Надпись на книге

 
     Мне мило отвлеченное:
     Им жизнь я создаю…
     Я всё уединенное,
     Неявное люблю.
 
 
     Я – раб моих таинственных,
     Необычайных снов…
     Но для речей единственных
     Не знаю здешних слов…
 

1896

Бессилье

 
     Смотрю на море жадными очами,
     К земле прикованный, на берегу…
     Стою над пропастью – над небесами, —
     И улететь к лазури не могу.
 
 
     Не ведаю, восстать иль покориться,
     Нет смелости ни умереть, ни жить…
     Мне близок Бог – но не могу молиться,
     Хочу любви – и не могу любить.
 
 
     Я к солнцу, к солнцу руки простираю
     И вижу полог бледных облаков…
     Мне кажется, что истину я знаю —
     И только для нее не знаю слов.
 

1894

Божья тварь

 
     За Дьявола Тебя молю,
     Господь! И он – Твое созданье.
     Я Дьявола за то люблю,
     Что вижу в нем – мое страданье.
 
 
     Борясь и мучаясь, он сеть
     Свою заботливо сплетает…
     И не могу я не жалеть
     Того, кто, как и я, – страдает.
 
 
     Когда восстанет наша плоть
     В Твоем суде, для воздаянья,
     О, отпусти ему, Господь,
     Его безумство – за страданье.
 

1902

Мережи

 
     Мы долго думали, что сети
     Сплетает Дьявол с простотой,
     Чтоб нас поймать, как ловят дети
     В силки беспечных птиц, весной.
 
 
     Но нет. Опутывать сетями —
     Ему не нужно никого.
     Он тянет сети – между нами,
     В весельи сердца своего.
 
 
     Сквозь эту мглу, сквозь эту сетку,
     Друг друга видим мы едва.
     Чуть слышен голос через клетку,
     Обезображены слова.
 
 
     Шалун во образе змеином
     Пути друг к другу нам пресек.
     И в одиночестве зверином
     Живет отныне человек.
 

1902

Всё кругом

 
     Страшное, грубое, липкое, грязное,
     Жестко тупое, всегда безобразное,
     Медленно рвущее, мелко нечестное,
     Скользкое, стыдное, низкое, тесное,
     Явно довольное, тайно блудливое,
     Плоско смешное и тошно трусливое,
     Вязко, болотно и тинно застойное,
     Рабское, хамское, гнойное, черное.
     Изредка серое, в сером упорное,
     Вечно лежачее, дьявольски косное,
     Глупое, сохлое, сонное, злостное,
     Трупно-холодное, жалко-ничтожное,
     Непереносное, ложное, ложное!
     Но жалоб не надо; что радости в плаче?
     Мы знаем, мы знаем: всё будет иначе.
 

1904

Всё она

 
     Медный грохот, дымный порох,
     Рыжелипкие струи,
     Тел ползущих влажный шорох…
     Где чужие? Где свои?
 
 
     Нет напрасных ожиданий,
     Недостигнутых побед,
     Но и сбывшихся мечтаний,
     Одолений – тоже нет.
 
 
     Все едины, всё едино,
     Мы ль, они ли… смерть – одна.
     И работает машина,
     И жует, жует война…
 

1914

Веселье

 
     Блевотина войны – октябрьское веселье!
     От этого зловонного вина
     Как было омерзительно твое похмелье,
     О бедная, о грешная страна!
 
 
     Какому дьяволу, какому псу в угоду,
     Каким кошмарным обуянный сном,
     Народ, безумствуя, убил свою свободу,
     И даже не убил – засек кнутом?
 
 
     Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой.
     Смеются пушки, разевая рты…
     И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,
     Народ, не уважающий святынь.
 

29 октября 1917

Сейчас

 
     Как скользки улицы отвратные,
     Какая стыдь!
     Как в эти дни невероятные
     Позорно – жить!
 
 
     Лежим, заплеваны и связаны
     По всем углам.
     Плевки матросские размазаны
     У нас по лбам.
 
 
     Столпы, радетели, водители
     Давно в бегах.
     И только вьются согласители
     В своих Це-ках.
 
 
     Мы стали псами подзаборными,
     Не уползти!
     Уж разобрал руками черными
     Викжель – пути…
 

9 ноября 1917

А. Блоку

Дитя, потерянное всеми…

 
     Всё это было, кажется в последний,
         В последний вечер, в вешний час…
     И плакала безумная в передней,
         О чем-то умоляя нас.
 
 
     Потом сидели мы под лампой блеклой,
         Что золотила тонкий дым,
     А поздние распахнутые стекла
         Отсвечивали голубым.
 
 
     Ты, выйдя, задержался у решетки,
         Я говорил с тобою из окна.
     И ветви юные чертились четко
         На небе – зеленей вина.
 
 
     Прямая улица была пустынна,
         И ты ушел – в нее, туда…
 
 
     Я не прощу. Душа твоя невинна.
         Я не прощу ей – никогда.
 

Апрель 1918, Санкт-Петербург

Осенью

(сгон на революцию)

 
     На баррикады! На баррикады!
     Сгоняй из дальних, из ближних мест…
     Замкни облавкой, сгруди, как стадо,
     Кто удирает – тому арест.
     Строжайший отдан приказ народу,
     Такой, чтоб пикнуть никто не смел.
     Все за лопаты! Все за свободу!
     А кто упрется – тому расстрел.
     И все: старуха, дитя, рабочий —
     Чтоб пели Интер-национал.
     Чтоб пели, роя, а кто не хочет
     И роет молча – того в канал!
     Нет революции краснее нашей:
     На фронт – иль к стенке, одно из двух.
    …Поддай им сзаду! Клади им взашей,
     Вгоняй поленом мятежный дух!
 
 
     На баррикады! На баррикады!
     Вперед за «Правду», за вольный труд!
     Колом, веревкой, в штыки, в приклады…
     Не понимают? Небось, поймут!
 

25 октября 1919, Санкт-Петербург

Федор Сологуб

Федор Сологуб, настоящее имя Федор Кузьмич Тетерников (1863–1927) – русский поэт и писатель, переводчик, критик, публицист, драматург.

Он дебютировал в 1890-е годы в журнале «Северный вестник», печатавшем его стихи, рассказы, рецензии и роман. На рубеже веков в его творчестве произошел перелом – от декадентства к символизму. Литературный кружок, собиравшийся в квартире Сологуба на Васильевском острове становится центром литературной жизни Петербурга, привлекая ведущих писателей и поэтов.

Сологуб разрабатывал собственный жанр «сказочек» – коротких, с затейливым сюжетом политизированных историй для взрослых, часто в форме стихотворений в прозе. Широкую известность принес ему роман «Мелкий бес», выдержавший 10 прижизненных изданий.

Своеобразное творчество Сологуба отличалось слиянием разных планов бытия – грубо материального, низкого, нередко с эротическим оттенком, и символического, одухотворенного. Как отмечала Зинаида Гиппиус, он был «всегда немножко волшебник и колдун. Ведь и в романах у него, и в рассказах, и в стихах – одна черта отличающая: тесное сплетение реального, обыденного с волшебным».

Федор Сологуб

Наряду с исключительным богатством ритмов (Андрей Белый считал, что «подлинным ритмическим дыханием» обладают только Блок и Сологуб), для его поэзии была характерна очарованность смертью. «И только в стихах своих был он прежним, одиноким, усталым, боялся жизни, «бабищи румяной и дебелой» и любил ту, чье имя писал с большой буквы, – Смерть», – вспоминала Тэффи.

После революции Сологуб пытался эмигрировать, но из-за постоянных отказов в визе и бюрократической волокиты его жена, Анастасия Чеботаревская, покончила с собой. Сологуб с головой окунулся в работу, однако его новые произведения больше не печатались. Тем не менее он вошел в Петроградское правление Всероссийского союза писателей, в 1924 году возглавил его, хотя советскую власть категорически не принимал и даже сочинял антисоветские басни. Умер в декабре 1927 года в возрасте 64 лет.

«Безочарованность и скуку…»

 
     Безочарованность и скуку
     Давно взрастив в моей душе,
     Мне жизнь приносит злую муку
     В своем заржавленном ковше.
 

7 июня 1891

«На серой куче сора…»

 
     На серой куче сора,
     У пыльного забора,
     На улице глухой
     Цветет в исходе мая,
     Красою не прельщая,
     Угрюмый зверобой.
 
 
     В скитаниях ненужных,
     В страданиях недужных,
     На скудной почве зол,
     Вне светлых впечатлений
     Безрадостный мой гений
     Томительно расцвел.
 

26 мая 1895

«Порос травой мой узкий двор…»

 
     Порос травой мой узкий двор.
     В траве лежат каменья, бревна.
     Зияет щелями забор,
     Из досок слаженный неровно.
     Из растворенного окна,
     Когда сижу один, лениво,
     Под тем забором мне видна
     Полынь да жгучая крапива.
     И ветер, набежав порой,
     Крапиву треплет и качает,
     Играет ею, вот как мной
     Судьба капризная играет.
     И я, как та крапива, жгусь,
     Когда меня случайно тронут.
     И я, как та крапива, гнусь,
     Когда порывы ветра стонут.
 

9–13 мая 1889

«Жаркое солнце по небу плывет…»

 
     Жаркое солнце по небу плывет.
     Ночи земля утомленная ждет.
 
 
     В теле – истома, в душе – пустота,
     Воля почила, и дремлет мечта.
 
 
     Где моя гордость, где сила моя?
     К низшим склоняюсь кругам бытия.
 
 
     Силе таинственной дух мой предав,
     Жизнью, подобной томлению трав,
 
 
     Тихо живу, и неведомо мне,
     Что созревает в моей глубине.
 

9 октября 1897

«Вывески цветные…»

 
     Вывески цветные,
     Буквы золотые,
     Солнцем залитые,
     Магазинов ряд
     С бойкою продажей,
     Грохот экипажей, —
     Город солнцу рад.
 
 
     Но в толпе шумливой,
     Гордой и счастливой,
     Вижу я стыдливой,
     Робкой нищеты
     Скорбные приметы:
     Грубые предметы,
     Темные черты.
 

18 марта 1896