Мы продали нашу новогоднюю ёлку тридцатого декабря. Собрав всё имеющееся во мне мужество, семилетний я снимал игрушки, заворачивал в бумагу и бережно складывал в коробку, стараясь не услышать тонкого звука соприкосновения стекла о стекло. Я целиком сосредоточился на этой задаче, она помогала мне не думать о том, как тоскливо будет завтра сидеть за праздничным столом и не видеть ёлки в центре комнаты. От этой мысли на глаза набежали слёзы, я незаметно смахнул их и взял двумя руками хрустального лебедя в белой глазури – только бы не уронить.
– Как у нас дела? – довольный отец вошёл в комнату и заметил моё кислое выражение лица. – Ничего, сынок, подумаешь, ёлка. Зато на вырученные деньги получишь тот набор, обещаю.
От того, что я представил целых шесть оловянных индейцев в дополнение к имеющимся солдатикам, мне заметно полегчало. Даже руки заработали быстрее, и уже через несколько минут все украшения аккуратными рядами лежали внутри коробки на положенных местах. Отец заглянул внутрь и показал мне большой палец.
Наши соседи снизу – состоятельные москвичи с квартирой в два раза больше нашей – неожиданно решили встречать Новый Год в Ленинграде и предложили за нашу ёлку баснословные деньги, как сейчас помню, шестнадцать рублей. Конечно, она была хороша, и по мне так стоила ещё дороже: трёхметровая, без проплешин, с правильной зёленой пирамидкой вверху. Именно тогда отец дал мне второй за всю жизнь совет: «Не упускай возможностей». В первом я путался, он звучал так: «Ты должен хорошо учиться и быть порядочным». Отец не объяснял, что это значит, а просто говорил лозунгами. Хорошо учиться мне нужно было, чтобы не попасть в советскую армию, где, как еврею, было бы тяжеловато. Здесь ещё более или менее, но вот вторая часть совета обросла тайнами многозначности: где заканчивается порядочность? Честный советский гражданин и честный человек – разные вещи или одни и те же? В итоге, второй совет мне тогда понравился больше, он был, в отличие от первого, понятным и практичным.
Папа служил начальником отдела в проектно-изыскательском институте с месячным окладом в «двести двадцать рублей плюс надбавка», но знал жизнь изнутри, всю юность провёл в экспедициях в тайге, за что был награждён медалью «За строительство БАМа», но так и не получил полагающуюся ему от государства машину. Просто ему не повезло, он родился в блокадном Ленинграде, и возможностей у него не было совсем. Не то, что у нас – последнего советского поколения.
Сегодня я бы ему сказал: «Пап, ёлку можно было бы и не продавать, понимаешь? Ведь, несмотря на то, что за шестьдесят лет все мы упустили тысячу возможностей, благодаря нашей дружбе и партнёрству мы оказались там, где и хотели». Да он бы и сам понял это, если б только увидел бы меня, стоящего рука об руку со своими лучшими друзьями, презентующего самое крутое сооружение во всей Москве. Да что там, во всей России! Это непременно обрадовало бы отца, будь он жив.
– Мы сделаем это, друзья! – сказал я в микрофон, и мой голос, многократно усиленный, прокатился по просторному тёмному залу, увенчанному стеклянным куполом.
Мы впятером выстроились в шеренгу на высокой сцене, и теперь каждый из нас должен был произнести свою часть официальной речи, которую нам раздали заранее. Мельком глянув в листок, я прикинул цифры и считал, что готов к этому испытанию публичностью.
Позади какой-то умник-декоратор разместил наши застывшие в разных позах фигуры в полный рост. Я не успел хорошенько их рассмотреть, но было похоже, что нужно занять строго определённое место и оказаться прямо перед своим двойником. Кажется, мне об этом говорили. Я окинул взглядом свою копию снизу вверх: картонный Бульд уткнул одну руку в бок, а вторую в задумчивости поднёс к подбородку. Как только я сделал то же самое, в зале зааплодировали.
– Мы правильно встали? Это точно я? Мне кажется, я всё-таки повыше…
Послышались одобрительные смешки.
– Ладно, приступим к делу. Поздравьте нас! Теперь Компания станет абсолютным российским лидером по объёму торговых площадей.
Софит был направлен прямо в лицо, и я сощурился. Ассистентка оператора замахала руками, свет сместился. Сегодня мы сняли Four Seasons Hotel Moscow целиком, и почти все рожи, что я видел, были мне знакомы. Некоторые из них – влиятельнейшие люди страны: члены правительства, губернаторы регионов, теневые авторитеты, – огромный зал просматривался как на ладони. Я уже заприметил столик с двумя вице-премьерами с советниками, рядом с ними – вся, так называемая, банда разумовских в полном составе. От этого я ошалел. Не пригласить их было нельзя – обидятся, но отсадили бы подальше от госсектора, додумались, тоже мне. Прямо у сцены сидел российский ястреб – секретарь Совета Безопасности в окружении молодых чинуш, я удивился, что Президенту удалось его заполучить, этот тип редко притаскивался на такие мероприятия. В список приглашённых включили членов совета директоров, топ-менеджеров Компании, наших инвесторов и партнёров, личных друзей акционеров. Задние ряды занимали представители, кажись, всех СМИ без исключения, меня уже подбешивали фотоаппаратные вспышки и глазки телекамер.
В руках я до сих пор держал лист с заранее подготовленным текстом, но по пунктам не шёл, только украдкой сверился с цифрами. Всеобщее внимание будоражило, я чувствовал, что нащупал нить и на кураже импровизировал:
– Уберём скромность. Мы и раньше были крупнейшим девелопером по этому показателю, ведь общая площадь наших торговых объектов порядка двух и шести миллионов квадратных метров. Башня даст нам прирост сразу в семьсот восемьдесят тысяч!
Снова громкие хлопки.
– Последние два года мы занимались только редевелоп ментом и реконцепцией действующих торговых центров, но теперь нам удалось создать нечто новое, абсолютно потрясающее. Проект полностью готов, и он до сумасшествия высокотехнологичен, за что спасибо нашему дорогому другу – Тэнгэ Ёсиоко.
Прожектор высветил немолодого японца, который сидел за столиком вместе с главными подрядчиками. Он встал и сдержанно поклонился.
– По поводу особенностей технологий вам лучше расскажет Антон Павлович, это по его части, – я состроил обворожительную улыбочку всем красивым женщинам в зале, если они там были, и передал микрофон стоящему справа от меня Классику:
– Спасибо, Аркадий. Это, действительно, моя область, моя сфера интересов. Мы с Тэнге проектировали всю, так сказать, начинку, и я с гордостью могу рассказать о том, что в строительстве будут использованы самые инновационные японские технологии! Строительные блоки будут выполнены из морской соли и эластичного самовосстанавливающегося бетона. Атриумы башни вынесут к фасаду и превратят в тепловые трубы, благодаря чему здание не будет охлаждаться в зимнее время года. А ещё мы готовим разработку умных систем использования дождевой воды; вентиляцию – тончайшими эластичными солнечными батареямии и даже самовосстанавливающийся бетон… Москва такого ещё не видела. Всё строительно-монтажное оборудование будет производиться нами же в Токио. Башня это не просто сооружение… – Классик сделал многозначительную паузу. – Это настоящий символ био-тека, символ будущего!
Под мажорный аккомпанемент зелёные лазерные лучи, имитирующие фирменный цвет Компании, заметались по сцене, разрезая наши картонные фигуры. Микрофон переместился к Президенту, он весь светился от удовольствия, и его голос как-то особенно громко раскатился по всему залу:
– Успех нашей бизнес-империи складывался из многочисленных инноваций, которые сегодня считаются неотъемлемой частью девелоперского бизнеса, но не менее важным является стратегически грамотное управление. Нас было шестеро. Шестеро друзей, шестеро партнёров. Между прочим, мы – единственная компания в России, в которой за все годы своего существования не поменялся совет акционеров. Конечно, мы долго не могли договориться о роли каждого из нас в компании, о назначении на руководящие посты… Каждый имеет особое мнение по любому вопросу, но именно это, я считаю, и привело нас в итоге к ошеломительному успеху!
После того, как все высказались, мы неспешно спустились со сцены и заняли места за центральным круглым столом компаньонов. В чётком соответствии с программой на сцену вбежал длинноволосый парень в блестящих леггинсах. Широко взмахивая руками, он скалился под примитивный хит, бьющий поп-рейтинги.
– Кто это? – спросил Старый.
– Это певец, очень известный. Он сам так сказал, – ответил я и добавил. – Лажает.
– Я бы сказал – ошибается, – Классик улыбнулся и сразу превратился в другого человека; улыбка наполнила лицо добротой и сделала из серьёзного предпринимателя мальчишку, но вот она погасла, и передо мной опять сидел мужчина с уставшим от постоянной работы лицом, седыми волосами, одетый в очень дорогой костюм. Загорелое лицо Классика обрамляла ухоженная щетина, и, когда он смеялся, то подворачивал губы, демонстрируя всем желающим свои, по-американски крупные безупречные зубы, отдающие жемчужной белизной. Когда он не шутил, то смотрел по сторонам без тени малейшего любопытства, но с вежливой доброжелательностью.
Иногда мне кажется, что мы совсем не изменились, а бывает, вдруг увижу абсолютно чётко, что мы поменялись кардинально. Наш Классик, как и прежде, мало говорит, предпочитает пользоваться афористичными высказываниями, облачёнными в бескрайние паузы, во время которых он оставляет собеседника в полном одиночестве для лучшего осмысления. Остроумие в его случае не имеет никакого отношения к шуткам и анекдотам, а заключается в особом видении мира. Своё прозвище он получил за говорящее имя-отчество русского писателя и за уникальную способность к постоянному производству афоризмов высоких лингвистических стандартов. Президент даже выпустил сборник его цитат, у меня был один, но я, кажется, его потерял.
В разговор вклинился Михеич:
– Так надо спросить с него по полной: сначала как с понимающего, потом как с симпатичного, – сострил он.
Шутки Михеича и по смыслу, и по форме остались в далёких девяностых, в то время, когда он был по-настоящему счастлив.
Я отрицательно покачал головой.
– Вы о чём? – спросил Старый.
– Проехали, – сказал я.
Президент нахмурился:
– Парни!
Я жестом показал, что виноват Старый, тот в пантомиме оправдался. Президент укоризненно покачал головой и жестом кивнул официанту:
– Долей.
Я смотрел на лица моих друзей и испытывал полнейшее спокойствие наряду с ощущением теплоты, даже их клички вызывали прилив несвойственной мне нежности: Классик, Старый, Президент, Михеич, Бёрн, который так и не пришёл. До их появления в моей жизни тридцать пять лет назад я и не подозревал, насколько одинок. Потом они ворвались в мою жизнь, все, почти одновременно, такие разные, но совершенно мне необходимые. Я знал их семьи почти всю свою жизнь, мы были связаны не просто узами партнёрства, но и крепкими нитями времени. Каждый занимал уникальное место на нашей математически точной парадигме и выполнял строго отведённые функции. Мы любили называть Компанию «государством в государстве».
О проекте
О подписке