Глава третья
2024. Старый

Пока мы со Светой возились как дети малые, тарталетка в её руках хрустнула, и тесто раскрошилось на мой брионевский костюм. Отсмеявшись, я стал отряхиваться и мельком, скорее по привычке, нежели осознанно, глянул на Эллу. Она не обращала ни на меня, ни на мою жену никакого внимания, только лишь говорила с Михеичем, элегантно прикрывшись листочком меню. В этот момент меня пронзил зелёный луч прожектора – на мгновение, на единое бесконечно мучительное мгновение, мне показалось, что я снова вижу пятна света, плывущие по полу и стенам маленькой комнаты в общежитии на Измайловском, где она обняла меня в первый раз.

Большую часть жизни я знал Эллу как жену моего делового партнёра (никогда не повернётся мой язык назвать Михеича другом). Хотя мы были знакомы с ней ещё с университета. Смешливая Элла училась в педагогическом на курс младше, чем вся наша компания. Я всегда думал, что толстые мальчики могут любить красивых девочек лишь в своём воображении, но в нашем случае всё произошло по-другому. Она по-настоящему влюбилась в меня, прямо сразу же. «Точно?» – потом несколько раз спрашивал я себя и всегда отвечал: «Точно». Это было видно по тому, как часто Эллочка прикасалась к моему плечу, упакованному в мешковатый свитер (я тогда немного стеснялся полноты), но что самое важное, в те моменты, когда все смеялись над какой-нибудь шуткой, она искала глазами именно меня, чтобы посмеяться вместе.

Наш роман длился уже несколько лет, и вот настало время, когда мой лучший друг Бульд выразил готовность стать свидетелем со стороны жениха, всё упиралось лишь в меня, а я… Я в то время упорно не хотел жениться. А кто хотел? Ведь шёл тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год, только разрешили индивидуальную трудовую деятельность. Мы подвязались в строительный кооператив, это значит, деньги нужны были на объекты, и тратиться на свадьбу не хотелось совсем. В один день Элла внезапно ушла.

В то время мы сблизились с отцом Президента. Для нас он был фигурой загадочной: будучи сотрудником толковым, но наполовину «жидом», как-то сумел получить назначение на должность директора крупнейшего завода сантехоборудования – высшую ступень в советской и номенклатурной системе. Мы видели его нечасто, но могу со всей ответственностью заявить, что ни одно его появление не проходило незамеченным. Он давал нам сверхценные советы. В конце концов, именно отец Президента и привёл в нашу компанию Михеича, которого все мы (и даже я) встретили с восторгом. Ещё бы, мы хорошо знали его историю: десятилетним мальчишкой оказался на грани выживания, торговал на улице, дубасил всех подряд, был голодный, злой и бедный, кое-как окончил восьмилетку.

Первым бизнесом Михеича стали спекулятивные операции у магазинов «Берёзка», там можно было купить продукты, джинсы, видеомагнитофоны – всё, если есть валюта или чеки Внешпосылторга. Получали их «выездные» – то есть те, кто мог по службе ездить в растленный Западный мир: звёзды эстрады и балета, сотрудники БМП (Балтийского морского пароходства), лётчики загранрейсов. Так вот Михеич их ломал, не «выездных», естественно, а чеки. «Ты купишь у меня сто чеков за двести рублей?», – впаривал он. Сами чеки продаже не подлежали, но, разумеется, продавались из-под полы по курсу один к двум или даже к трем. Ломщики тоже обещали два рубля, а давали один. Рупь за рупь. При пересчёте пачку купюр «ломали» пополам, ловко складывали часть денег, откуда и название. Вся прелесть такого развода была в безнаказанности: гражданин не мог заявить в милицию – он бы сам сразу попал под статью за спекуляцию. Да, мы с Михеичем были из разных кругов и двигались в противоположных направлениях, а, как ни смешно, пришли к одному и тому же. Самое привлекательное в нём было то, как он сразу начал таскать нам объекты.

Элла познакомилась с Михеичем, когда он только вышел из тюрьмы. Их роман развивался на моих глазах: она сразу ему понравилась и он окружил её своим хамоватым вниманием. Я с любопытством наблюдал за всеми его потугами, совершенно уверенный в том, что на интеллигентную девушку (к тому же в меня влюблённую) такие приёмчики не произведут никакого впечатления. Элла так откровенно наслаждалась происходящим, что мне казалось, она делает это специально. Да, я самонадеянно думал, что она затеяла всю эту примитивную игру нарочно, чтобы открыть мне глаза на собственные чувства. Видел какие-то знаки… Какой же я был молодой, как же я ничего не понимал…

И каково же было моё удивление, когда через три месяца знакомства они сыграли скромную свадьбу, на которой Бёрн был свидетелем со стороны плотного и раскачанного жениха, а Бульд остервенело лабал на фоно до пяти утра. Я ещё некоторое время не осознавал трагичность упущенной возможности, а когда осознал – не расстроился, а как-то беззлобно и по-философски принял поворот судьбы. Уже став взрослым, мысленно возвращаясь в то время, я думал, что, возможно, в юности я ещё не любил Эллу с тем сумасшествием, которое догнало меня гораздо позже.

Тут Элла задержала на мне взгляд неопределённого характера, но мне показалось, что она вложила в него всё имеющееся в ней презрение, видения мои тут же развеялись, – я насупился под этим пронизывающим лучом осуждения, и, когда она отвернулась, вздохнул глубоко и обречённо. Классик толкнул меня локтем в плечо:

– Смотри, кто идёт!

К нашему столу приближалась мэр Москвы, Саврасова Ирина Сергеевна, за ней следом шли два крепких сотрудника службы безопасности. На неё многие оборачивались: она шла, гордо задрав голову, по мерцающим глазам было заметно, что она не просто очень довольна происходящим, а ещё и выпила пару бокалов шампанского. К мэру часто обращались за помощью, и никому из просителей не случалось уходить от неё ни с чем – она не давала пустых обещаний, внимательно вникала в проблему, немедленно решала её и затем контролировала выполнение процессов до самого завершения. В благодарность Ирина Сергеевна не требовала ничего, кроме безграничного уважения и такого же безграничного процента за свои услуги. Хорошо, что Президент постоянно заботился о том, чтобы у всех нас с ней были безупречные отношения.

Я немедленно вытер руки салфеткой и встал, остальные тоже поднялись.

– Поздравляю вас, господа, – сказала Ирина Сергеевна. Голос у нее был очень приятный, с хрипотцой. – Это действительно прорыв.

– Этого бы не случилось без вашей поддержки, Ирина Сергеевна, – подлизнул Бульд.

Я стоял рядом с самой вежливой миной, на которую только был способен.

– Да, ну что вы, – засмущалась она. – Хотя, конечно, вы правы. – Тут она обратилась к Президенту. – Мы одно с вами дело делаем, Егор Анатольевич.

– Безусловно, – со всей серьёзностью ответил он.

– Я хотела сказать, как всё-таки похорошела Москва при Левкевиче. Приятно здесь находиться, всё организовано по высшему разряду. Как всегда.

– Рад слышать. Вы только приехали из Индии?

– Да, буквально вчера. Надо сказать, контраст между Москвой и Мумбаи просто потрясает. В нашу пользу, естественно.

– Как же иначе, у нас такие талантливые люди в правительстве работают, – сказал Классик, и было непонятно, подтрунивает он над ней или говорит серьёзно.

– В Мумбаи такое количество проблем, причём проблем нерешаемых, в отличие от наших. – На этом моменте она кокетливо стрельнула глазами. – Криминал, трущобы, экология… Всё загажено, везде мусор, перенаселение, транспорт этот специфический ещё. Вы представляете, там меня «послиха» встречала на бричке, – мэр зашлась в смехе. – Так мы на этой бричке пол-Бомбея протряслись. Не хочу показаться неделикатной, но у меня до сих пор от этого ниже пояса всё болит.

Президент от души рассмеялся и поцеловал её руку, затем жестом подозвал ассистентку, взял микрофон:

– Господа, я хотел бы произнести тост!

Для Президента дежурные светские традиции и вежливые обмены официальными речами не составляли никакого труда, у него это получалось ещё со студенческих времён. То есть ещё тридцать лет назад, когда мы не особенно следили за тем, что и кому болтаем, он тщательно взвешивал каждое слово, никогда не говорил лишнего… Что уж говорить о теперешних временах, когда он приобрёл ещё и определённую долю московской респектабельности, его стало совсем сложно превзойти в речистости. Однако мы всё равно это его умение принижали до простого занудства и не уставали тихонько подтрунивать над ним, за глаза, естественно. Вот и сейчас, как только зазвучал твёрдый голос, а в зале воцарилась тишина, мы с Бульдом в предвкушении переглянулись.

– Я бы не хотел подниматься на сцену, скажу так. Все вы знаете, по какому поводу мы здесь собрались, но мне приятно ещё раз произнести вслух, что я и мои компаньоны (он показал на Бульда, Михеича, меня и Классика) будем строить самое высокое здание в Европе. Но не все знают, как мы обязаны поддержке нашего дорогого гостя – мэра Москвы Ирине Сергеевне Саврасовой. Некоторые из вас помнят, что градостроительный комитет Москвы никак не хотел утверждать архитектурный проект, потому что мы, так сказать, не вписываемся в исторический центр города. Им не нравился проект как раз своей технологичностью. Они посчитали его слишком современным. Слишком инновационным. Я знал, технические трудности накладывают ограничения, поэтому мы готовы уже были отказаться от осуществления этой идеи, но тут, как ангел, явилась Ирина Сергеевна. Она поверила в нас и заявила во всеуслышание, что «Башня будущего должна устремляться вверх и тянуть за собой Москву». Поэтому я от чистого сердца…

– Эта бодяга минут на сорок, – шепнул Михеич Бульду так громко, что я услышал.

– Да, – поддержал Классик. – Человек, который не может кончить тост, ничего не может.

В разговор вмешалась его жена:

– Ты-то об этом много чего знаешь.

Классик, самый плодовитый из нас, сегодня пришёл со всем семейством – женой Рудольфовной и их тремя детьми. Семейная жизнь Классика, в общем и целом, складывалась счастливо: полгода назад они с Рудольфовной пышно справляли очередную годовщину свадьбы, то ли тридцать, то ли тридцать пять лет вместе. Эта парочка была вместе так долго, что столько не живут, и в большей степени это была заслуга Рудольфовны, которая снисходительно смотрела на шероховатости: непростой характер Классика, его секс-вечеринки, гремящие на весь город. Она не отличалась молчаливостью и всё это комментировала преимущественно одной фразой: «Лучше быть женой урода, чем женою садовода». Женщина она была большая и белая, без единой розовинки в лице, и смотрела на всех сурово. Честно сказать, мы все её немного побаивались, и от этого шутили над ней с каким-то нажимом, словно проверяя, до каких глубин можно дойти.

Их старшей дочери Майе стукнуло тридцать, она была замужем за приятным молодым человеком, начинающим бизнесменом, в Компанию не лезла, занималась домом. Молодая пара даже отсела подальше от отца с матерью, подчёркивая свою обособленность от семейных дел. Майя влюблённо смотрела на мужа, а он бережно поглаживал руку жены, переговариваясь с её братьями. Парней было двое – старший Анатолий и непозволительно привлекательный Дэвид, они активно поддерживали отца в стремлении развивать Компанию. Но два брата – две крайности.

Анатолий вырос в Штатах, вблизи Бэйфронт-парка, ничего не знал про суровую российскую действительность и любил подчиняться законам правового общества, которого у нас не существует. Кажется, Толька понемногу начал понимать, как здесь всё устроено, но некоторые вещи его по-прежнему шокировали. Классик упоительно рассказывает историю, о том, как коллега Толика что-то там накосячил с техническим заданием: об этом тот моментально доложил старшему менеджеру.

– Ты что, стукач? – Классик был вне себя. – Переделал бы паренёк свое ТЗ спокойно. Он тебе мешал, что ли?

– Ну, не помогал.

– Куда бежишь-то вперёд паровоза? – давил Классик.

– Так ошибся он, па. Надо уведомить руководство, чтобы такого не повторялось.

– У нас в России так не делают. Решают по мелочам сами, а не бегают к начальству.

– Да, я уже вижу, что ответственность за общее дело и умение работать в команде не входят в базовый набор приоритетов россиянина, – сказал Толик с умным видом. – А ещё к нам в офис скрепок не завезли.

Классик опешил:

– Каких-таких скрепок?

– Канцелярских.

– Больших или маленьких?

– Ну, разных всяких, – серьёзно отвечал Толик. – Я думаю, среднего размера. Маленькие плохо подходят для больших бумаг, они врезаются и повреждают документ.

Тут Классик вспомнил Минаева и рекомендовал сыну срочно звонить Скрепкамену.

– Это не смешно, папа. Скреплять-то нечем.

Классик округлил глаза и повёл его смотреть «Служебный роман», а потом «Гараж» и далее по списку. Мы наивно полагали, что доза советской культуры, впрыснутая отечественным кинематографом, может в корне изменить ситуацию, но Рязанов и компания на взрослых американцах работает не так эффективно: еще через неделю Классику передали докладную сына «Мой коллега (такой-то) систематически опаздывает на работу на семь-десять минут и громко слушает музыку на рабочем месте. Мне это мешает. Прошу принять меры». «Дезадаптирован и травмирован» – резюмировал я, и Бульд смеялся над моей шуткой.

Сейчас Толику нашли место, где он сможет проявить западные таланты – он управляет галереей искусств и сам закупает туда скрепки. Фактически галерея – это дочка Компании, она находится под патронажем Классика, но, в целом, является самостоятельной организацией. Классик и сам давно уже в искусстве, я раз сто был у него на московской даче, где на публичное обозрение было выставлено не менее десяти вполне узнаваемых подлинников искусства. Каждая такая находка требовала особого оформления – картины и скульптуры огорожены бронестеклом, рамки снабжены техническими средствами охраны, а на каждом этаже дежурили по паре охранников.

У Толика же есть западные связи и свободный английский, так что никто из совета директоров не был против, чтобы он занял пост управляющего галереей. Денег она, понятное дело, не приносит, поэтому, по большому счету, нам плевать, что там происходит.

Удивительно ли, что общение с младшим сыном приносило Классику куда больше удовольствия. Дэвид был самый младшенький из всех наших детей и потому самый любимый. Старшие брат с сестрой, да и родители баловали его нещадно: к девятнадцати годам у него уже было всё – отдельная квартира, новенький «Феррари», доля в Компании – к тому же парень был невероятно, просто фантастически красив! По слухам, в первый же год своей работы он переимел всё женское население отделов Компании. Нам с Бульдом, естественно, всё это не слишком нравилось, но даже я при разговоре с ним поддавался кошачьему обаянию, чего уж говорить о женщинах. Он боготворил отца, но не идеализировал его. Унаследовал его гибкость и «законам улицы» подчинялся охотно.

Рядом с Рудольфовной сидел её племянник Никита, симпатичный молодой человек лет двадцати пяти, тоже наш сотрудник, айтишник. Из всей семьи он впечатлял меня меньше всех – много не говорил и тихо улыбался, ни капли не взяв себе от жёсткого характера тётки.

– Где ваш Димка Бёрн? – не унималась Рудольфовна. – Даже сюда не смог приехать!

– Милая, ну помолчи, – поморщился Классик. Он навалил себе в тарелку целую горку черной икры и теперь вяло забрасывал её ложкой в рот.

Стол был уже почти пустой, среди закусок остались лишь баклажаны. Я потянулся за ними вилкой и расстроился: порезаны слишком тонко. Кто же так делает?! Баклажанчик – овощ некапризный: любит лучок и подсолнечное масло. Благосклонен к базилику и розмарину, кориандру. Уважает молотый перчик, тимьян, иногда и эстрагона можно добавить, по настроению. И чесночок с ним хорош в любом виде: и натёртый сверху, и положенный зубчиками между баклажанных слоёв. Однако тонкой нарезкой можно всё испортить. Я покачал головой, свернул закуску в рулет и откусил, – съедобно, но не более.

Компания за столом стала изрядно повеселевшей, один только Михеич дремал, развалившись на стуле. Галстук у него почему-то был зажат в левой руке, а воротник белой рубашки распахнут.

Бульд пересел ко мне на свободный стул:

– Слушаете, что несёт Маникеев?

Наши дети все столпились за дальней частью стола, и им разгорячённо вещал подошедший генеральный директор управляющей компании. Они встречали его нетрезвые пафосные реплики снисходительными улыбками.

– Дело в верности, во всех её проявлениях… не только работе, хотя это важно, не спорю. Я говорю… Я имею в виду преданность делу, преданность Родине (тут Поля захихикала и уткнулась Карине в плечо), преданность партнёру. Всё надоедает, это ясно, что-то за неделю, что-то за год, но… – В назидание Вячеслав поднял указательный палец. – Нужно смотреть в самую глубь личности, в самую суть дела, и тогда всю жизнь можно находить там что-то новое и интересное.

– Это правда, – вмешался Классик, повысив голос. – Мой приятель, спустя восемь лет брака, обнаружил у жены новую и интересную племянницу.

Генеральный директор осёкся, а затем громко и подобострастно рассмеялся, содрогаясь как желе:

– Вы так потрясающе шутите, Антон Палыч, ну просто бесподобно! Лучше, чем Райкин и Жванецкий вместе взятые.

От этой неуклюжей высокопарной похвалы за шутку, облетевшую весь интернет, Классик поморщился и отвернулся.

Как раз в это время огромный экран потемнел, и под напыщенную музыку на нём стала проступать широкая дорога, по обе стороны которой появлялись нарисованные фигуры в дурацких костюмах – очевидно, мы. На дисплее были видны только наши спины: один полноватый, другой опирается на трость, у третьего в руках зажата масштабная трехгранная линейка… Президент, – догадался я.

Все прогуливающиеся по залу поторопились занять свои места, даже банда «ростовских» приумолкла и вытянула шеи.

– Похоже, сюрприз от департамента маркетинга, – донёсся до меня шёпот.

Мультипликационные «мы» стоим и смотрим, как строится Башня во сто крат ускоренной версии: вот появляется фундамент, устанавливается стальной каркас, блоками нанизываются уровни, этаж за этажом, так до самого верха, красивая будет зараза. Наметился шпиль, сверху вихрем спустилось остекление. Внезапно трансляция прервалась: мы на экране задёргались в разные стороны, дисплей заморгал и погас.

Я услышал, как Михеич громко выругался.

По залу раскатился низкий голос:

«Приветствую вас, сотрудники Компании и господа акционеры. Хороший сегодня вечер, не правда ли? Агрессивная империя, стремившаяся к глобальной монополии, не гнушающаяся незаконными вливаниями в бюджет, хитрыми схемами, рабским трудом. Потрясающая презентация, впечатляющие цифры, поздравляем, вы привлекли наше внимание».

Сзади повскакивали люди, два техника с ноутбуками побежали за кулисы. Когда сотрудники службы безопасности окружили нас со всех сторон, я понял, что всё пошло не по плану. Суета на сцене привлекла всеобщее внимание: гости стали переговариваться, кто-то недоумённо рассмеялся.

«Прошу вас, примите наши соболезнования по поводу смерти одного из вас. Задумайтесь, вы ещё не начали строить Башню, а уже несёте потери. Не считаете ли вы, что это дурной знак?»

– Господа, прошу прощения, технические неполадки. – Президент взял микрофон и оборвал голос.

Я облегчённо вздохнул и потянул ворот рубашки, чтобы хоть немного воздуха коснулось вспотевшей шеи, промокнул тканой салфеткой мокрый лоб.

К сидящему Бульду подошёл Александр, его начальник службы безопасности:

– Аркадий Георгиевич, у нас проблема.

– Что ещё?

– Дмитрий Миронович Бронштейн погиб, – услышал в абсолютной тишине я и ещё, как минимум, двадцать человек.