Отчаянье

3. Н. Гиппиус

 
     Довольно: не жди, не надейся —
     Рассейся, мой бедный народ!
     В пространство пади и разбейся
     За годом мучительный год!
 
 
     Века нищеты и безволья.
     Позволь же, о родина-мать,
     В сырое, в пустое раздолье,
     В раздолье твое прорыдать:
 
 
     Туда, на равнине горбатой, —
     Где стая зеленых дубов
     Волнуется купой подъятой
     В косматый свинец облаков,
 
 
     Где по полю Оторопь рыщет,
     Восстав сухоруким кустом,
     И в ветер пронзительно свищет
     Ветвистым своим лоскутом,
 
 
     Где в душу мне смотрят из ночи.
     Поднявшись над сетью бугров,
     Жестокие, желтые очи
     Безумных твоих кабаков, —
 
 
     Туда, – где смертей и болезней
     Лихая прошла колея, —
     Исчезни в пространстве, исчезни,
     Россия, Россия моя!
 

Июль 1908, Серебряный Колодезь

Больница

 
     Мне видишься опять —
     Язвительная – ты…
     Но – не язвительна, а холодна: забыла
     Из немутительной, духовной глубины
     Спокойно смотришься во всё, что прежде было.
     Я, в мороках
     Томясь,
     Из мороков любя,
     Я – надышавшийся мне подарённым светом,
     Я, удушаемый, в далекую тебя, —
     Впиваюсь пристально. Ты смотришь с неприветом.
     О, этот долгий
     Сон:
     За окнами закат.
     Палата номер шесть, предметов серый ворох,
     Больных бессонный стон, больничный мой халат;
     И ноющая боль, и мыши юркий шорох.
     Метание —
     По дням,
     По месяцам, годам…
     Издроги холода…
     Болезни, смерти, голод…
     И – бьющий ужасом в тяжелой злости там,
     Визжащий в воздухе, дробящий кости молот…
     Перемелькала
     Жизнь.
     Пустой, прохожий рой —
     Исчезновением в небытие родное.
     Исчезновение, глаза мои закрой
     Рукой суровою, рукою ледяною.
 

1921

Александр Блок

Александр Александрович Блок (1880–1921) – русский поэт, драматург, публицист, переводчик, критик, одни из значительнейших представителей русского символизма.

Блок стихи писал с раннего детства, в 10 лет знал, что будет поэтом. Первые же поэтические сборники «Стихи о Прекрасной Даме» и «Нечаянная радость» принесли ему широкую известность. Адресатом большинства стихотворений была его жена – Любовь Дмитриевна Менделеева, в которой Блок, равно как и поэты-символисты из его окружения, видел воплощение Вечной Женственности. Парадоксальное сочетание мистического, туманного и бытового, изображенного в деталях, стало характерной чертой всего его творчества.

С 1909 года входил в правление Общества ревнителей художественного слова («Академии стиха»), сформировавшегося вокруг Вячеслава Иванова и журнала «Аполлон». Выступал с докладами как теоретик символизма и литературный критик. Начал работать с театром. Выпустил в общей сложности 10 поэтических сборников.

Блок вырабатывал собственную систему метафор (часто сочетая лексически несовместимые слова) и стал пионером в активном использовании дольника. Как отмечал лингвист Виктор Жирмунский, с Блока начинается «решительное освобождение русского стиха от принципа счета слогов по стопам, уничтожение канонизированного Тредиаковским и Ломоносовым требования метрического упорядочения числа и расположения неударных слогов в стихе. В этом смысле все новейшие русские поэты учились у Блока».

В 1916 году, будучи призван в армию, он служил в инженерных частях. Февральскую и Октябрьскую революции встретил неоднозначно, восхищаясь ими скорее как разгулом стихии. Осмыслить этот «мировой пожар» он попытался в своей самой неоднозначной поэме «Двенадцать», в которой предоставил голос улице – ее своеобразной стихийной музыке.

«…Он был весь переполнен музыкой, которая так и лилась из него через край, – написал о поэте Корней Чуковский. – Он был из тех баловней музыки, для которых творить – значило вслушиваться, которые не знают ни натуги, ни напряжения в творчестве. Не поразительно ли, что всю поэму «Двенадцать» он написал в два дня?.. Необыкновенная энергия творчества!»

После ареста в феврале 1919 года по обвинению в антисоветском заговоре иллюзий относительно советской власти у Блока не осталось. Блок замолчал, у него началась депрессия, прогрессировала болезнь сердца. Не получив вовремя разрешения на лечение за границей, Блок умер в августе 1921 года в возрасте 40 лет.

Александр Блок

«Мы встречались с тобой на закате…»

 
     Мы встречались с тобой на закате.
     Ты веслом рассекала залив.
     Я любил твое белое платье,
     Утонченность мечты разлюбив.
 
 
     Были странны безмолвные встречи.
     Впереди – на песчаной косе
     Загорались вечерние свечи.
     Кто-то думал о бледной красе.
 
 
     Приближений, сближений, сгораний —
     Не приемлет лазурная тишь…
     Мы встречались в вечернем тумане,
     Где у берега рябь и камыш.
 
 
     Ни тоски, ни любви, ни обиды,
     Всё померкло, прошло, отошло…
     Белый стан, голоса панихиды
     И твое золотое весло.
 

13 мая 1902

«Я медленно сходил с ума…»

 
     Я медленно сходил с ума
     У двери той, которой жажду.
     Весенний день сменяла тьма
     И только разжигала жажду.
 
 
     Я плакал, страстью утомясь,
     И стоны заглушал угрюмо.
     Уже двоилась, шевелясь,
     Безумная, больная дума.
 
 
     И проникала в тишину
     Моей души, уже безумной,
     И залила мою весну
     Волною черной и бесшумной.
 
 
     Весенний день сменяла тьма,
     Хладело сердце над могилой.
     Я медленно сходил с ума,
     Я думал холодно о милой.
 

Март 1902

«Вхожу я в темные храмы…»

 
     Вхожу я в темные храмы,
     Совершаю бедный обряд.
     Там жду я Прекрасной Дамы
     В мерцаньи красных лампад.
 
 
     В тени у высокой колонны
     Дрожу от скрипа дверей.
     А в лицо мне глядит, озаренный,
     Только образ, лишь сон о Ней.
 
 
     О, я привык к этим ризам
     Величавой Вечной Жены!
     Высоко бегут по карнизам
     Улыбки, сказки и сны.
 
 
     О, Святая, как ласковы свечи,
     Как отрадны Твои черты!
     Мне не слышны ни вздохи, ни речи,
     Но я верю: Милая – Ты.
 

25 октября 1902

«Девушка пела в церковном хоре…»

 
     Девушка пела в церковном хоре
     О всех усталых в чужом краю,
     О всех кораблях, ушедших в море,
     О всех, забывших радость свою.
 
 
     Так пел ее голос, летящий в купол,
     И луч сиял на белом плече,
     И каждый из мрака смотрел и слушал,
     Как белое платье пело в луче.
 
 
     И всем казалось, что радость будет,
     Что в тихой заводи все корабли,
     Что на чужбине усталые люди
     Светлую жизнь себе обрели.
 
 
     И голос был сладок, и луч был тонок,
     И только высоко, у Царских Врат,
     Причастный Тайнам, – плакал ребенок
     О том, что никто не придет назад.
 

Август 1905

Незнакомка

 
     По вечерам над ресторанами
     Горячий воздух дик и глух,
     И правит окриками пьяными
     Весенний и тлетворный дух.
 
 
     Вдали над пылью переулочной,
     Над скукой загородных дач,
     Чуть золотится крендель булочной,
     И раздается детский плач.
 
 
     И каждый вечер, за шлагбаумами,
     Заламывая котелки,
     Среди канав гуляют с дамами
     Испытанные остряки.
 
 
     Над озером скрипят уключины
     И раздается женский визг,
     А в небе, ко всему приученный
     Бесмысленно кривится диск.
 
 
     И каждый вечер друг единственный
     В моем стакане отражен
     И влагой терпкой и таинственной
     Как я, смирен и оглушен.
 
 
     А рядом у соседних столиков
     Лакеи сонные торчат,
     И пьяницы с глазами кроликов
     «In vino veritas!» кричат.
 
 
     И каждый вечер, в час назначенный
     (Иль это только снится мне?),
     Девичий стан, шелками схваченный,
     В туманном движется окне.
 
 
     И медленно, пройдя меж пьяными,
     Всегда без спутников, одна,
     Дыша духами и туманами,
     Она садится у окна.
 
 
     И веют древними поверьями
     Ее упругие шелка,
     И шляпа с траурными перьями,
     И в кольцах узкая рука.
 
 
     И странной близостью закованный,
     Смотрю за темную вуаль,
     И вижу берег очарованный
     И очарованную даль.
 
 
     Глухие тайны мне поручены,
     Мне чье-то солнце вручено,
     И все души моей излучины
     Пронзило терпкое вино.
 
 
     И перья страуса склоненные
     В моем качаются мозгу,
     И очи синие бездонные
     Цветут на дальнем берегу.
 
 
     В моей душе лежит сокровище,
     И ключ поручен только мне!
     Ты право, пьяное чудовище!
     Я знаю: истина в вине.
 

24 апреля 1906, Озерки

Когда вы стоите на моем пути…

 
     Когда вы стоите на моем пути,
     Такая живая, такая красивая,
     Но такая измученная,
     Говорите всё о печальном,
     Думаете о смерти,
     Никого не любите
     И презираете свою красоту —
     Что же? Разве я обижу вас?
 
 
     О, нет! Ведь я не насильник,
     Не обманщик и не гордец,
     Хотя много знаю,
     Слишком много думаю с детства
     И слишком занят собой.
     Ведь я – сочинитель,
     Человек, называющий всё по имени,
     Отнимающий аромат у живого цветка.
 
 
     Сколько ни говорите о печальном,
     Сколько ни размышляйте о концах и началах,
     Всё же, я смею думать,
     Что вам только пятнадцать лет.
     И потому я хотел бы,
     Чтобы вы влюбились в простого человека,
     Который любит землю и небо
     Больше, чем рифмованные и нерифмованные
     речи о земле и о небе.
 
 
     Право, я буду рад за вас,
     Так как – только влюбленный
     Имеет право на звание человека.
 

6 февраля 1908

«Я помню длительные муки…»

 
     Я помню длительные муки:
     Ночь догорала за окном;
     Ее заломленные руки
     Чуть брезжили в луче дневном.
 
 
     Вся жизнь, ненужно изжитая,
     Пытала, унижала, жгла;
     А там, как призрак возрастая,
     День обозначил купола;
 
 
     И под окошком участились
     Прохожих быстрые шаги;
     И в серых лужах расходились
     Под каплями дождя круги;
 
 
     И утро длилось, длилось, длилось…
     И праздный тяготил вопрос;
     И ничего не разрешилось
     Весенним ливнем бурных слез.
 

4 марта 1908