После летнего обеда под навесом на берегу моря мысли Чуньюй Баоцэ долгое время были заняты той деревней. Близилась осень, и все в замке с замиранием сердца наблюдали за хозяином и вели себя крайне осторожно. А тот бормотал про себя: «Не волнуйтесь, на этот раз мне не до болезней!»
Он потратил много времени, изучая географию и обычаи прибрежного региона. Он заинтересовался словом «фольклор», глубоко изучил его значение и находил довольно странным, что кто-то, получив столь глубокое образование и потратив на это столько времени, в итоге приехал в такую глушь, чтобы изучать какие-то там запевки рыбаков. Вот уж действительно, в мире каких только чудес не бывает! Неужто эти кряхтения, вздохи и вопли могут быть объектом научного исследования? Если это наука – и народ содержит таких ученых, – сколько же тогда в стране людей, которые едят и пьют задарма? Интересно, а есть специалисты, которые изучают пускание газов? «Твою ж мать, – пробормотал он, ощутив чувство вины за свою язвительность. – Прошу прощения, чужая специальность для меня темный лес, я действительно в этом ничего не смыслю, прошу вас проявить снисходительность». Он вспомнил о приближающейся зиме, о том, какой холодный ветер будет дуть с залива, и попытался представить себе предмет своего интереса в это время года. Он вообразил ее обутой в кожаные сапоги с меховыми отворотами бледно-голубого цвета; он также надеялся, что она носит ватную куртку с капюшоном, отороченным пушистым мехом, – местные называют такие куртки «меховой обезьяной». На холодном северном ветру ее личико румянится, и уже ничто не страшно. «О почтеннейшая, внушающая уважение, как же я хочу с вами познакомиться, испросить у вас совета! Быть может, тогда и меня увлечет эта странная и запутанная штука, называемая фольклористикой».
Он попросил Платину раздобыть ему пару книг о фольклористике и принялся терпеливо их изучать.
Подтяжкин притащил в мансарду, где размещалась штаб-квартира, топографическую карту Цзитаньцзяо и фотографии улиц поселка. Там были помечены и дом У Шаюаня, и съемное жилище Оу Толань. Их хижины с тростниковыми крышами разделяло пять жилых домов и соединяла узкая извилистая тропка, вымощенная камнем.
– Домик невестки У Шаюаня оборудовали ей под офис; длинный стол застлан грубой тканью: он служит и обеденным, и письменным столом, на нем разложены книги, – поведал Подтяжкин.
– Твои люди туда заходили?
– Увидели через заднее окно.
– Впредь больше никаких подглядываний и подслушиваний. Корпорация «Лицзинь» выше этого.
Подтяжкин изогнулся в поклоне:
– Это точно. Моя зам по моей же просьбе дважды общалась с этим У, но без особого успеха. Переговоры необходимы, будем действовать по порядку. Та женщина тоже участвует, ну прямо деревенский советник.
Чуньюй Баоцэ заинтересовался:
– О, ну вот и прекрасно. Иметь дело с человеком знающим и опытным куда удобнее, чем с тупым деревенщиной. И каково же ее мнение?
– Она говорила мало, только знай себе всё записывала, а высказывается, наверное, только наедине с У Шаюанем, и он наверняка ее слушает.
– Похоже, тебе больше нельзя оставаться в тени, тебе придется в нужное время заявить о себе. Не рассчитывай, что просто закинешь деньги, и всё само решится.
Подтяжкин кивнул:
– Это да. Еще никогда мы не затрачивали столько усилий на то, чтобы поглотить какую-то деревню. К тому же в этот раз мы обсуждали только паевое сотрудничество и не упоминали ни о каком слиянии.
– Слияние означает, что мы станем одной семьей, а это дело не терпит суеты. Будем разбираться по ходу дела. А что за человек этот У Шаюань?
– В Пекине он не прижился, вскоре вернулся в деревню и стал главой рыболовов, прямо-таки в голове не укладывается. Те, кто с ним знаком, рассказали, что этот парень груб лишь снаружи, но обладает чуткой душой. Он образован. В деревне все его слушаются, он твердо намерен превратить эту деревушку из нищей в зажиточную. На двух выборах почти все проголосовали за него, после чего соперников его и след простыл. Однако далеко не всё в его жизни так гладко.
– Ну-ка расскажи.
Подтяжкин с усилием сглотнул; его подбородок горел огнем:
– От него ведь жена сбежала несколько лет назад, он чувствовал себя опозоренным и униженным, жизнь холостяка была ему в тягость. Потом он потратил огромную сумму на создание глубинного рыбного промысла, но его суда так и не вышли в море – деньги на ветер; с тех пор у него из рук всё валится.
– Вот и я сейчас закоренелый холостяк, и мне это тоже в тягость, – бросил Чуньюй Баоцэ и замолчал.
Подтяжкин хотел его утешить: ваша супруга сейчас с вашим младшим сыном, а в Австралии живет дочь, не такой уж вы и холостяк. Но он промолчал и лишь покосился на хозяина, поняв, что разговор пора заканчивать.
Наконец страшная осень осталась позади. Впервые со времени отъезда Комиссара хозяина замка не охватил новый приступ болезни. Все вздохнули с облегчением. Старый доктор, за которым должно было остаться последнее слово, поклялся врачебной этикой и собственной честью, что выздоровление налицо, и всё благодаря сверхчеловеческому мужеству, непревзойденной энергии и необычайной силе духа председателя совета директоров, а также благодаря содержимому пурпурного сосуда. Тем не менее старик сохранял бдительность, тщательно всё продумывал и всю осень был начеку. Он много раз беседовал с Куколкой наедине, а также расспрашивал начальницу смены. Застежка пребывала в крайнем замешательстве и лишь после долгих уговоров начала что-то мямлить. В знак благодарности и поощрения старик подарил ей пару браслетов-четок из сандалового дерева и излечил от менструальных болей, которыми она страдала много лет. Куколка говорила, что со временем больной перестал быть таким раздражительным, как раньше, а иногда просто лежал ничком, не издавая ни звука, и в конце концов засыпал.
Старик тщательно фиксировал информацию в своей записной книжке, а затем регулировал концентрацию и вкус лекарства и, подытожив данные, выводил новые фармакологические сочетания. Проявив невиданное честолюбие и пристрастие, доктор постарался добыть из этого редкого недуга кое-какие клинические данные, чтобы потом написать уникальную научную работу и опубликовать ее в авторитетном научном журнале по медицине, который давно являлся объектом его вожделения. К сбору материала он подошел тщательно и с необычайным терпением, стремясь к максимальной правдивости фактов, чтобы потом цитировать прецеденты, не упоминая имени больного. Общение с Куколкой вызвало в нем естественное чувство восхищения и восторга; он понял, что председатель совета директоров – мастер открывать таланты: он абсолютно оправданно поручил этой женщине управление всеми делами в замке, и ее качества полностью соответствуют занимаемой должности. Куколка поведала, что больной – последний мужчина в ее жизни, отныне и навсегда… Она сказала:
– Я даже тогда не воспринимала его как больного.
Старик на мгновение перестал записывать и посмотрел на нее поверх очков:
– А как же вы его воспринимали?
– Как заблудившегося ребенка.
В этот день разговор Куколки со стариком затянулся, и тот уехал только перед ужином. Она слышала, что председатель совета директоров будет ужинать в замке, и поспешила на кухню. В меню сегодня значились тушеные креветки и жареные моллюски, китайская капуста и холодная закуска из черной лапши, а также каша из бобов и семян коикса и тушеные груши. Она велела поварам заменить тушеные креветки на филе краба и добавить в меню десерт. Когда все блюда принесли и она повязывала хозяину салфетку, в дверь просунулась голова стенографистки Писуньи. Хозяин жестом спровадил ее, и в столовой остались только он и Куколка. Куколка заметила, что сегодня он пережевывает пищу дольше обычного, и поняла, что его что-то беспокоит. Ей хотелось поднять ему настроение, развеять накопившуюся за день усталость. Чокнувшись с ним бокалами, она покачивала свой фужер, вдыхая аромат танина. Это вино было подобно простодушному юноше: не очень большой выдержки, оно было свежим и соответствовало необходимым стандартам, – всё как любил хозяин. С наступлением зимы у него обострялся аппетит. Морепродуктов на столе всегда было предостаточно, вот только председатель совета директоров не очень жаловал белое вино.
– Моллюсков пережарили, – он сорвал с себя салфетку. – Я знаю, что тебя волнует в последние дни. Когда что-то исследуешь, нужно делать это последовательно. Недавно была закончена работа над томом мемуаров, я сам правил стенографию.
Сердце у Куколки учащенно забилось.
– А-а… – Она смотрела на него и не могла от изумления выдавить из себя ни слова.
Затем, ведя его под руку, она направилась в спальню. В пути она снова ощутила вес его тела. Она разула его, и в нос ударил крепкий запах ног, какой ощущался, только когда он бывал чем-то сильно встревожен, – тогда от этого запаха не избавлял даже душ. Куколка собралась включить свет, но хозяин остановил ее и попросил, чтобы она побыла с ним немножко в темноте. Она тихонько легла рядом, подумав о том, что недавно завершившаяся осень прошла неплохо и, можно сказать, без особых эксцессов. Всё это время она строго следовала наказам доктора. Старик говорил о том, как было бы хорошо, если бы Комиссар была здесь, – тогда, может, ничего этого не произошло бы. Она знала: старик надеется, что она заменит в замке Комиссара, но в глубине души понимала и то, что никогда не сможет заслонить эту женщину, даже если отдаст всё, что имеет. Но она не падала духом. Сейчас она думала о предстоящем ей чтении, которое было сродни подсматриванию. Уже много дней ее слух сотрясал грохот тропического шторма, рождавшегося в далеких морях, но она старалась успокоить себя… От нее не ускользнет ни одно слово, потому что среди всех его сочинений это была самая привлекательная книга. Этот мужчина был не только увлеченным читателем, но и крупным писателем. Его страстное стремление писать поражало ее так же, как та энергия, которую он вложил в создание своей коммерческой империи. Он и сам не раз высказывался в подобном ключе: меньше всего он уважает и больше всего презирает два сорта людей – так называемых дельцов и писак. Возможно, себя он рассматривал как первоклассного мастера среди представителей двух этих категорий. В ночной тиши, наполненной теплом, она много думала об этом и задала ему вопрос:
– Что же вызывает у вас восхищение? Власть?
Он качал головой:
– Жизнь человека слишком коротка…
Этой ночью она продолжала настаивать на своем вопросе:
– И всё-таки, люди какого сорта вызывают у вас восхищение?
Он немного помолчал, словно признавая свое поражение, и устало ответил:
– Пожалуй, те особые люди, которых обычно называют страстными любовниками.
Она набрала воздуха в грудь. Внимательно наблюдая за его лицом, она не уловила ни намека на шутку. Его ответ никак не доходил до ее сознания. Конечно, вряд ли он одобрял легкомысленное и фривольное поведение мужчин и женщин, в его словах таился куда более глубокий смысл.
– Бывают на свете люди, обладающие удивительными чарами, которым зачастую невозможно сопротивляться. В таких влюбляются настоящие красавицы, и влюбляются искренне, их не интересуют ни богатство, ни авторитет, ни даже приятная внешность! Такие люди всегда были для меня загадкой! – Тут он посмотрел на нее. – Поэтому я с таким любопытством расспрашивал тебя о твоем Хромом. От тебя я узнал, что он жил в небольшом доме, но изначально тебя привлекло вовсе не это, а то, чего не объяснишь словами. Этого человека нельзя недооценивать!
Она слушала, не вставляя никаких возражений.
– Я повидал на своем веку немало таких людей! Они суровы и внушают трепет, заставляют содрогаться от страха! Ты еще молода и вряд ли поймешь, это слишком глубокая материя…
На этом он замолчал.
Долгое время никто не произносил ни слова. Она не представляла себе, сколько разных хлопот сваливается на этого человека в течение дня, но была уверена, что их объемы превосходят всякое воображение. Она догадывалась, что у нее появилась соперница, которая и была причиной его тоски. Она не знала, как его утешить, ей бы очень хотелось, чтобы сейчас здесь была Комиссар – эта женщина способна была управиться со всеми заботами, облегчить все его тревоги. Куколка, как преданная кошка, прильнула к нему. Он обнял ее, хотя и не слишком крепко, положил голову с вьющейся шевелюрой ей на грудь и тяжело задышал. Она провела рукой по его рельефной спине и ощутила, что его тело, исхудалое и напряженное, сегодня больше походило на детское, чем на мужское. Куколка хотела его подбодрить, но не могла подобрать подходящих слов. Она вспомнила те несколько ночей, которые они провели вдвоем на втором этаже ее книжного магазина. Когда он засыпал, она внимательно наблюдала за ним: смежив веки, он своей безмятежностью походил на юношу; рядом лежала его форма механика, в нескольких местах запачканная маслом. Когда она пришла в замок Айюэбао, ей всё время казалось, что эта крепость в чреве горы – игрушечные катакомбы, построенные юношей для развлечения: извиваясь, они уходят своими корнями в его юность. Она обуздала возникший вначале ужас и пообещала не запирать дверь на замок, чтобы этот юноша, шатаясь по замку в часы бессонницы, мог в любой момент заглянуть к ней.
Чуньюй Баоцэ начал бродячую жизнь еще подростком, не имел ни постоянного жилья, ни одежды, ни пищи. На своем пути, полном нескончаемых опасностей, он чудом остался жив и наконец обрел дом: женщина со смуглым лицом, стоя на пороге школьного общежития на околице деревни, открыла ему дверь. С тех пор у него появился домашний очаг. Эта женщина, заключив его в свои жаркие объятия, рассеяла его кошмары. Однако после того, как она уехала в другую страну, его жизнь снова опустела. Ему часто снилось, как он за кем-то гонится или от кого-то убегает, и просыпался он весь в поту, а потом бродил нетвердой походкой по запутанным коридорам замка в поисках незапертой двери, отыскав которую, ему оставалось только распахнуть ее и войти, с трудом переводя дух. Полагаясь на свое чутье, он нашел самое теплое место на свете, крепко сомкнул объятия и уткнулся взмокшим от пота лбом Куколке в грудь. Понемногу успокоившись, он погрузился в сон.
– Спи, спи, я с тобой… – тихо проговорила она.
Похлопывая его, она что-то мурлыкала, пока не услышала храп.
Он очень редко выбирался на прогулки вот так, в одиночку. Быть может, они внушали ему глубокий страх еще со времен юношеских скитаний, а может, полная лишений бешеная гонка в те годы, когда он только создал корпорацию, вымотала его; так или иначе, ему хотелось лишь одного – безвылазно сидеть дома. И поскольку зверем он был крупным, дом ему нужен был большой. Он тщательно спроектировал мансарду для штаб-квартиры, сделал из нее целый обособленный мир, уединенную пустошь, о которой мечтал, и, словно выпущенный на волю зверь, целыми днями бродил по этой лесной чаще. Потом ему стало казаться, что это высокогорное плато, возвышающееся среди облаков, где не ощущалось удушливого запаха грунта и сырой рыбы, где стало меньше тени и глубоких ущелий. Чтобы это компенсировать, он и построил замок Айюэбао. Ему хотелось вырыть себе жилище в горе и под землей: в детстве он любил прятаться и играть в горных пещерах – это дарило ему незабываемые ощущения радости и приключений, заставлявших сердце биться чаще. В замке он чувствовал себя затаившимся, устрашающим и воинственным, могучим и сильным носорогом, закованным в шлем и латы. Он хотел состариться в этом жилище; казалось, если он обоснуется на всю жизнь под землей, его изнурительная гонка прекратится. Все контакты внутри корпорации он поручил гендиректору и его коллегам. Подтяжкин после окончания вуза получил еще как минимум три ученые степени и диплом о высшем специализированном образовании. Он сочетал в себе искренность и лукавство. Щелкнув его пальцем по лбу, Чуньюй Баоцэ давал ему наставления:
О проекте
О подписке