В этот знаменательный день все пришли с семьями: в центре стола восседал Президент, по правую руку сидела его двадцатичетырёхлетняя дочь Александра. Она сосредоточенно отрывала кусочки от своей салфетки, складывая их в горку перед собой, и, казалось, целиком и полностью отдалась этому занятию, иногда, правда, распрямлялась, задирала прямой нос кверху и смотрела по сторонам. Как мне казалось, она ощущала свою принадлежность к фамилии Левкевич существенно глубже, чем это возможно на интеллектуальном уровне. В своём понимании она уходила в бессознательные сферы восприятия; из-за этого отец и дочь были похожи даже внешне: у обоих глаза странного стального цвета и одинаковая манера жестикулировать, постоянно прикасаясь пальцами к высокому лбу. Интересно, куда её заведёт генетический троллинг: внешность отца – характер матери.

– Нет, – строго сказала она официанту, который предложил ей шампанское.

Но я знал, что сегодняшняя Саша, серьёзная и холёная молодая женщина, – заслуга Президента. Её поведение бывало безобразным. В старших классах Президент распустил её настолько, что она полностью отбилась от рук. Естественно, начались проблемы и с алкоголем, и с наркотой. Родители любят искать длинные оправдания для объяснения самых гнусных поступков своих детей: «виноват, сам этим грешу», – вот и Егор тянул ниточку к Сашкиному распутству от неожиданной смерти её матери. Конечно, мы не знаем, какая бы она выросла при матери. Важен результат – в шестнадцать лет Саша сутками не появлялась дома, и её поиски стали обычным занятием сотрудников службы безопасности. Раз за разом они доставляли её домой, почти всегда в состоянии полной невменяйки.

Президент места себе не находил, пробовал разговаривать с Сашкой в свойственной ему рациональной манере, но она смотрела на отца с откровенной досадой, при этом каждый следующий её загул был хуже предыдущего. Отцовский запас доверия был исчерпан через два года. Зимой Сашка пропала на целую неделю, её искали по всему городу, но тщетно. На Президента, уже потерявшего одну любимую женщину, страшно было смотреть.

Я посоветовал обратиться к болгарской ведунье Бинге, которая в то время считалась в Москве хитом сезона. Москвичи вообще на такие вещи падки. Уверен, живи Ванга в наше время, у неё была бы процветающая экстрасенсорная клиника именно на Патриках. С другой стороны, поразительно, но у многих, даже богатых людей, я обнаруживал к мистицизму довольно снисходительное отношение, и это почти всегда приводило к плачевному результату. Следует с уважением относиться к разного рода сверхъестественным проявлениям. Я, как и многие другие влиятельные люди, ищу смысл во снах, альтернативной медицине, экстрасенсорике; мы более чувствительны к порталам в другие миры: на определённом уровне самосознания близость к мистике осязается почти физически, но для этого должны быть способности. У Михеича их нет. Михеич, лишь услышал о Бинге и её магическом калейдоскопе, покрутил пальцем у виска и направил на поиски своих людей. Он, как бывший авторитет, располагал бόльшими возможностями в этом деле, чем любой из нас. Смог подключить и ментов, и воров в законе.

Сашку нашли в Архангельске, в жутком притоне, в окружении обдолбанных подростков, она еле говорила, блевала пеной, не помнила, как её зовут. Тогда Президент поместил её в лучшую реабилитационную клинику где-то в Израиле. С ним и раньше было особо не поговорить о личном, а после всего этого он совсем закрылся.

Трудно сказать, что главенствует в становлении ребёнка – воспитание корректирует генетику или генетика доминирует, – но когда я снова увидел Сашу через несколько лет, всё как будто бы нормализовалось. Отец устроил её работать в Компанию на начальную должность в пиар-отдел, это как-то связано с её заочной специальностью. Она стала выглядеть лучше, но всё равно отличалась излишней бледностью и нездоровой худобой. На работе у девчонки сразу выявился основной талант – раздражать сотрудников Компании. Ей дали кличку «президентская ищейка» из-за того, что она была немногословна и недружелюбна, смотрела на всех свысока, умела быть одновременно везде и знала всё про всех. Не уверен, болтала ли она Президенту о том, что видела, но прозвище прилипло к ней намертво.

Заметив, что я на неё смотрю, Саша вопросительно приподняла брови, я помотал головой и, улыбаясь, поднял бокал с вином, как бы чокаясь с ней. Она сердито отвернулась в другую сторону.

Я переключил внимание на своего друга Старого, который с возрастом всё больше стал напоминать стареющего еврейского ростовщика, что, впрочем, было недалеко от истины. Гладкая упругая полнота давно была его визитной карточкой. Я прозвал его Толстым, но Президент посчитал, что эта кличка недостаточно представительная, и мы оставили «старый вариант». Круглое лицо, лоснящиеся щёки, маленький, вечно улыбающийся рот и выпуклые глаза, которые смотрят на людей с одинаковой теплотой, – в этом весь Старый. Словно поняв, что за ним наблюдают, он посмотрел на меня и причесал брови ногтями.

Сегодня мой друг впервые пришел на официальное мероприятие с новой женой Светой, от чего, судя по всему, она была в полном восторге. Я бы вручил ей награду «Самый молодой обитатель клана». Окинув взглядом присутствующих, и навскидку вспомнив их возраст, пришёл к выводу, что не ошибся – даже самому младшему из наших детей исполнилось двадцать два, тогда как Свете было уж точно меньше двадцати. Сама девушка была тонкая и невысокая, то есть полная противоположность своему мужу, но безупречно красивая, с совершенно ангельским личиком и большими фиалковыми глазами. К её рукам намертво прилип телефон, которым она снимала всё подряд и постила в сети, уморительно надувая губки. Сейчас она с усердием выкладывала в своей тарелке крупинки чёрной икры, окружая ими тарталетку с осетриной. Потом, игнорируя вилку, достала помидорину и медленно притопила её в соусе. Противно облизав пальцы, она взяла в руки телефон и начала с умилением фотографировать свою инсталляцию. Я вспомнил, что это называют фуд-порно, и был совершенно согласен с формулировкой. Старому так не казалось, ему происходящее явно нравилось: он приобнял жену, с резвостью голодного пингвина схватил тарталетку и запихнул себе в рот. Света притворно вскрикнула и, дико хохоча, руками полезла разжимать его челюсти, чтобы отобрать остатки еды и водрузить их обратно.

– Глянь на них, – ткнул я Классика в бок. – Как тебе, кстати, новоиспечённая супруга Старого?

Несколько минут он молча разглядывал Свету. Я уже даже забыл, что задал ему вопрос, как вдруг с непроницаемым лицом он сообщил, что по этому поводу у него двоякое мнение, которое при определённых обстоятельствах может перерасти в однозначное.

На этот эпизод с фуд-порно обратили внимание не только мы. На Старого и Свету с одинаково презрительным выражением лица смотрели две его дочери от первого брака – старшая Карина, ей недавно исполнилось двадцать восемь лет и раскабаневшая Поля, на пару лет помладше. То же презрение читалось и во взгляде жены Михеича Эллы. Она сидела напротив Герцманов и строго смотрела на парочку, потом деликатно коснулась руки мужа, выглядевшего усталым и напряжённым:

– Ты что-то совсем ничего не ешь. Не голоден?

Михеич покачал головой и, заметив мой взгляд, с надеждой сказал:

– Эй, Бульд, выпьешь? А то бабки общаковские влили, а никто вусмерть не катается.

– Выпьем, Михеич. Сейчас отолью и выпьем.

Михеич обречённо откинулся на спинку стула и прикрыл глаза, его массивная ручища с татуировкой крепко сжимала стакан с двойным виски.

Я отодвинул стул и, огибая столы, направился по направлению к выходу. По пути я вынужден был периодически останавливаться, принимая поздравления и обмениваясь со знакомыми дежурными фразами, стараясь не ввязываться в продолжительный разговор. «Приветствую, огромное спасибо, рад вас видеть», – говорил я, дружелюбно пожимая руки всем вокруг. Наконец удалось выйти, и я вздохнул с облегчением, отгородившись от шума вечеринки дверью, почти заглушающей громкие звуки.

В туалете никого не было. Я ополоснул лицо прохладной водой и, расстегнув ширинку, услышал короткий смешок. Повернулся и увидел Сашу, прислонившуюся к косяку входной двери. Она была очень хороша – платье из тонкой кожи плотно облегало её ещё по-девчачьи тонкую фигуру. При взгляде на это платье мне пришла на ум калифорнийская королевская змея красно-жёлтого окраса с полосками, бликующими на солнце. Саше понравилось бы моё сравнение, но, если бы только она знала, что такая змейка считается одной из самых послушных в своём роде, то вряд ли была довольна произведённым эффектом.

Я застегнул молнию на брюках и невозмутимо поинтересовался:

– Я что, перепутал туалеты?

– Нет, не спутали. Это я спутала. – Она говорила медленно и с расстановкой.

– А-а-а-а. Ну, тогда, будь добра, выйди.

– Нет. Я хотела поговорить.

– Прямо здесь? – я развёл руками.

– Ага, тут.

– Я писать хочу.

– Меня стесняетесь?

– Ты пьяная, что ли, Саш?

Я начал злиться, а она сощурилась, подошла близко и, уткнувшись яркими, страстными, как из романа Фицджеральда, губами в рубашку, сказала:

– Вы мне нравитесь. Очень.

Я вдруг перенёсся на двадцать лет назад и увидел Сашу, ещё совсем маленькую девочку, большещёкую и кудрявую. Она сидела в детском стульчике, в заграничном розовом комбинезончике и хлопковом чепчике, которые наверняка подарили израильские родственники.

Дети друзей выросли на глазах, и поэтому были все точно собственные. Я даже вспомнил, хоть и довольно смутно, как жена Президента ходила беременной. Они поженились ещё на третьем курсе, свадьба была в скромном ленинградском кафе где-то на Петроградке, денег ни на что другое тогда ещё не было. Вспомнил, как тогда злился Президент, когда мы со Старым и нашим институтским другом Гейбухом через пятнадцать минут после начала торжества в обычной манере засели играть в преферанс за дальним столиком и орали на всё кафе так, что родители молодых недоумённо оборачивались. «У тебя неинтеллигентные друзья, Егор», – резюмировала мать Президента.

Теперь повзрослевшая Саша упражнялась передо мной в соблазнении, это было смешно, хотя и, честно признаться, довольно лестно.

– Вы же давно развелись и всегда один ходите, я никого никогда рядом с вами не видела.

«Ты просто не в те места ходишь, девочка», – подумал я про себя. А вслух произнёс:

– Сколько тебе лет, помнишь? А мне почти шестьдесят.

– Ну и что? Свете, жене Льва Юрьевича, ещё меньше, чем мне.

– Это другое. Я знал твою мать и очень хорошо знаю твоего отца.

Саша презрительно хмыкнула:

– Только не говорите, что вы тоже трус. Испугались папочку.

– Нет, просто ты мне не нравишься, Саша. Слишком ярко красишься.

– Да бросьте врать, – снисходительно улыбнулась она. – Я же видела, как вы на меня пялитесь.

– Не фантазируй.

Саша сделала полшага назад:

– Ладно, если передумаете, звоните в любое время.

– Это вряд ли. У меня твоего телефона нет.

– Уже есть, я вам сообщение отправила.

– Саш, дай в туалет сходить, а?

Она послала воздушный поцелуй, улыбнулась и, наконец, оставила меня одного. Я облегчённо вздохнул. Посмотрел в зеркало и увидел на мгновение предательскую усмешку на своём лице.