Может быть и обошлось бы...., но начальник автомобильной службы не подумав, потянул ручку дверцы на себя и резко открыл дверь кабины. Вода, которая до этого просачивалась из кабины из всех щелей тонкими струйками, бурным потоком хлынула на брюки Сушинского, что привело его тотчас в состояния бешенства. Сначала майор немо только разевал рот, пытаясь хоть что-то произнести, но не мог. То ли он не мог, вот так с ходу найти подходящие для такого случая сильные слова и выражения, то ли он действительно онемел или же у него отказал в данный момент речевой аппарат? Тряс кулаками перед моим лицом, безмолвно тыкал пальцем в сторону автомобиля, обильно брызгая слюной во все стороны. Я уже смирился со всеми карами и наказаниями, которые ждали меня из-за этого происшествия в ближайшем и отдалённом будущем и с завистью наблюдал, как мой водитель Джегутанов в ужасе убегал в сторону боксов батареи. Я же убежать не мог, потому что у меня было самолюбие – я ведь всё-таки командир взвода, а не бестолковый солдат, да и в конце концов ощущал свою вину. Лёва Геворгян стоял рядом и хмуро наблюдал эту пляску "Святого Витта". Офицеры, которые находились недалеко за спиной Сушинского, веселились во всю, наблюдая этот спектакль одного актёра, но когда начальник в очередном приступе гнева поворачивался в их сторону, улыбки и смешки одним движением стирались с их губ и лиц. Командиры батарей и взводные становились серьёзными и укоризненно качали головой, "осуждая" меня за данное ЧП.

   Наконец-то у Сушинского прорезался к всеобщему облегчению голос и он выдал в течение двух минут "на гора" всё что он думал обо мне, о моём ближайшем сексуальном будущем, которое было очень печальным и извращённым. Вспомнил о моих родителях, причём, вспомнил как-то совсем нехорошо. Все слова о моём будущем были такими яркими и цветистыми, образными, что все в том числе и я даже заслушались. И даже было странно слушать тишину, которая внезапно на нас обрушилась, когда у Сушинского иссяк словарный запас, запас всяких пикантных выражений. Самое странное, что солнце продолжало светить и продолжало катиться по своему извечному пути, а не рухнуло с небосклона на наш парк. Я был живой и не расстрелянный, а воробьи продолжали копошиться в куче мусора, выклёвывая оттуда какие-то грязные, но наверно до ужаса вкусные, зёрнышки.

   Сушинский, в течение двадцати секунд осматривал промокшие насквозь брюки, растянув пальцами брючины в разные стороны, попытался что-то с них стряхнуть, после чего поболтал ногой обутый в сапог и, услышав там весёлое побулькивание, вдруг сам рассмеялся и уже обычным голосом обратился к старшему лейтенанту Геворгян.

– Лёва, ну прапорщик ещё пацан молодой, а ты ведь не сопливый лейтенант… Геворгян, ну ведь эту молодёжь учить надо… Что за прокол такой? Полгода и уже третья машина… Лёва, ну ёлки-палки…

   Старший лейтенант Геворгян был типичным представителем армянской национальности как внешне, так и внутренне. Был крупным и сильным человеком. Был грамотным артиллеристом и отличным командиром, имел весёлый и добродушный характер и за всё это в совокупности пользовался огромным авторитетом и уважением среди однополчан. Поэтому даже майор Сушинский общался с ним почти как с равным.

   Мой СОБ сокрушённо покрутил головой, потом залез на бампер и открыл капот, секунд тридцать смотрел на двигатель, спрыгнул и решительно подошёл к начальнику автомобильной службы полка.

– Товарищ майор, всё будет нормально. Сейчас всех водителей поставлю на машину, к вечеру раскидаем движок. Просушим, с утра всё продуем и к вечеру заново соберём. Я так думаю, что вечером и заведём.

– Ладно, Лёва, действуй. Я тебе сейчас ещё своих пару специалистов подошлю. Ну, а ты Цеханович, пошли со мной....., к командиру. Я думаю, ему весело тоже будет, как и мне.

   Я облегчённо вздохнул: Раз Геворгян сказал, что завтра вечером машина будет заведена – так оно и будет. Ну, а командир? У него чемоданное настроение. Сегодня-завтра в полк прибудет новый командир полка, а подполковник Скворцов уйдёт в артиллерийскую дивизию начальником штаба. Так что моя утопленная машина ему уже не помеха. Ну, посмеётся, ну слегка пожурит. Фигня всё это.

   В помещении дежурного по парку Сушинский позвонил в канцелярию нашей батареи и приказал моему комбату тоже идти в штаб полка, отчего у меня совсем испортилось настроение. Капитан Чистяков был отличным командиром батареи, спокойным как слон, руководил батареей уверенно и грамотно и был тем командиром, у которого не только можно поучиться и приобрести определённый военный опыт, но он сам не жалел своего времени и нервов, обучая меня. Поэтому я был в полку, несмотря на свою молодость, не на последнем счету. Я думал, что меня сейчас в кабинете командира полка отругают одного, а комбату достанется лишь остатки праведного гнева командира полка и Сушинского, то теперь может так получиться, что на Чистякове все оторвутся по полной программе, а меня оставят на закуску. Вот это меня не устраивало.

   Ожидая, что всю дорогу до штаба Сушинский будет ругать меня, был безмерно удивлён его молчанием, причём это молчание не носило характер грозовой тучи, которая вот-вот разразится громом и молниями над моей головой. Майор что-то сосредоточенно обдумывал, лишь искоса иногда поглядывая на меня.

   В штабе царила непонятная лёгкая суматоха и возбуждение, причина которой стала понятна через несколько минут – только что прибыл новый командир полка. Сушинский открыл дверь командирского кабинета и хотел было туда уже зайти, но вдруг остановился и произнёс в глубину кабинета: – Товарищ подполковник, я потом зайду…, – хотел закрыть дверь, но послышался весёлый голос командира.

– Геннадий Антонович, заходи. Как раз вовремя.

– Цеханович, стой здесь. Жди.

   Сушинский скрылся за дверью, а я стал маяться в приёмной, ожидая вызова. Через пять минут подошёл командир батареи, который в общих чертах уже знал о происшествии. Он лишь выслушал некоторые подробности. Помолчал немного, помаргивая глазами, подумал, разглядывая казённую обстановку приёмной и спокойно произнёс: – А, прорвёмся…

   Вскоре из-за двери послышался голос Сушинского.

– Цеханович, где ты там? Заходи.

   В кабинете, куда я зашёл вслед за комбатом, царила непринуждённо-весёлая атмосфера. Подполковник Скворцов вальяжно сидел на своём месте, а через стол напротив него сидел незнакомый подполковник, около которого основательно угнездился Сушинский. Самое поразительное, что Скворцов и незнакомый подполковник были явно поддатые. А за год службы никто в полку не видел среди рабочего дня нетрезвым командира полка. Он себе этого просто не позволял, а сейчас сидел за столом и весело улыбался, слушая наш доклад о прибытии.

– Чистяков, Цеханович, знакомьтесь – это ваш новый командир полка…

   Командир батареи и я приняли строевую стойку и представились: – Командир девятой батареи капитан Чистяков… Командир второго огневого взвода девятой батареи прапорщик Цеханович, – эхом вторил я.

– Семён Семёнович, вот твои первые подчинённые, – Скворцов также весело махнул рукой в нашу сторону, выдержал театральную паузу и продолжил.

– Командир девятой батареи капитан Чистяков на своём месте, батарея хорошая, офицерский коллектив в батарее крепкий. Батарея способна выполнить любые поставленные задания. Прапорщик Цеханович, командир взвода девятой батареи, Ну, это легенда нашего полка – за полгода командования взводом разбил два автомобиля взвода и один сегодня утопил. Это, Семён Семёнович, ты уже слышал. Правда, справедливости ради, тоже нужно сказать – хороший прапорщик, как командир взвода, так и как артиллерист. Но…, вот эти машины – его беда. Что скажешь, прапорщик?

   Я лишь развёл руками и этот жест можно было истолковать по разному: от – Я расписываюсь в своей беспомощности, до – Готов бороться до конца…

– Ты, Цеханович, крыльями не маши, а отвечай, если тебя спрашивают. Когда у тебя по графику угробить четвёртую машину? Докладывай. – Подполковник Скворцов откровенно веселился, а новый командир доброжелательно смотрел на нас.

   Я молчал, а вместо меня, видя, что атмосфера в кабинете отнюдь не грозовая, высказался комбат: – Товарищ подполковник, всё будет нормально, тем более что автомобиль стоит на складе загруженный под завязку снарядами, на колодках и заводится на месте раз в два месяца…

– Вот, вот, Чистяков, – командир полка прервал командира батареи, – и мне до жути интересно каким способом твой командир взвода её убьёт. Вот смотри: первую машину у него разбил Цюпа – въехал в стену хранилища, в разбитии второй машины он лично принимал участие, будучи старшим машины, третью сегодня утопил в пожарном водоёме. А? Какова завязка интриги? Вот Как? Машина стоит на колодках.... Заводится только на месте и никуда не едет…, но ведь он её разобьёт..... Цеханович, давай...., поделись планами…

   Я стоял, добросовестно морща лоб и пытаясь представить каким образом я или мои водители сумеют автомобиль привести в негодность. А глядя на мои потуги, все присутствующие в кабинете, в том числе и Чистяков, грохнули от смеха.

   Отсмеявшись и вытерев выступившие слёзы, Скворцов обратился к Сушинскому: – Геннадий Антонович, слушай. Когда он всё-таки убьёт машину, не поленись, позвони мне и расскажи – как всё это произошло, – все опять рассмеялись.

– Ладно, Чистяков идите, повезло вам – я сегодня добрый....

   В парке, куда мы пришли с комбатом, кипела работа. Все десять водителей батареи, как трудолюбивые муравьи суетились вокруг автомобиля, с которого была снята облицовка и теперь четверо бойцов с гаечными ключами одновременно что-то скручивали с двигателя. В трёх метрах от машины стоял стол, откуда Лёва Геворгян руководил всей этой суетой. Обсудив детали восстановления машины и посидев немного с нами, комбат удалился в сторону казармы, а я в цветах и красках рассказал о посещении кабинета командира полка.

   К вечеру следующего дня машина завелась: сначала она выкинула густые клубы сизого дыма, а через три минуты ровно заработала и я с облегчением перевёл дух. В этот же вечер сводил Геворгяна и Чистякова в ресторанчик, недалеко от полка и щедрым столом отблагодарил своих старших товарищей.

   В течение последующих двух месяцев меня иной раз подымали на полковых совещаниях или выдёргивали из строя и командир полка, хитро прищурившись или майор Сушинский, грозно сдвинув брови, ехидно задавали вопрос командиру батареи, типа: – Ну, как там дела у Человека-амфибии....? Или же – Когда командир взвода водолазов грохнет свою машину…? А то – Чистяков, второй месяц на исходе. Тебе что-нибудь известно о планах командира взвода амфибий насчёт четвёртой машины....?

   Конечно, это было беззлобное подтрунивание, над которым весело смеялись присутствующие. Но смех – смехом, но к концу второго месяца майор Сушинский своим приказом запретил мне и моим водителям в течение двух следующих месяцев даже появляться на складе боеприпасов. К машине мог подойти только командир батареи или Лёва Геворгян.

   Надо сказать, что судьба четвёртого автомобиля оказалась куда более удачливей, более героичнее, чем у других моих машин.

   Через год, я тогда буду служить уже в другой части, водителем этого автомобиля станет мастер спорта по автогонкам, который отремонтирует и доведёт двигатель автомобиля до гоночного состояния. А в восьмидесятом году, ЗИЛ-131 будет передан в сводный батальон, который прямиком отправят в Афганистан, где он и подорвётся на мощном фугасе и до самого вывода наших войск, как мне рассказывали, ржавый, обгоревший остов машины лежал на дне ущелья рядом с пыльной дорогой, немым укором взывая к воюющим сторонам.