– Так я конкретно и говорю. Ждали, что генерал к нам подъедет в десять часов и начнётся. А его всё нет и нет. А тут в двенадцатом часу появляется злой, как собака, раздражённый. С ходу налетел на командира полка, а потом всех по очереди. Я от греха подальше с КНП смылся, а когда генерал немного утих, снова нарисовался там. Короче он говорит командиру. Ваш полк знаю. Управление огнём отстреляете не ниже на «Хорошо». А вот проверю вас на вшивость и проверю с боевой стрельбой только одну батарею. И по ней поставлю полку оценку. И спрашивает – В какой батарее служит старший лейтенант Геворгян? В девятой, товарищ генерал – отвечает командир. Вот её и готовьте и комбата ко мне. Вот так, Лёва. У тебя сейчас есть шанс стать командиром батареи…

– Или оказаться в заднице, – пробормотал озабоченно Геворгян.

– Может это твоя родня с Армении замутила протекцию? – Высказал я своё предположение.

– Не…, у меня все простые. Я же не Миша Григорян, у которого пол Армении шишкари…

В течение десяти минут подошли машины с дивизионов и мы разгрузили снаряды. Теперь у нас на огневой позиции было по восемь снарядов на орудие. Я послал солдата за Матвеевым и Юзбашевым, чтобы потом не забыть про них в суматохе. Через пять минут подскочил Матвеев и бодрым голосом доложил, что всё нормально. Подозрительным взглядом осмотрел его, пышущую здоровым румянцем лицо, явно не замёрзшего на посту, а только что отошедшего от костра. Вдалеке мелькнул Юзбашев и я, кивнув головой, принял доклад.

Доложили комбату, что ОП готова и замерли на своих местах.

Дальше произошло то, что должно было произойти с полком за все эти дни. За четыре последующих часа на всём песчаном поле не осталось ни единого места, где бы не разворачивалась батарея в боевое положение. Причём, это происходило на время и с обязательным выстрелом или залпом. Потом перемещались на сто-двести метров вперёд или в сторону и опять разворачивались. Условный противник периодически применял по нам отравляющие вещества, наносил ядерный удар, после которого мы всё равно возрождались. Разворачивались и тут же сворачивались, уходя от возможного налёта авиации. Снова одевали хим. защиту и целый час работали в ней, нервно ощущая, как просохшая одежда вновь пропитывается, но уже солёным потом. Опять стреляли и в конце с ходу развернулись на прямой наводке, где выполнили задачи по поражению неподвижных и движущихся целей.

Батарея была качественно вывернута наизнанку и мы здорово переживали за результаты своей работы. Это потом мы узнаем, что почти все нормативы выполнены с оценкой «Хорошо», либо «Удовлетворительно» и три задачи на «Отлично». А сейчас нервничали, переживая за результаты и за оценку полка.

Все снаряды были выпущены и над полигоном повисла тревожная тишина. На последнем этапе, прямой наводке, к нам присоединился комбат со своей ячейкой и теперь в яме, откуда мы руководили огнём, было не протолкнуться от взвода управления батареи.

– Командира батареи к командиру полка, – пришла команда по радиостанции. Капитан Чистяков выбрался из укрытия и побежал к недалёкому КНП полка, придерживая рукой полевую сумку.

– Ну, сейчас комбат обратно или начальником штаба дивизиона прибежит или взводным, – прокомментировал лейтенант Денисенко, – хотя, насколько я понял, отстрелялись мы вроде бы ничего…

Через десять минут из-за полкового КНП появился комбат и неспешной походкой направился в нашу сторону. Мы вскинули бинокли и впились в лицо комбата, стараясь угадать – С какой вестью он идёт назад?

– Вроде бы всё нормально, – неуверенно проговорил Лёва, – комбата не сняли, а я так и остался на своей должности.

Глядя на суету, поднявшуюся после отъезда чёрной, генеральской «Волги» и УАЗика командира, стало понятно, что учения закончились и там отбиваются.

Серёга Чистяков неспешным шагом подошёл к нам, вылезшим из ямы, и тут же опустился на раскладной стульчик, подсунутый одним из солдат взвода управления. Комбат молчал, молчали и мы, ожидая приговора. После недолгого молчания капитан улыбнулся, как это он умел – открыто и широко: – Ну что набычились? Не обосрались и Слава богу….

– Фуууууу…, – мы оживились и тоже заулыбались, а комбат продолжил. – Какую там оценку полку генерал утвердит – не знаю, но нам – «Хорошо».

– Фуууу…, нормально… Ну, ёлки-палки, пусть нас полк теперь поит… Нет, каждый дивизион по отдельности… Чего дивизион? Восемь батарей – вот пусть поляны и накрывают по очереди…, – каждый из нас изощрялся, стараясь высказать свой вариант и виденья будущего расчёта полка, – комбат, а что генерал про нас сказал?

– Вот это самое интересное и загадочное. Он сказал следующее: командира батареи и старшего лейтенанта Геворгян я поощрю сам лично, офицеров и прапорщиков батареи приказом полка, а рядового Юзбашева после учений отправить в отпуск. Во как! Ладно, он мог знать тебя, Лёва. А вот откуда он Юзбашева знает? – Чистяков развёл в недоумение руками, глядя на наши также удивлённые лица.

– Боря, ну-ка Юзбашева сюда позови…

Через минуту перед нами стоял Юзбашев и мне показалось, что за эти несколько часов щетина у него стала гуще и ещё чернее.

– Юзбашев, кто у тебя родители? И откуда тебя знает генерал Смирнов? – Ну, на первый вопрос мог и я спокойно и довольно подробно ответить. Обычные учителя, в обычной школе. Такие же и родственники. Только дядя довольно известный нефтяник, награждённый двумя орденами Трудового Красного знамени. Но это всё не то…

В принципе, своим ответом и неопределённым пожиманием плеч, всё это подтвердил и солдат.

Мы замолчали, не зная, что ещё спросить, а у меня зародилось вполне законное подозрение и я приказал вычислителю: – Вызови сюда Матвеева.

Офицеры с любопытством поглядели на меня, но промолчали.

– Матвеев, у вас всё нормально было на перекрёстке?

– Так точно, товарищ прапорщик, всё нормально, – с готовностью и преданно глядя на нас, молвил пышущий здоровьем и оптимизмом солдат.

– Матвеев не Зви-з-ди, – медленно и раздельно высказал своё сомнение, – ты, когда мне докладывал, мне показалось что ты только что от костра.

– Тэкккк…, Матвеев, начинаем с тобой разговаривать по серьёзному, – в течение последующих десяти минут была выяснена вся картина происшедшего. Юзбашев выкатил в дичайшем изумлении глаза, когда услышал, что как максимум через неделю он будет ехать домой в отпуск, а Матвеев наоборот превратился в соляной столб, отчаянно вращая глазами и поняв, как он бездарно и позорно просрал отпуск. Мы же молчали, переглядывались и не знали, как реагировать на рассказ Юзбашева. Хотелось восхищённо заматериться и дико захохотать от той дурацкой ситуацию, которую Юзбашев создал на перекрёстке.

Комбат попросил всё это показать и когда Юзбашев показал и изобразил…..

* * *

…. В лесу, на перекрёстке было тихо, мокро и даже немного теплей, чем на опушке. Матвеев огорчённо покрутился на маленьком перекрёстке сошедших вместе лесных дорог, порыскал по мокрым кустам и остановился около мелкого окопчика, вырытого в глубине кустов. Постоял, о чём-то думая, после чего решительно встряхнул головой.

– Юзбашев, остаёшься здесь, а я пойду в расчёт. Ты ещё салага, поэтому и стой здесь. Я год назад такой же как ты был. Так что всё по справедливости. Если «Отбой» будет – я за тобой прибегу. А так смотри – не дай бог кого пропустишь. Геворгян тогда нас обоих убьёт. – Снял с себя гранатомёт и отдал его напарнику.

Матвеев улетучился и Юзбашев остался один. Свой автомат он повесил за спину, а гранатомёт повесил на плечо и стал мерно вышагивать по перекрёстку. Сначала вроде бы от ходьбы согрелся, но песок хоть и был дождём уплотнён, всё равно ноги проваливались и через полчаса солдат уже выбился из сил. Он остановился на середине дорог и замер, пытаясь сохранить тепло, но в условиях Германии и такой погоды это было невозможно. Постепенно, незаметно для самого солдата, его тело начало самостоятельно принимать позу, при которой потеря тепла сводилась к минимуму или как она называлась в армии – Зимняя стойка.

Голова втянута в плечи, туловище слегка согнуто и подано вперёд, руки слегка растопырены в стороны, ладонь в левой рукавице зажата в кулак, а сама рукавица из-за этого опущена ещё ниже, визуально превращая обыкновенную человеческую руку в обезьянью, где кончики пальцев достают до колен. А вот правая рукавица была во время учений порвана. Точнее, внутренняя часть рукавицы была практически оторвана, поэтому правая ладонь была сжата в кулак, где и находилась оторванная часть рукавицы. Живот ещё больше втянулся, отчего ремень ослаб и штык-нож с подсумком и магазинами съехали к яйцам. Там же болталась и грязная сумка с противогазом. Комизма фигуре добавлял здоровенный гранатомёт, который был чуть меньше самого Юзбашева. Синие губы и крупная мутно-зелёная сопля на горбатом носу довершала картину. И чем быстрее уходило тепло, тем больше трансформировалось тело в Зимней стойке.

Молодой солдат так глубоко ушёл в себя, в борьбу с потерей тепла, что чёрную, начальственную «Волгу», которая вывернула из-за изгиба лесной дороги, заметил тогда, когда до неё осталось метров десять.

Солдат, как робот, поднял правую руку, разжал кулак и оторванная внутренняя часть рукавицы красиво отвалилась, выставив на обозрение генерала замаранную ладонь. Юзбашев хотел махнуть рукой, обозначая сигнал «Стой!», но он уже настолько замёрз, что лишь грязный указательный палец беспомощно согнулся и застыл в полусогнутым положении.

Бампер автомобиля чуть ли не воткнулся в ноги солдата и Юзбашев медленно перевёл взгляд с капота «Волги» на высунувшегося из боковой двери генерала и не думая, почти на автомате, произнёс: – Старший лейтенант Геворгян приказал никого не пропускать.

– Понятно, – задумчиво произнёс генерал, разглядывая возникшее на дороге зачухонное создание. С таким же любопытством через лобовое стекло смотрел и чистенький солдат-водитель.

– В сторону отойди, товарищ солдат.

– Старший лейтенант Геворгян приказал никого не пускать…

– Да понял я…, понял…, – развеселился генерал, – только в сторону отойди.

Солдат продолжал стоять и смотрел с тоской в глазах на непонятливого офицера, который не знал, кто такой Геворгян и что тот мог сделать, если не выполнишь его приказ : – Старший лейтенант Геворгян приказал никого не пускать.

– Мне можно, я генерал. Видишь погоны генеральские? – Генерал продолжал веселиться, радуясь забавному происшествию, а Юзбашев вновь затянул.

– Старший лейтенант Геворгян приказал никого не пропускать.

– Ну…, ты и упёртый, – удивлённо и с лёгкой досадой протянул генерал и поманил рукой, – иди сюда.

Солдат с гранатомётом переместился к правой дверце автомобиля и застыл рядом, а генерал стал с ним говорить, как с ребёнком с детского садика. Причём, с ребёнком отстающим в развитии.

– Вот видишь погоны и какие большие звёзды у меня – я генерал. Знаешь кто такой генерал? Во.., знаешь. Молодец. Помимо того, что я генерал, я ещё и артиллерийский генерал и ношу точно такие же эмблемы как и у тебя. Во…, смотри. Только они у меня побольше размером и покрасивее. А раз я артиллерийский генерал, значит я начальник твоего старшего лейтенанта и твой начальник тоже. То есть – я могу спокойно проехать по этой дороге. Правильно? Во…, согласен. Тогда я поехал. – Генерал удовлетворённо откинулся на спинку сиденья, ожидая, что сейчас солдат сделает шаг назад и отдаст воинское приветствие. Но Юзбашев, подумав лишь секунду, бесцветным голосом затянул по новой: – Старший лейтенант Геворгян приказал никого не пускать.

– Тьфу ты, чёрт тебя побери…. Надоел ты мне. Николай, поехали, – и генерал с досадой махнул перчаткой вперёд. Разбитной водитель ухмыльнулся, переключился на первую скорость и медленно сдвинулся с места.

Вся унылость и вялость мигом пропали у Юзбашева и тот, скинув с плеча гранатомёт, перехватил его и через открытое окно дверцы с силой ткнул гранатомётом в грудь генерала, плотно прижав его к спинке сиденья, и заорал тонким голосом на половину леса: – Старший лейтенант Геворгян приказал никого не пускать….

Испуганный водитель мгновенно нажал на тормоз и уставился на солдата, а обалдевший генерал молчал секунд двадцать.

– Хорошо солдат, убери оружие.

Юзбашев убрал с генеральской груди гранатомёт и вновь его повесил на плечо.

– Как фамилия?

– Рядовой Юзбашев.

– С арт. полка?

– Так точно.

– Разворачивайся, Николай, поедем другой дорогой.

* * *

В конце рассказа мы уже не могли слушать без слёз, а Матвеев чуть не плакал. Отсмеявшись, комбат успокаивающе сказал «убитому» такой неудачей солдату: – Матвеев, не переживай. Даже если бы там ты был – отпуска ты бы не заработал.

– Почему, товарищ капитан? Чем я хуже Юзбашева?

– Вот в этом то и дело. Такое мог сделать только неотёсанный службой молодой солдат. А ты бы, Матвеев, увидев генерала и его погоны, встал по стойке Смирно и пропустил его…. Так что не расстраивайся. Ещё целый год у тебя впереди и много будет возможностей его заработать.