Зимняя сказка
– Скажи, а сколько у тебя было женщин? Вот, всего, понимаешь, вообще?
– Ну-у-у… Я же их не считал, бухгалтерию не вел. Не могу вот так – сразу…
– Ну, тогда, хоть примерно… Примерно сказать можешь?
– Хм, а зачем тебе вдруг понадобилось… Примерно… Ну, тридцать-тридцать пять… Скорее, тридцать пять – если навскидку. Да, пожалуй… А что?
– Да, просто так. Интересно. Выходит, тогда я – тридцать шестая…
– А какое это имеет значение? Главное, что ты – последняя.
– А вот это никогда неизвестно…
– Тебе – неизвестно, а мне – как раз, известно. И это не обсуждается.
– Почему же? У нас, между прочим, свобода слова.
– Где это – у вас?
– Ну… У нас, здесь… У Христа за пазухой…
– Ага. Тогда понятно… Я тебе так скажу. У вас – ну, там, за пазухой – может и свобода слова, а здесь – только, когда я тебе это самое слово дам. Так что…
– Перестань, так нечестно! Я очень даже серьезно настроена.
– А уж я – серьезней некуда. Ты даже представить не можешь. Ты ведь чувствуешь, насколько я серьезен, правда? Ну, скажи, скажи…
Я хватаю ее в охапку и тискаю, и треплю, и целую, как щенка, как игрушку, как вещь. А ей – я знаю наверняка – господи, как же я ее знаю, лучше, чем самого себя, ей хочется – до ужаса, до боли, до боли, до боли на – разрыв, ей хочется разомлеть в моих руках, набухнуть и расцвести, и брызнуть, а потом – маленькой девочкой – забраться ко мне за пазуху и уже не вылезать, и под рукой быть – всегда, если вдруг мне…
И все это у меня – в первый раз в жизни. Хотя, конечно, тридцать шестая, да…
…И тогда, чтобы не сойти с ума – натурально! – не от обычного человеческого, а какого-то физического, магнитного притяжения с последующими неизбежными плотными прикосновениями, да еще, с абсолютным совпадением разорванных когда-то краев, мы даже – поженились.
Я думал – быт поможет, утихомирит голод.
И внешне мы, на самом деле, успокоились, обычная семейная пара. Но вот ночами, часто, я просыпался, смотрел на нее спящую и…
И еще – эта ее тонкая шея…
Мне нельзя ее потерять. Ну – никак, не смогу, не выживу…
Потом я снова засыпал. Обнимал ее и засыпал, завидуя сам себе…
Дети – ее и мои, впрочем, как и все окружающие, поглядывали на нас с усмешкой и несколько снисходительно – мол, совсем старикам крышу снесло, никакого удержу на них… А нам-то ведь на двоих – еще и ста лет не исполнилось, да и это – только самое начало…
А года через полтора они познакомились с Саней – моим сводным братом по отцу. На пять лет меня младше. Почему это заняло столько времени, ответить не могу. Ни мы его не избегали, ни он нас, а – просто… У него своя жизнь, у меня – своя, вот и все. А тут, вдруг, решили вместе съездить отдохнуть, ну и – отдохнули. Только мы приехали первыми и к приезду Сани даже успели загореть. А он явился прямо на пляж со своей очередной пассией, ну и провели мы две недели вместе, вчетвером. Не скажу, что было плохо, но не любитель я восторженных дам в хутини в больших дозах. Хотя, хутини были вполне к месту, ничего не могу сказать… Девочка моя сначала Саньку немного… сторонилась, зато к Алле – даме его, расположилась сразу и глядела на нее с обожанием – мерила ее шляпы и слушала рассуждения о тенденциях высокой моды…
Потом – мы вернулись и началась обычная жизнь – неповторимая и хрупкая. До ужаса.
Привычки, недомогания, пригоревший омлет, работа и наши тела ночью – совсем рядом. Я вжимаюсь в нее всем существом, вздохнуть не даю…
– Ты моя маленькая… Моя единственная…
– Да, да, да… Спи…
По вечерам она стала довольно часто заходить к Алле. Поначалу звала и меня, но я отказывался, мне вполне хватало бани с Саней раз в месяц – на большее я не претендовал.
Настала и быстро кончилась осень – со слякотью и всхлипами, наступила – зима.
…Этот разговор… Я помню его – как сейчас – до мелочей, до вздоха…
– Я хочу… Мне надо с тобой поговорить…
– Да… О чем?
– Сядь, пожалуйста…
– Так я… сижу…
– Да, разумеется. Прости, я… Значит, вот что… Я хотела сказать тебе…
– Что с тобой, а? Устала? Ты какая-то…
– Да, нет, ничего… Дело не в этом. Я… не знаю, как сказать. Как начать… Господи, ну…
И тут я понял. Все и сразу. До меня дошло, наконец – дошло.
– Понимаешь, мы с Сашей, с Саней…
– Стоп! Остановись. Ничего не надо говорить. Ты ведь еще ничего не сказала, понимаешь? Пока еще – ничего. И значит – ничего не случилось, да? И ничего не случится! – я хватаю ее за плечи и с силой прижимаю к себе.
– Подумай, прошу тебя… Прежде, чем ты…
Она вырывается, отталкивает меня изо всех сил. Еще миг – и жизнь кончится. Моя жизнь – кончится… я не могу, не могу позволить…
…Провал. Туман. Черная дыра.
У нее была такая тонкая шея…
Тридцать шестая – последняя…
…– Ну, как тебе?
Она сидит, уставившись в монитор невидящим взглядом и молчит.
– Что, неужели все так плохо? Ну?
– Да нет… Нет, не плохо… Наоборот – хорошо, даже слишком хорошо… – она поворачивается и обнимает меня за шею.
– Знаешь, ты – гений…
– Ну, ты скажешь…
– А я говорю – гений… Когда я читаю твои рассказы… понимаешь, все остальное – просто исчезает… Я существую только в них. Я просто выпадаю из реальной жизни в эти минуты, понимаешь? Я там – внутри…Я… Это жутко… Я вдруг почувствовала твои пальцы, как они смыкаются на моей шее. И сразу – нечем дышать…
Она рвет ворот блузки, нервно смеется. В лице – ни кровинки. Она – моя. Все-таки – моя. Вся.
И эта тонкая шея…
– Алло! Саша? Привет, это я… Нет, все в порядке. То есть – не совсем. То есть – совсем не в порядке. Но это неважно. Слушай, я звоню… Я не приду завтра… Не могу. Не могу – и все… Нет, нет… Не уговаривай меня, я не могу, я – боюсь… Не знаю когда, не знаю. Может – вообще… Это очень опасно, очень. Ты просто не представляешь… И ужасно глупо… Я больше не могу говорить… Прости, прости… Все, Саша, все – пойми. Нет, нет, больше не звони… Не звони больше. Не звони никогда…
Она кладет трубку и прижимается лбом к покрытому инеем стеклу…
…Я – улыбаюсь. Я умею сочинять истории. Я – умею… Хотя, они никогда не сбываются, но тем лучше, разве – нет?
– Скажи, а сколько у тебя было женщин?
– Ты – моя женщина. Единственная. Навсегда – до самой смерти.
До самой смерти…
До самой смерти…
Дождливая сказка
– Я ужасно хочу с тобой проснуться…
– Ну, что же, это замечательное желание. Я бы и сам…
– Да нет, я не шучу, вовсе – не шучу.
– Да? Ну и как ты себе это представляешь?
…– Осень. Самое-самое начало. Домик в лесу. По утрам уже холодно и туман. Кусты черники у самого крыльца. Паутина на ветках. Под крыльцом живет барсук…
Воздух… он кажется хрустальным. Чуть двинулся и картинка – рассыпалась…
В спальне просторно и прохладно – широкая кровать и сбоку большое-большое зеркало в старинной раме.
В нем – едва наступившее утро.
Я открываю глаза, а на подушке, совсем близко – твое лицо.
Так я это вижу…
– Хм… Красиво. А, скажи, ты принесла то, что я просил?
– А?… Ах, да, конечно же, миленький мой, я же все записала в прошлый раз. Смена белья, клюква с сахаром, чай, как ты любишь, зеленый, крупный, с листьями…
– Спасибо, все правильно. В тумбочку засунь поглубже, ладно? A-то Тома, не дай бог, увидит – расспросы начнутся…
– … Ну вот, все сделала, не увидит она ничего. Ты сам-то расскажи – как ты тут? Что доктора говорят?
– Да все нормально. Ну, в смысле, как должно быть. Ничего такого… Слушай, ты это… Ты иди уже, а? У нас обход вот-вот начнется, а профессор очень не любит, когда в палатах посторонние.
– Так я же только пришла. Я ведь даже и не потрогала тебя совсем, не поцеловала даже…
– Вот и хорошо и правильно. Мне лечащий врач так и сказал – не перевозбуждаться пока.
– Ну, прости меня, ладно? Я… понимаешь… я просто скучаю по тебе очень…
– Да я понимаю, понимаю, что я не человек что ли? Ты знаешь, ты в следующий раз пасту принеси зубную, ладно? Я то ли свою куда-то задевал, то ли – украли… И что-нибудь почитать, а то тоска здесь смертная. Ну, там, детективчик какой-нибудь, боевичок… Ты же ведь, кроме своей Франсуазы Саган и слышать ни о ком не хочешь…
– Все принесу, все сделаю, не беспокойся… Милый мой, красивый мой…
– Ну, ладно, ладно. Тогда – до понедельника, да? И лучше, если утром, как сегодня. Отпросись там на работе, что ли. Ну иди, иди…
Тоненькая блондинка с грустными глазами, молодая, гораздо моложе того, к кому пришла, наклоняется и быстро целует его в щеку. Поцелуй быстрый – почти мельком, но такой нежный и трогательный, что у меня даже дух захватывает. Она уходит, и стук ее каблучков еще долго доносится до нас из коридора.
– Жена? – спрашиваю я и поднимаю вверх большой палец. – Симпатичная, красивая даже. А ты с ней строго, вольностей особых не допускаешь. С женами, с ними так и надо – чтобы любили крепче…
Он хмурит брови и смотрит на меня. Густые, черные с проседью волосы – перец с солью, глубоко посаженные тревожные глаза и марлевая повязка на всю грудь – операция на открытом сердце. Старая жизнь кончилась, новая – еще не началась…
– Что? А, нет, не жена… – вздыхает. – Светлана это, любовница…
– А-а-а… Счастливчик ты.
– Да, такой же, как и ты. Все мы тут – одинаково… А ведь еще две недели назад и не вспоминал о нем, стучит себе и стучит. И – ладно. И не думал о нем никогда… А она – он кивнул в сторону двери, – ну, Светлана, так и сказала однажды – ты, говорит, бессердечный, Володя, нет, говорит, у тебя сердца. Это, когда я на рыбалку на неделю уехал с мужиками, а ей ничего не сказал. А до этого, мы обязательно, хоть раз в день, перезванивались. В течение двух лет…
– А что, может и права была. Два года, это – знаешь… Мог бы и предупредить.
– Да мог бы, мог бы, только… Вот, понимаешь, она какая-то… как не от мира сего. Беззащитная. Вроде, любой ее обидеть может, а она – ничего. А таких, иногда, как назло, обидеть тянет – не замечал?
…Мы ведь с ней, со Светланой, за это время узнали друг друга, как облупленные. И она – меня, и я – ее. Иные и за двадцать лет не успевают так, как мы за два года. Ну, с небольшим… Приросли мы и проросли друг в друга – хоть на части режь. И вот что странно, видишь ли, я с тех пор, как с ней – тоже стал меняться. И даже, оказывается, не замечал этого, пока вот – не прихватило…
– А какая связь? Я хочу сказать, между «меняться» и «прихватило»?
– А очень даже простая связь. Я из-за нее, понимаешь, душой размяк. Никогда раньше себе этого не позволял, а тут… Сам, вроде как, беззащитным стал, и вот – он указал на повязку – пожалуйста. Раньше-то, все, как у всех было, вот, как у тебя, наверное – жена, дети, работа, рыбалка, опять же… Иногда, понятно, женщины попадались – как без этого. А тут… – он запнулся.
…– Будто сумасшествие накатило какое. Как мальчишка стал себя вести – звонков от нее ждал, писем, каждые пятнадцать минут почту проверял… Домой приходил – как в тумане. И что меня особенно распаляло, знал, с самого начала знал, чувствовал – моя женщина. И не просто – моя, а в полной моей власти. Понимаешь – не преувеличиваю ни на йоту – в полной. Детей у нее нет, разведенная, вся ее жизнь вокруг меня. Я ей и муж, и бог, и… – он махнул рукой.
– Ладно, чего там… А ты сам-то – чем занимаешься?
– Я-то? Я, в общем… писатель.
– Серьезно? Никогда не думал, что придется с писателем вот так – запросто. Вам, я так думаю, легче на свете живется.
– Почему же?
– Да, просто, если что не так, как хочется, не так, как нравится, можно свое напридумывать и все. Чего хочешь.
– Ага. Вот я и напридумывал… Так напридумывал, что сам в это поверил. А – результат? В одной палате лежим и по одной и той же причине…
– Что, тоже любовь за жабры взяла?
– А что же еще? Чем еще проймешь нашего брата…
– Верно говоришь. До седых волос дожили, а так пацанами и остались… – он глубоко вздохнул и поморщился.
– Слушай, а что дома? С женой как и вообще…
– А что – дома? По-разному. Тамара, жена моя, она ведь, тоже, не дура, глаза-то есть. Сцен, правда, она мне не устраивала, да и не говорила об этом. Умная баба оказалась – жена моя. Ну и я тоже старался не слишком… Чтобы в глаза не бросалось. Ночевать вот у нее, у Светки, не оставался ни разу. Всегда – только дома. А так, раз-два в неделю и все. Так видишь, с другой стороны ударило, откуда и не ждал. Вот тебе и любовь…
…Ну, да – ничего, я теперь ученый. За одного битого, как говорится, двух небитых… Главное теперь, что заштопали меня, вроде, нормально. Оклемаюсь вот, и все по-другому пойдет. По-другому, да…
На тумбочке звонит его телефон.
О проекте
О подписке