– Да хрен его знает… Съел что ли, или нервное… Никогда такого в жизни не было – запоносил. Блядь…, стыдно перед мужиками.
– Температуры нету? – Встревожился Скачков.
– Да нет, Валера, чувствую себя нормально, но льётся из меня… Может какие таблетки у кого-нибудь…
– Хреново… Я что-то с этой стороны не подстраховался. Бинтов, жгутов и промедола набрал, а таблеток нет. Андрей Иванович, – подозвал к себе Скачков Поташникова, а когда тот подошёл, спросил, – Ты у нас, Андрей Иванович, мужик запасливый – Никакими таблетками не запасся?
– Нет, а что случилось?
– Да от срачки нужно, вон Алексею…
– Не… нету. Я слыхал? чтобы закрепить желудок нужно очень крепкий чай, почти чифирь, выпить. Давай разожгём костёрчик да сварганим.
– Нет, был бы вечер, тогда можно было, а так надо двигаться. Так, ребята, ещё пять минут и идём.
Поташников вернулся к своему рюкзаку, а Бызов осуждающе произнёс: – Что ты меня позоришь? Мог бы про понос и промолчать.
Скачков молча достал карту и, изучая её, заговорил: – Обиделся что ли? Так через час все об этом узнают, лечить тебя будем. – Он пощёлкал пальцем по карте, – Тут час ходьбы до ручья, выйдем туда. Вот тогда и узнаешь, ещё для чего нужен вазелин…
Дошли до ручья быстрее, за сорок минут, что даже несколько смутило Скачкова. Он крутил карту, крутил головой. Даже на несколько минут исчез в чаще, но потом вернулся.
– Неее…, правильно пришли, – откликнулся он на несколько встревоженные взгляды товарищей, наблюдающие непонятные передвижения старшего, – я уж сам забеспокоился. Думал блуданули и не туда вышли. Нет, всё нормально. Сейчас пройдём по берегу и найдём подходящее место и тогда там привал на тридцать минут.
Здесь, у воды, джунгли немного расступались и сюда уже местами проникал солнечный свет и временами понизу даже тянул небольшой ветерок, приятно сушивший кожу. Бегущий между камней ручей и ручьём то не назовёшь – крупноватый был, но и речкой назвать язык не поворачивался. Пройдя метров двести вверх по течению, Скачков огляделся и скомандовал привал и все с удовольствием и со стоном наслаждения скинули с плеч груз.
В этом месте ручей немного сужался и был глубиной сантиметров семьдесят и самое главное – быстрое течение, даже можно сказать стремительное. Скачков присел и с удовольствием окунул руку в неожиданно холодную воду. Рядом пристроились товарищи и тоже с удовольствием заплескались. Снегирёв с Цветковым сразу хотели окунуться, но Скачков остановил их: – Остыньте немного, оботритесь, а то мне потом чихающие и кашляющие на все окрестности совершенно не нужны.
Бызов опять уединился в кустах, а когда вышел, болезненно перекривился лицом, на вопросительный взгляд старшего.
– Понятненько. Ну, иди сюда. Только сразу предупреждаю – без обид. Раз такое дело – все должны знать, как с этим бороться. Парни давай сюда.
Когда все заинтересованно собрались вокруг командира, Скачков, без всяких предисловий, сразу брякнул: – У Алексея понос…. Ну, чего вы смеётесь дураки. У каждого это может быть. Вот мы с вами ни хрена не предусмотрели этот случай. Ни каких таблеток нет. И вот что делать в наших условиях? Можно махнуть рукой – А пройдёт. Просрётся и пройдёт. Не учитывая, что понос – это обезвозживание организма. Это физическое ослабевание организма. Очко печёт и в наших условиях, когда мы мокрые от пота к вечеру он идти не сможет. Вот именно из-за разъетого очка. Поэтому будем лечиться военным способом, довольно необычным, но эффективным. Я сам этого не делал, но знающие люди мне рассказали как. Будем ставить в полевых условиях клизму….
На берегу ручья повисло удивлённое молчание.
– Так у нас грелки нету и этого… шланга, – высказал своё авторитетное виденье Поташников, помолчал и добавил, – мне в госпитале хорошо так ставили…
– Ерунда всё это у нас есть, – обрезал решительно Валера и начал объяснять. И по мере того, как он говорил и объяснял, что надо делать, у Бызова менялось выражение лица с недовольного и хмурого, когда вот так бесцеремонно влезли в такую щепетильную тему и вытащили на всеобщее обозрение, на удивлённое, потом возмущённое, которое всем своим видом говорило – Не может быть? И я это делать не буду… Потом на страдальческое, когда он понял, что Скачков не шутит и не подкалывает, и это делать надо. А вокруг него царило тихое веселье и если бы не боевая обстановка, то животный мир джунглей разбежался от этого места на многие километры от гомерического хохота. А так хихиканье, весёлые подколки кружили вокруг несчастного товарища
Пистолетов в группе было два у Скачкова и Никитина, с которыми они прилетели с Кубы. Пистолет Никитина сейчас висел на ремне у Поташникова, как приз за троих заваленных.
Приняв пистолет из рук майора, Бызов с надеждой посмотрел на Скачкова и страдальчески спросил: – Валера, может быть пройдёт и так?
– Не знаю, но лучше это сделать сейчас… Так хоть какой-то шанс есть, что срачка прекратится.
Бызов с обречённым лицом разобрал пистолет, взял у Скачкова баночку с вазелином и под сочувственными взглядами товарищей стал густо его намазывать на конец ствола.
– Очко тоже мазать? – Спросил грустным голосом Бызов.
– Наверно надо…
– Отвернитесь, чего уставились?
Поташников, слегка прихлопнув ладонями друг об друга, тихо рассмеялся: – Ладно, не будем тебе мешать, а пока я вам парни расскажу, как мне в госпитале клизму ставили. Решил над молоденькой медсестрой пошутить… Шутка-то удалась, но потом своей жопой пришлось расплачиваться. – Все зашевелились и стали садиться рядом с майором спиной к ручью и Бызову, приготовившись выслушать рассказ.
– В прошлом году заколобродил с чего-то желудок и пришлось мне лечь в госпиталь. В палате попались мужики нормальные, с юмором и любили разыгрывать по мелочам молоденькую медсестру, которую прислали с института на практику в наше отделение. А всем отделением рулила старшая медсестра. Типичный армейский старшина в юбке. В данном случаи в халате. Строгая, требовательная, мужиковатая. Её все боялись, начиная от больных и кончая заведующего отделением, который иной раз от неё даже прятался, потому что она могла запросто взять любого, в том числе и его за шкирку и повозить мордой об чего-нибудь. Но зато в отделении был строгий и армейский порядок. Мы даже пикнуть боялись. Ну, вот пришло время мне глотать кишку, чтобы отобрать желудочный сок на обследование. Приносит мне молоденькая медсестра эту резиновую трубку метра полтора длиной и говорит тоненьким голосочком: – Глотайте больной. Как проглотите – зовите…., – и ушла.
Я товарищам подмигнул, беру ножницы и отрезаю от трубки два кусочка по двадцать сантиметров и один вставляю в задницу, между ягодиц, а второй беру в рот и гнусавым голосом кричу: – Сестра, сестра….
Забегает медсестра в палату: – Ну, что проглотили?
Я ей говорю: – Да… Только я проглотил, а у меня трубка из задницы выпала, – и откидываю одеяло и показываю конец трубки торчащей как будто из очка.
Как она испугалась. Побледнела. Схватилась ладошками за щёки и как заверещит: – Татьяна Владимировна, Татьяна Владимировна….
Прибегает эта старшина в юбке, а медсестра тычет пальчиком мне в задницу и чуть не плачет: – Вот, Татьяна Владимировна, он проглотил, а оттуда второй конец высунулся. Что делать, я не знаю?
Татьяна Владимировна сурово посмотрела на мою задницу, потом на медсестру и изрекла: – Дура! Чему только вас там учат в институте? Какова длина кишечника?
– Четыре метра, – прохныкала медсестра, поняв свой прокол, а Татьяна Владимировна резким рывком выдернула короткий отрезок трубки из ягодиц.
– А вам больной, за порчу медицинского имущества и за неуместные шутки я лично сама поставлю клизму.
– Блин, парни, я после той клизмы не срал трое суток…., – все живо рассмеялись, а из-за спин донёсся страдающий голос.
– Валера, а когда в жопу ствол совать – сейчас или в воде? – Все опять засмеялись, а из ручья продолжали страдать, – смеётесь, сволочи…., ну смейтесь, смейтесь…. Оооооо…, блин как они так трахаются? Валера, так я сажусь? Ой блин, оййййй… как будто в жопу сосульку засунули….
Бызов замолчал и все быстро, с любопытством оглянулись на происходящее действо и тихо заржали. В ручье, расшеперившись, в полусогнутом состоянии стоял Бызов, направив задницу с торчавшим из очка пистолетом против течения. Стоял и, завернув голову под немыслимым углом, пытался отслеживать процесс.
– Ну что – сколько мне тут стоять?
– Ты то сам что чувствуешь? Полоскается там….
– Что, что? Холод чувствую там. Что делать дальше-то…?
– Теперь выходишь из воды и садишься в кустах и выливаешь воду из кишки, а потом снова в ручей. И так три раза.
– УУУуууууу…..
У ручья задержались на гораздо большее время. Долго провозился Бызов, потом помылись остальные и заодно пообедали. В это время Скачков, поколдовав над картой, ушёл с Кривовым в разведку вверх по ручью. Сказали что там, в пяти километрах деревня есть. Вот туда и ушли. А вернулись они не одни, а с двумя пленными и явно не мирными сельчанами. У пленных были связаны руки и разбиты рожи, а на плече Скачкова и Кривова висели трофейные автоматы. И ещё у Кривова в пол лица был хороший синяк.
– Во…, принимайте пополнение, – Скачков толкнул обоих контрас и те упав, послушно ткнулись лицами в землю.
– Ни хрена себе, где это вы их?
– Да к деревне ходили. Точно она там есть, небольшая такая и аккуратная, но там контрас обосновался, а эти как на грех на нас наткнулись. Пришлось пободаться и взять в плен.
– И что теперь с ними делать будем? – Задал наивный вопрос Алёхин и с любопытством присел около лежащих пленных и остальные тоже сгрудились тут же, со здоровым, военным любопытством, рассматривая первых в своей жизни пленных.
– Что, что? Если бы деревня была не занята контрас, то пошли бы дальше. А раз она занята – нужен проводник.
– А на хрен он нам нужен? – Задал вопрос Свиридов и удивлённо посмотрел на Скачкова, – ты и сам, Валера, вроде бы неплохо ведёшь. Кончить их и всё, а то морока одна с ними будет.
Скачков внимательно посмотрел на говорившего и нехорошо усмехнулся: – Ну что ж… Как говорится в армии – Инициатива – трахает инициатора. Бери и кончай их. Только в кусты заведи. Чтоб не на людях…
– Ты чё…? Ты чё…? Почему я? – Вскинулся Свиридов, даже вспотев от неожиданного такого предложения.
– Ты предложил – ты и кончай. Чего ты сразу в сторону уходишь? Мне что ли вместо тебя на душу грех брать? Сейчас прикажу и попробуй не выполнить приказ, – вдруг озлился Скачков.
– Тихо, тихо, парни. Вы что? – Вмешался Кривов, – Валера, хорош. Остынь. А если у тебя, Игорь, соображалка не работает – то помолчи. В деревне лагерем стоят контрас и где у них посты стоят и насколько они контролируют тут территорию – неизвестно. А они нас тихо проведут мимо. Секёшь…?
– Ну, уж и сказать ничего нельзя…, – вынужден был признать свою неправоту Свиридов, уходя сразу в сторону от греха подальше.
Скачков тоже, также быстро остыв от вспышки злости, и недовольно пробурчал, отдавая приказ: – Ладно, проехали. Подымайте их. Сейчас допрашивать будем.
С пленными пришлось повозиться. Сначала выяснился печальный факт, что единственный кто знал испанских язык, и то только в пределах ресторанно-магазинного диалога, был сам Скачков. Он знал ещё испанский мат, знал кучу других слов, предложений питейного и сексуального характера, но все они к допросу военнопленных категорически не подходили. Ну, за исключением матерных.
Прекратив бессмысленные попытки добиться хоть какого-нибудь понимания, Скачков зло рассмеялся: – Вот, чёрт побери. Сейчас бы мне выпить хорошо вместе с ними – вот тогда и без переводчика друг друга поняли. А так остаётся только один путь, как завещал нам Владимир Ильич Ленин – Бить, бить и ещё раз бить…. Начнём вот с этого, по моему он готов к общению. Кто желает начать?
В круг выскочил Бызов и азартно потёр ладонями: – Дайка я начну…
Но через минуту бесплодного топтания перед пленным, сконфузливо отошёл в сторону: – Чёрт, чего-то не могу…, есть желание, но нет злости…
Скачков вопросительно посмотрел на остальных, но те отводили взгляд, явно не желая сделать даже попытку «поговорить с пленным по душам».
– Ну что вы, парни? – Сокрушился Скачков, поняв, что грязную работу придётся делать ему, – я ведь тоже нормальный офицер, а не гестаповец какой-то….
– Давай, давай, Валера, – проникновенно заговорил Поташников, – ты хоть и артиллерийский, но всё-таки разведчик. Вот тебе и флаг в руки.
– Ладно…, ладно… Я вам это ещё припомню… Я вас ещё тоже замараю, – мстительно пообещал Скачков и повернулся к пленным, которые поняли, что их сейчас будут бить и бить больно, и по всем частям тела, и возможно по яйцам тоже…. И тот, которого собирались бить первым, пронзительно заверещал, соглашаясь уже на всё, но было поздно и сокрушительный удар в солнечное сплетение оборвал крик.
– Тихо, тихо, чего ты орёшь? – Скачков подхватил захлебнувшегося от боли тело контрас и прислонил его к дереву. Но тут стал орать и биться в корчах второй и его пришлось тоже утихомирить хлёстким ударом ноги по почкам.
– А этот чего орал? – Снегирёв мотнул головой на второго. – Тоже согласен давать показание?
– Да звиздарастил нас….
Дальше всё пошло вообще хорошо, отдышавшемуся первому ткнули под нос карту и он от страха, весьма толково, стал тыкать и водить пальцем по бумажному листу сплошь зелёного цвета, показывая, как можно обойти отряд контрас и не засветиться. Для контроля сунули карту и второму, но тот снова стал ругаться и бессильно биться в путах.
– Ну что ж, всё теперь ясно. – Удовлетворённо выпрямился Скачков, складывая карту, – собираемся и выходим. Нам до вечера надо обойти деревню и подальше уйти отсюда.
– Ну, а этого надо кончать. Вот теперь спрашиваю – Кто? – Скачков насмешливым взглядом обвёл товарищей, которые мигом отвернулись и все вдруг старательно углубились в обстоятельные сборы к следующему переходу.
– Александр Иванович, ты ж у нас самый боевик – больше всех вальнул. Да один. Может счёт хочешь увеличить? -
– Нееее…, – заблеял испуганно Поташников и тут же вывернулся, – я то как раз счёт и открыл… И он у меня есть…
Все остальные тоже ушли в глухую оборону и не захотели пачкаться.
– Суки, вы ребята. Всё на меня свалили. – Удручённо констатировал Скачков, – и ответственность за эту задачу, и чистенькими хотите остаться…. Ладно, сделаю… Хоть никогда этим и не занимался, но блядь – никто морду не отворачивает. Смотрите. А этому глаза завяжите, он нам как проводник нужен, а не как сумасшедший.
Проводнику быстро замотали тряпкой глаза. Все побледнели и даже как-то осунулись. У Скачкова лихорадочно блестели глаза и он нервно то вытягивал нож из ножен, то с тихим стуком загонял его обратно. Одно дело в бою, в рукопашной схватке, а тут надо было хладнокровно зарезать связанного человека, хоть и врага. А тот поняв, что его сейчас убьют, тоскливо о чём-то своём заскулил, засучив по земле ногами. Нет, он не просил пощады, не вымаливал её, наверно быстро молился богу или прощался с этим миром, невразумительно бормоча и проглатывая половину слов. А когда понял, что русский решился, мгновенно покрылся обильным потом, посерел и глаза стали выкатывать из орбит в ожидании боли и смерти.
У Скачкова мелькнуло мимолётная мысль – Что надо бы было сунуть ему в рот кляп и поднять на ноги, а то неудобно было наносить удар ножом лежачему. Накрыл грязной ладонью рот и, ещё успев ощутить исходящий от врага кислый запах страха, ударил ножом в область сердца.
От неопытности, не полной решимости и неуверенности, удар оказался гораздо слабее, чем нужно, да и Скачков промахнулся мимо сердца и тело контрас сильно выгнулось и забилось под рукой старшего лейтенанта, что мгновенно заставило чисто рефлекторно отпрыгнуть от убиваемого с окровавленным ножом в руке. Стоявшие чуть в сторонке остальные отреагировали на происходящее каждый по-своему. Свиридов выкатил глаза и позеленел от увиденного, а Поташникова бурно и мгновенно вывернуло, а глядя на него, побледнел ещё сильнее и блеванул и Снегирёв. Алёхин, как лишившиеся невинности девочка, мигом закрыл лицо ладонями. Остальные тоже, хоть и не отвернулись, выглядели не лучше, обильно потея и нервно подрагивая телом. Проводник же, услышав и поняв, что убивают напарника просто обоссался, стоя на коленях.
Скачков секунд десять стоял и смотрел на бьющееся тело на земле, потом сорвался с места и вновь кинулся на жертву и с силой ударил ножом в солнечное сплетение, погрузив нож по самую рукоятку и контрас неистово заорал на все джунгли. А Скачков в ожесточении, желая прекратить этот дикий крик, выдернул нож и ударил им в горло. Крик оборвался, послышался жуткий хрип, сип и ещё более страшное бульканье где-то там…, в глубине горла. Тело несколько раз с силой выгнулось, становясь почти на классический мостик, отбросив Скачкова в сторону и опало. Контрас наконец-то умер. Скачков, весь забрызганный кровью, сидел на заднице и очумело смотрел на мёртвое тело, а рядом с ним обессилено опустился Поташников, от которого кисло и противно несло рвотой.
Минут пять на берегу ручья стояла тишина, прерываемая только всхлипыванием второго пленного, лежащего на боку на земле. Остальные постепенно пришли в себя и слепо копошились около своих рюкзаков, даже не понимая, что они делают. Первым в себя пришёл Скачков, брезгливо осмотрел окровавленные руки, нож и обмундирование и скомандовал срывающимся голосом: – Пошли отсюда, куда подальше….
– А его как….? – Кивнул капитан Цветков на труп.
Старший лейтенант махнул в безнадёге рукой: – Ему уже всё равно…, пусть так и лежит…
– Пошли отсюда, лучше себя в порядок приведём.
Отойдя метров на двести по ручью вверх, они снова остановились на крохотной полянке. Мигом все разделись и, несмотря на холодную воду полезли в маленькую заводь и стали усиленно смывать с себя пот и следы рвоты. А Скачков пока не посинел всё мылился и мылился, стараясь смыть с себя мифические следы крови. Он её смыл давно, но ему всё казалось, что она ещё присутствует у него на руках.
О проекте
О подписке