вертепу он тогда меня привел,
И в яме гнусной той сверх ожиданья
 
 
¹²¹ Таких презренных гадов я нашел,
Что в жилах кровь моя оледенела:
Невольно я глаза от них отвел.
 
 
¹²⁴ Пусть Ливия не славится так смело
Пустынными песками, где живут
И жалами убийственными жгут
 
 
¹²⁷ Хелидры, амфисбены и якули^{130};
Нет, даже там не знаю я, найду ли,
Как и среди египетских степей,
 
 
¹³⁰ Таких же ядовитых, страшных змей,
Которые в той пропасти крутились.
И среди них несчастный сонм теней
 
 
¹³³ Я увидал. Давно они лишились
Спокойствия, земной покинув гроб.
Напрасно эти грешники стремились
 
 
¹³⁶ Избегнуть гадов, и гелиотроп^{131}
Искали вкруг для своего спасенья,
Но гады то в их голову, то в лоб
 
 
¹³⁹ Вонзали жало в бешеном шипенье;
Их руки были скручены назад
И змеями завязаны… Вот гад
 
 
¹⁴² Вкруг грешника обвился и на теле
Его пестрел тройным своим кольцом,
А голову связал с своим хвостом.
 
 
¹⁴⁵ Вот змей другой ждать долго не заставил,
На грешника одним прыжком вскочил
И в шею между плеч его ужалил,
 
 
¹⁴⁸ Едва такую казнь он совершил,
Едва свой хвост свернувшийся расправил,
Как грешник загорелся, зачадил,
 
 
¹⁵¹ И в миг один огонь его расплавил
И в пепел обратил его. Потом,
Когда не стало пламени кругом,
 
 
¹⁵⁴ Из пепла вновь восстал он прежней тенью
И образ прежний принял на себя.
Так, если древних следовать ученью,
 
 
¹⁵⁷ Себя в ужасном пламени губя,
Известный феникс молча умирает
И вновь потом из пепла воскресает.
 
 
¹⁶⁰ Питается не хлебом, не травой,
Но амми^{132}, и усталой головой
Склоняется на нард^{133} он или мирру^{134};
 
 
¹⁶³ Таинственный, вполне безвестный миру,
В бессилии, на землю он падет,
Как будто бы недуг его гнетет
 
 
¹⁶⁶ Иль ненавистный демон сокрушает;
Когда ж потом он снова восстает, —
Что было с ним – он сам того не знает
 
 
¹⁶⁹ И, озираясь, далее идет.
Восставший грешник в том же состоянье,
Казалось, был! О, правосудный гнет!
 
 
¹⁷² Как грозен ты в немом своем каранье!
«Кто ты? – ему учитель мой сказал. —
И здесь за что ты терпишь наказанье?»
 
 
¹⁷⁵ «Недавно из Тосканы я упал
Вот в эту бездну, – молвил нам несчастный. —
Я жизнь скота людской предпочитал
 
 
¹⁷⁸ И не хочу скрывать: я скот ужасный!
Мне имя Ванни Фуччи^{135}. Для меня
Берлогою достойной и прекрасной
 
 
¹⁸¹ Была Пистойя». В это время я
К учителю с словами обратился:
«Скажи ему, чтоб он не шевелился
 
 
¹⁸⁴ И скоро так от нас не уходил;
Спроси его, какое совершил
Ужасное он прежде преступленье.
 
 
¹⁸⁷ Сварлив и кровожаден очень был
При жизни он…» Но в думу углубленный,
Успел понять тот грешник осужденный,
 
 
¹⁹⁰ Что мнения такого я о нем.
Он уходить от нас не торопился,
Лишь только щеки вспыхнули стыдом
 
 
¹⁹³ И взгляд его на мне остановился.
И он сказал: «Страдаю я, поверь,
Сильней гораздо более теперь,
 
 
¹⁹⁶ Чем в миг, когда я с жизнью распростился.
Не скрою я, за что сюда попал:
Из ризницы сосуды я украл,
 
 
¹⁹⁹ Но, совершив такое преступленье,
Из трусости я друга оболгал.
Который был казнен за похищенье.
 
 
²⁰² Но не затем себя я унижал
Перед тобой, чтоб вызвать сожаленье.
И если ты из мрака этих скал
 
 
²⁰⁵ Вновь выйдешь в мир, то приложи старанье
Запомнить в мире это предсказанье:
Теперь Пистойя гонит Черных стан;
 
 
²⁰⁸ Флоренция и нравы и граждан
Спешит менять, но час иной настанет:
С долины де ла Магра Марс восстанет,
 
 
²¹¹ И грянет гром в далеких облаках,
И дрогнут вдруг все городские стены
И ужас в человеческих сердцах
 
 
²¹⁴ Найдет приют, и на поля Пичены
Тогда гроза ужасная слетит
И Белых всех мгновенно истребит.
 
 
²¹⁷ Так ожидай ты этой перемены».
 

Богохульство грешника и страшное наказание. Другие призраки. Превращение человека в змею и змеи в человека.

 
¹ Сказавши то, презренный этот плут,
С гримасой гадкой, поднял обе руки,
Шиш показал и начал нагло тут
 
 
⁴ Хулить Творца за кару и за муки,
Но змей один – я их люблю с тех пор —
При первом же его презренном звуке,
 
 
⁷ Сдавил ему всю шею, чтобы вор
Не в силах был произнести ни слова;
И смолк кощун, потупя наглый взор.
 
 
¹⁰ Другой же гад скрутил ему сурово
В одно мгновенье руки назади,
Сдавил все тело, так что никакого
 
 
¹³ Не мог движенья сделать он… – Пади
И в пламени, Пистойя, ты исчезни,
Своим примером людям не вреди,
 
 
¹⁶ И навсегда погибни в адской бездне!..
Везде распространяешь ты разврат…
Хотя бы обошли мы целый Ад,
 
 
¹⁹ В нем не нашли бы грешника наглее,
Который богохулить так дерзал,
И даже тот, кто с фивских стен упал^{136},
 
 
²² Мог показаться лучше и сноснее…
Проклятый тать куда-то убежал,
Хулы своей оканчивать не смея.
 
 
²⁵ Затем как будто вырос из земли
Центавр, ужасным бешенством пылавший
Который мог страшить и издали,
 
 
²⁸ Центавр с угрозой дьявольской кричавший:
«Где этот вор низверженный? Где он,
Свои хулы в вертепе извергавший?»
 
 
³¹ Был тот центавр обвит со всех сторон
Пучками змей, которых и в Маремме
Нельзя найти. С его спины дракон,
 
 
³⁴ Раскрывши крылья, грозно в это время
Метал огонь и мимо шедших жег.
Тогда путеводитель мой изрек:
 
 
³⁷ «Перед тобою Каккус^{137}; исполинской
Он силою когда-то обладал,
И прежде за горою Авентинской
 
 
⁴⁰ Озера крови в битве проливал;
Он с братьями не шел одной дорогой
И воровски однажды он угнал
 
 
⁴³ Чужое стадо. Мстительный и строгий,
Сам Геркулес потом его сразил…»
Пока путеводителя с тревогой
 
 
⁴⁶ Я слушал, тот центавр в то время был
Уж далеко. Три тени вдруг явились
Из-под моста, куда в тот час всходил
 
 
⁴⁹ С поэтом я. Мы так заговорились,
Что не могли заметить их сперва,
Когда ж заговорить они решились,
 
 
⁵² Спросив: «Кто вы такие?» – их слова
Заставили нас обратить вниманье
На призраков, но лиц их очертанье
 
 
⁵⁵ Мне было незнакомо, и затем, —
Судьба нам помогала постоянно, —
Я понял – очутился перед кем,
 
 
⁵⁸ Когда один из призраков нежданно
Другого назвал: «Слушай, где ты там,
Чианфа^{138}?» В этот миг к своим губам
 
 
⁶¹ Я поднял тихо палец в знак молчанья,
Чтобы певца внимание привлечь…
Теперь мое дальнейшее сказанье,
 
 
⁶⁴ Читателя хочу предостеречь, —
Сомненье может вызвать, что понятно:
Мне было самому невероятно
 
 
⁶⁷ Все то, что видел сам я в этот час.
Пока я, двух теней узнать желая,
С них не сводил своих усталых глаз,
 
 
⁷⁰ Змей шестиногий, быстро налетая,
На третьего из призраков напал,
Его в одну минуту обвивая,
 
 
⁷³ Сдавил живот и сзади руки сжал,
Зубами в щеки грешника вцепился,
Хвост за его спиною замотал
 
 
⁷⁶ И словно плющ вокруг его обвился.
Нам невозможно было уловить.
Как быстро грешник тот преобразился:
 
 
⁷⁹ Кто дух, кто змей – не мог я отличить;
Они слились в одно живое тело,
Которого нельзя вообразить,
 
 
⁸² Как ни было б воображенье смело.
Перемешались вместе их цвета:
Полутемно все было, полубело.
 
 
⁸⁵ Так пепел от бумажного листа
Бывает и не черным, и не белым…
В то время с видом грустным и несмелым
 
 
⁸⁸ Два призрака проговорили вслух:
«Аньэло! О, несчастный, бедный дух!
Как быстро ты, как страшно изменился!
 
 
⁹¹ Ты не один теперь, да и не два…»
Из двух голов – я с ужасом дивился —
Одна лишь появилась голова;
 
 
⁹⁴ Единый, страшный образ возродился
Из двух различных образов. Из рук,
Из ног, грудей, спины и брюха вдруг
 
 
⁹⁷ Явились члены новые; такого
Я безобразья в мире не видал:
В них было все чудовищно и ново.
 
 
¹⁰⁰ Первоначальный образ их пропал;
Два существа в чудовище сливалось
И тихими шагами подвигалось.
 
 
¹⁰³ И в этот миг, как ящерица днем
Зеленый куст неслышно покидает
И, солнечным палимая лучом,
 
 
¹⁰⁶ Как молния наш путь перебегает,
Так полз другой черно-багровый змей
К двум грешникам. Одну из двух теней
 
 
¹⁰⁹ Кровавый гад ужалил вдруг во чрево
И распростерся, падая, пред ней,
А призрак неподвижно и без гнева
 
 
¹¹² Как после сна тяжелого зевал,
И у него из раны и из зева
Пылающего змея вылетал
 
 
¹¹⁵ Какой-то дым, в одну струю сливаясь.
На змея тень смотрела, и свой взгляд,
Кольцом огнеподобным извиваясь,
 
 
¹¹⁸ От призрака не отводил тот гад.
Певец Лукан! Умолкни ты, стараясь
Нам передать картин ужасный ряд,
 
 
¹²¹ Где воины Сабелла и Назидий^{139}
Являются страдальцами. О, ты,
Умолкни тоже, чудный наш Овидий
 
 
¹²⁴ С повествованьем, полным красоты,
О Кадме с Аретузой: обратился
Один в змею, а из другой явился
 
 
¹²⁷