Глава 4
Встреча под навесом

1

Ветер в холмистой местности завывал особенно неприятно. Было слышно, как он издавал протяжные сиплые стоны после долгого подъема по склону. Этот ветер зарождался в открытом море, беспрепятственно проносился по равнине и упирался в подножия гор. Замок Айюэбао возвышался непоколебимой громадой, лишь небольшие деревца были разбросаны вокруг. Кое-кто в часы бессонницы думал об этом ветре, то стремительном, то ленивом, и о северо-восточной деревушке Цзитаньцзяо – деревне Скальных Мысов, откуда он приходил. Унылый осенний ветер рождался в этой рыбацкой деревеньке, он спал в заливе, среди белых песков, а у берега из воды выглядывали разнообразных размеров черные каменные скалы, которые и дали имя деревне. Этот кое-кто пытался представить себе, сколько времени требуется ветру, чтобы добраться оттуда: один час или, может, гораздо больше? Он с детства слышал предания о том, что этими воздушными массами управляет старая богиня ветра. Ему очень хотелось уговорить эту взбалмошную старуху остаться на ночь в замке и выпить горячего вина. Наверняка она знаток всяких любовных историй, а ему как раз сейчас больше всего хотелось послушать именно такие истории. Ему не спалось, и, поворочавшись с боку на бок, он встал, накинул халат и вышел за дверь.

Куколка тоже не могла уснуть. Послушав некоторое время завывания полуночного ветра, она вышла из своей комнаты. Она была уверена, что этой ветреной ночью кто-то бродит по замку: планировка крепости представляла собой настоящий лабиринт, идеальный для прогулок полуночника, страдающего бессонницей. В такое время, в темноте, найти его было всё равно что отыскать медведя посреди лесной чащи. То ли благодаря своему чутью, то ли каким-то иным образом она без особого труда обнаружила его в комнатке рядом со стойлом Цветочной Госпожи: он устроился на диване, раздумывая, не выпить ли ему чего-нибудь, и неподвижно уставившись на винный шкаф. Просидев так какое-то время, он поднялся, но пошел не за вином, а к стойлу. Телочка неподвижно стояла и, склонив голову набок, обнюхивала протянутую ей руку. Хозяин погладил ее по голове, по спине и как будто что-то тихо прошептал, а потом нагнулся и обнял ее за шею, прильнув к ней лицом.

Куколка наблюдала за ним в тусклом свете ламп, но не хотела беспокоить в такую минуту, поэтому продолжала оставаться в тени. Ей не слышно было, что он говорил, но она знала, что он изливал своей любимице душу – как давнему близкому другу. Постояв немного, Куколка развернулась и вошла в примыкающую к стойлу библиотеку. Через десять-пятнадцать минут вошел и он, видимо, привлеченный светом. Она подняла голову и сразу же заметила в его глазах красные прожилки.

– Когда дует сильный ветер, мне тоже не спится, – она встала.

Он взял у нее из рук книгу, посмотрел и вернул:

– Кое-какие фразы отсюда я помню наизусть, – в доказательство он действительно процитировал несколько строчек.

Хозяин сел, взъерошил волосы и уставился в темноту. Глядя сбоку на его плечи и грудь, она заметила, что еще несколько дней назад он не был таким худым.

– Осень скоро пройдет, и старуха – богиня ветра – готовит всё к приходу зимы. – Он горько усмехнулся и продолжил: – Я знаю, что тебя беспокоит. Не волнуйся, этой осенью всё будет нормально.

Он сидел неподвижно, глядя в темноту, и вдруг резко повернулся прямо к ней:

– Послушай, скажи честно, что ты думаешь о тех двоих, которые приезжали из Цзитаньцзяо…

У нее екнуло сердце. Она не была готова к такому разговору, однако понимала, что от нее ждут правдивого ответа, и не нужно ничего приукрашивать.

– Один – деревенщина, только вспомните, как он был одет. Да и эта Оу Толань тоже ученостью не блещет.

Он снова горько усмехнулся.

– Они мне очень не понравились, – подчеркнула она.

Он поднялся и стал прохаживаться среди стеллажей, как бы беседуя с самим собой:

– Этот У Шаюань вообще на мужчину не похож!

– Почему?

Подняв голову, он взглянул на нее, но ничего не ответил. Его голос звучал сердито: он был зол то ли из-за уязвленного в тот вечер самолюбия, то ли из-за какой-то неудачи. Да, он столкнулся с непреодолимой преградой и не знал, как ее устранить. Раньше он, подобно мощному дорожному катку, легко разбивал все препятствия вдребезги. Но сейчас этот каток был вынужден остановиться и, хоть и не заглох, всё же с трудом переводил дух. Ее так и подмывало сказать без обиняков: в Оу Толань нет ничего привлекательного, а вы просто в каком-то странном замешательстве. Но она побоялась это произнести. Она готова была отдать всё, чтобы спасти этого человека, помочь ему: свои чувства, душу и даже молодость, от которой у нее и так уже мало что осталось. Иногда ей хотелось воспользоваться самым примитивным, но действенным методом: оклеветать эту так называемую фольклористку, но, к сожалению, она ничего не знала об этой женщине. Она представила себе Оу Толань анфас, мысленно оглядела ее с головы до ног и попыталась отыскать в ней какие-нибудь изъяны. Лицо, глаза и рот этой женщины складывались в нечто, напоминающее овечью морду. У нее были необычные губы: гладкие, необычайно нежные и чуть полноватые. Да, такие губы способны были увлечь мужчину в мир грез. Она сбежала из столицы в далекую деревеньку Цзитаньцзяо для проведения полевых исследований и направляла свои усилия далеко не в нужное русло. Узкий таз и тощий зад не бросались в глаза, но таили страшный соблазн. Работай этот зад в замке Айюэбао – точно не избежал бы хорошей порки.

Куколка не считала, что ее отвращение к гостье происходит из ревности, так как поводов для ревности не было. Она думала, что Чуньюй Баоцэ испытывает к этой внезапно объявившейся женщине не более чем простое любопытство, ведь новое и необычное всегда необъяснимо волнует. Образно говоря, он просто увлекся. Однако за три года жизни в замке она сроднилась с этим мужчиной: ей казалось, что они проживали одну жизнь на двоих, и это была уже не просто жизнь бок о бок, это было всё – и физическая, и душевная близость. А значит, ей не нужно было ни к кому его ревновать – впрочем, она бы и не смогла. По ночам ей думалось, что за эти три года, в тесном сплетении холода, страданий и изнурительных усилий, она своими глазами созерцала это покрытое ранами и славой тело властелина, познала его несчастье и отчаяние. Да, она спокойно могла гнать от себя чувство ревности и как следует взвесить все последствия и риски. Она несколько раз за ночь порывалась спросить у него: что, по-вашему, представляет собой самую большую преграду? Это У Шаюань? И если бы получила утвердительный ответ, то сразу же сказала бы: «Что я могу для вас сделать? Вам стоит только распорядиться, я вас не разочарую». Она изнемогала от нетерпения, повторяя про себя: «Стоит вам лишь отдать приказ, и я отправлюсь в Цзитаньцзяо и убью его».

2

Чуньюй Баоцэ хотел придумать прозвища и для этой парочки, но не смог. Раньше ему это удавалось легко: достаточно было взглянуть на человека, и в течение нескольких минут возникало подходящее прозвище, которое было настолько точным и выразительным, что настоящее имя со временем забывалось. Так, например, случилось с генеральным директором по прозвищу Подтяжкин. Он приходился председателю Чуньюю родственником, но на два поколения младше, хотя разница в возрасте составляла у них всего год. Гендиректор отрастил такое внушительное брюхо, что его приходилось поддерживать очень широким ремнем, да и тот с трудом выдерживал, поэтому при первой же встрече хозяин и дал ему прозвище Подтяжкин, позабыв даже, сколь благозвучным было у того настоящее имя – Чуньюй Фэньфан. Пять лет назад для замка подыскали двух стенографисток. Одна, чуть полноватая, белокожая, с небольшой головой и в очках, напоминала жучка – вот за ней и закрепилось прозвище Жучок. Вторая была худощавая, крепкого телосложения, с капельками пота на переносице, и пока хозяин раздумывал, какое бы прозвище ей дать, она, помахивая влажными руками, выбежала из туалета, за что и получила прозвище Писунья.

Он вызвал в памяти образы этих двоих из Цзитаньцзяо. Мужчина был худосочный, но отнюдь не хилый, а очень даже подтянутый, с крупными ладонями и ступнями, кожа у него обветрилась и была ярко-красного цвета. Он всегда одевался легко. Чуньюй Баоцэ слышал, что некоторые люди даже в самые лютые холода носят легкое платье, и в народе их зовут «дети огня». Но подобное прозвище уместно только зимой. Нацепленные на нос очки не делали его похожим на интеллигента, скорее намекали на псевдоинтеллигентность. Не исключено, что этот человек пытался своими очками произвести впечатление и подцепить ученую девицу. Женщины, практически все без исключения, легко ведутся на чудаков и оригиналов.

Если задуматься, женщина из ученых, оказавшись в провинциальном городке или в деревне, в основном имеет дело с людьми грубыми и неотесанными, а среди мелких полномочных лиц такие неотесанные деревенщины и вовсе не редкость. И вдруг она встречает в Цзитаньцзяо воспитанного и культурного персонажа. В то же время сама женщина, как истинный ученый, одевается неброско, предпочитает скромный макияж и обувь на плоской подошве, носит брюки из грубой ткани. Чуньюй Баоцэ решил дать ей прозвище Альпака – изначально по ассоциации с верблюдом, зашифрованным в ее имени, а затем ему и впрямь стало казаться, что в ее осанке и во внешности проглядывают черты альпаки. Однако, когда он рассеянно скользнул взглядом по ее нежному, светлому лбу, гладкой, белой грациозной шее и особенно по небольшому обнаженному участку груди с кожей нежной, как лепестки лилии, то сразу же растерялся и почувствовал неловкость. Придуманное им только что прозвище моментально вылетело из головы, и он долго пытался представить себе, что же представляет собой эта абсолютно незнакомая и недоступная женщина. Тело его словно было объято пламенем; он не мог ни на чем сосредоточиться, и мысли его постоянно возвращались к ней. Его словно отбросило на двадцать лет назад или еще дальше. Всё это начинало его беспокоить. Его сердце, когда-то рождавшее чувственные желания, уже давно было покрыто мозолями и бесплодно, но сейчас… Он мысленно ругал себя и хотел как можно скорее избавиться от этого наваждения.

А впервые он встретился с этой парой вот как. Когда-то неизвестно зачем судьба забросила его в эту рыбацкую деревушку. Секретарь Платина, этот вонючий подлец, перестарался и предложил всем дружно там пообедать, соблазнив тем, что не мешало бы иногда разнообразить свой рацион – здесь готовили самые свежие дары моря, да еще по старейшим рецептам. Это предложение поступило, когда Чуньюй Баоцэ с еще двумя людьми из головного офиса ехал из аэропорта, и он согласился. О-хо! Лазурная бухта, белый песок, хижины с тростниковой кровлей! Все улочки вымощены черным камнем, от которого звонко отражаются звуки шагов. Побродив с полчаса, они заметили на обочине женщину, штопавшую сети, и старика, дымившего длинной трубкой. Обедали под длинным навесом без стен, под которым были выставлены в сплошной ряд столы. Навес находился рядом с берегом, и его овевал легкий свежий бриз. Раки, приправленные перцем и солью, жареные спинороги, суп из морских ежей. Пока все, отобедав, удовлетворенно вытирали рты, под навес вошла пара – мужчина и женщина. Они тоже пришли обедать. Тут-то всё и началось. Наверное, в новой обстановке – близко к природе – председателю Чуньюй Баоцэ всё вокруг казалось совершенно удивительным. Он старался не обращать внимания на пару, приблизившуюся к соседнему столу, но волей-неволей слышал их голоса. Мужчина был из местных, но в его речи чувствовалась легкая примесь столичного говора. Женщина же говорила ласковым и простодушным тоном на чистейшем путунхуа^[5]. Она села лицом на запад, и он смог увидеть ее слегка овальное лицо. Он устремил свой взгляд в море, наблюдая, как волны накатывают на песчаный берег. Платина время от времени вставал из-за стола, чтобы принести добавки или подлить чаю, и наконец приблизился к председателю совета директоров и сообщил ему на ухо, кем были эти новопришедшие. Всю обратную дорогу председатель вспоминал рыбацкую деревушку и ее пейзажи. Погода стояла прекрасная, весна близилась к завершению и ощущался скорый приход лета, сиял синевой морской залив. Вот где можно было вести праздную и беззаботную жизнь – судя по всему, деревня жила в достатке. Он вообразил себя одним из ее жителей-рыбаков, успевшим хлебнуть достаточно невзгод и дожившим до возраста, когда можно наслаждаться солнцем. У него была бы такая же хижина с крышей из тростника, не очень просторная, но весьма уютная, зимой он грелся бы у очага, а летом наслаждался морским бризом, и круглый год мог бы пить обжигающий чай. Какая заманчивая жизнь! В сравнении с этими фантазиями его нынешняя жизнь казалась ему мрачной и беспросветной. Сколько людей смотрели на него сквозь лучи его ослепляющей славы, однако он сам ощущал, что находится в глубокой депрессии. Он страшно позавидовал главе той рыбацкой деревушки и сразу же запомнил его имя.

Вернувшись в штаб-квартиру, Чуньюй Баоцэ сразу же вызвал к себе генерального директора. Этот толстяк всегда ходил с улыбкой до ушей. Он с подобострастием взирал на главу корпорации «Лицзинь», своего начальника и родственника. Обращаясь к председателю совета директоров, он вечно называл его дедом (так оно и было) и всегда получал за это нагоняй. Чуньюй Баоцэ привык, чтобы к нему обращались по должности, но Подтяжкин, расслабившись, часто пренебрегал этим пунктом. Офис председателя совета директоров в штаб-квартире корпорации не слишком соответствовал своему названию, так как совсем не походил на рабочее помещение. Он был расположен в мансарде и занимал огромное пространство, приспособленное для жизни и для развлечений. Помимо столовой, здесь были устроены мини-кинотеатр, бассейн и библиотека. Некоторые интерьерные решения в целом повторяли планировку замка, но были далеко не так тщательно продуманы. Здесь имелся специальный скоростной лифт, которым могли пользоваться только сам хозяин, Подтяжкин и очень ограниченный круг сотрудников. Обычно генеральный директор в корпорации «Лицзинь» – тяжелая и в то же время почетная должность, кто работал, тот знает; это тот, кто всегда на виду, кто принимает на себя лучи славы и на кого сыплются все шишки. Настоящий рулевой корпорации со временем обленился, перестал появляться на людях и отказывался участвовать в управленческой рутине. Как сотрудникам корпорации, так и представителям других организаций становилось всё труднее с ним встретиться. Под предлогом плохого самочувствия он отказывал всем посетителям, иногда даже симулировал прямо перед Подтяжкиным: охал и кряхтел, сгибался в пояснице и массировал себе спину, говорил, что постарел и больше ни на что не годится, что ему недолго осталось и тому подобное. Он шаркал при ходьбе, тяжело вздыхал, прятался в одиночестве в мансарде, а если был в хорошем настроении, то шутил с Подтяжкиным, как бы между делом расспрашивал о делах корпорации и делал несколько сокрушающих ходов в облавных шашках^[6]. Подтяжкин обладал прекрасной интуицией и никогда не поддавался на уловки начальника. Он был беззаветно предан главе корпорации, и преданность его происходила, с одной стороны, из восхищения этим человеком, с другой – из его зависимого характера, а еще больше – из малодушия. Он понимал, что ничто не укроется от проницательного взгляда хозяина, с которым, как с задремавшим львом, лучше не шутить. Никто не осмелился бы соревноваться с ним в мудрости и расчетливости – это было равносильно смерти. Подтяжкин пытался в свое время определить его физические силы так же, как оценивают интеллект; он никогда не верил этой показной вялости, потому что своими глазами видел, как этот человек резво нырял в воду: он резвился и плескался в бассейне, как морской змей или кит. Купался хозяин в чем мать родила, а выйдя из воды, перекусывал и с озабоченным видом жевал кубинскую сигару. Он вообще-то не курил, скорее, просто дурачился. Небрежно набросив на плечи банный халат, он ходил туда-сюда или сидел на складном стуле; обсуждая дела с подчиненными, он вел себя абсолютно непринужденно. Даже когда Подтяжкин впервые пришел к нему вместе со своим замом, женщиной, председатель совета директоров вел себя абсолютно так же, как всегда, чем немало удивил гендиректора. Заметив, что заместительница уставилась в пол и страшно смущается, Подтяжкин сам протянул руку и запахнул на начальнике халат, едва не ругнувшись: «Старый дурак!» Но в душе он понимал, что этот человек далеко не дурак, что он сохраняет ясный разум, просто слишком увлекся или слишком расслабился. Никто никогда не осмеливался самовольно беспокоить начальника в мансарде, не считая исключительных случаев. Хозяин терпеть не мог телефон и пользовался им от силы пару раз в год. Если ему кто-то был нужен, он нажимал на красную кнопку под крышкой своего стола, и тогда приходил секретарь Платина, выслушивал его распоряжения и передавал куда нужно. Подтяжкин обратил внимание, что Чуньюй Баоцэ одевается аккуратно, лишь покидая штаб-квартиру, тогда у него безукоризненно причесаны волосы и ходит он приосанившись. Обычно он перемещался между штаб-квартирой и замком Айюэбао, но делал это не ежедневно. По наблюдениям Подтяжкина, с тех пор, как всеми делами в замке стала заведовать Куколка, хозяин стал чаще проводить время дома. Замок перестал быть пустой скорлупой и снова обрел внутреннее наполнение – теперь его можно было без преувеличения назвать сердцем корпорации «Лицзинь».