– Я не могу поверить, что Наташи больше нет. Даже если это правда, я – не верю. Она здесь, – он стукнул кулаком в грудь, потому что говорить становилось все труднее, горло перехватила болезненная судорога, но Гарин преодолел это ощущение и хрипло продолжил, – Я ее друг, а она мой друг. Не подруга, а именно друг, боевой товарищ. Мы тренировались вместе, мы дружили… дружим. Для меня она просто в отъезде, надолго, может быть на всю жизнь, но я не хочу признавать, что ее больше нет. Извините, но пить за ее смерть я не буду… Прощайте.

Поставив стопку, он выскочил из квартиры и несся домой несколько остановок, чтобы ветер остужал горящее лицо и сушил текущие слезы.

Когда сбегал по лестнице, сами собой ему вспомнились стихи Константина Симонова⁸.

Неправда, друг не умирает,

Лишь рядом быть перестает.

Он кров с тобой не разделяет,

Из фляги из твоей не пьет …

Дальше он не помнил, только на бегу повторял и повторял первые строки: «неправда, друг не умирает»!.. Стихотворение это он никогда не учил, среди массы других, оно прочиталось само собой, как и другие стихи, и незаметно сохранилось в памяти.

Этот день оказался первым на его пути к взрослению. Не пару недель назад, когда Наташа лежала рядом и обнимала его, а сейчас, когда он осознал, что никогда это уже не повторится. Даже если будут другие обнимать… Это будут другие.

Видимо, именно тогда он подумал, что непременно должен стать врачом. Потому что нет в мире профессии более нужной людям, чем медик.

Желание связать свою жизнь с медициной возникло, когда Жора нашел у мамы на столе распечатанную на машинке автобиографию со странным названием «Я полюбил страдание», на первом листе автором значился: В.Ф. Войно-Ясенецкий (Свт. Лука Крымский).

Автобиографию священника-хирурга он прочитал за два дня.

Прочитав, Жора положил «самиздат» на место. Несколько дней он ходил под впечатлением жизни профессора хирургии и православного священника. Значит и так бывало? Жил человек, работал, делал открытия, учил студентов в университете и в самое трудное время, когда еще не кончилась гражданская война, а повсюду рушили церкви и иконы жгли, расстреливали священников, он вдруг принимает решение принять сан. Это подвиг, перед комсомольцами выйти на кафедру в рясе и с крестом, читать при этом лекцию по оперативой хирургии и топографической анатомии.

Жора представил себе, как был скандал в университете.

Как любой пионер и комсомолец он долгое время к религии относился однозначно – опиум для народа, но родители и даже дед – коммунист, вступивший в партию в 1943-м на фронте, к религии относились с пониманием и терпимостью.

«Людям надо во что-то верить», повторяли они фразу пастора из комедии «Берегись автомобиля», «одни верят, что Бог есть, а другие, что Бога нет. И то и другое не доказуемо».

Мама однажды, видя, как Жорик пыжился в приступе воинствующего атеизма лет в двенадцать, мягко сказала ему:

– Никогда не суди о том, в чем ты не разбираешься. Особенно о вере, о религии, которая создала многовековую мировую культуру. Оставь людям право быть такими, какими они хотят и могут быть. А сам будь таким, каким тебе кажется правильным. И не забывай, что твои убеждения: во-первых, могут не совпадать с другими, а во-вторых, могут измениться по мере твоего взросления. Вольтер, кажется, сказал: «Я могу не соглашаться с вашими убеждениями, но готов умереть за ваше право их иметь и высказывать»⁹.

Выражение Жоре понравилось красотой и призывом быть свободным в своих суждениях. С другой стороны оно не вписывалось в общественную мораль и нравственность. Если все будут иметь свое мнение, то как же они будут строить светлое коммунистическое общество? Как лебедь, рак и щука?

Конечно, это неправильно. Общество придет к цели, если будет идти нога в ногу в указанном В.И. Лениным направлении. И так правильно. Или нет? Что правильнее – объяснять, уговаривать, внушать, или принуждать упрямых и непонятливых?

В 1982 году Жора Гарин, потерявший подругу, решил не ломать голову над своим отношением к внутренней политике в стране, к экономической ситуации, которую позже назовут «периодом застоя».

Он смотрел на старого деда, который в свои восемьдесят два давал форы отцу, подтягиваясь на турнике. Тот свое убеждение в правильности коммунистических идей объяснял просто:

– Жора, ты пойми главное, общество идет в выбранном направлении, дорога проходит через разные земли, то поднимаясь, то опускаясь, то петляя среди гор или через пустыню. И пока все держатся вместе и продолжают идти – есть шанс, что дойдут, если начнут митинговать и спорить: куда идти, как идти, что есть, а чего нет, выбирать – кто главный, то движения не будет. Все прекратится, а коллектив развалится. Дорога эта – испытания, которые нужно нам всем преодолеть. Кто может сохранить команду и идти – тот дойдет. Но всегда в таких обществах есть люди, старающиеся или остановить или пустить всех в каком-то другом направлении. Убеждающие, что у каждого есть свое право выбора пути. Главное – не поддаваться соблазну остановиться и начать базарить, а идти вопреки всему. Дорогу осилит идущий, а не митингующий.

Дед Руди сумел совместно со школой возбудить в Жоре любовь к человечеству и чувство интернационализма. То состояние, которое отец Гарина называл «умеренный фанатизм здравого смысла».

Так что, поиск смысла жизни в переходном возрасте для Жоры не вызвал тяжелого конфликта ни с самим собой, ни с родителями, ни с обществом. После освоения биографии святителя Луки, профессора Войно-Ясенецкого, он наткнулся на фразу из книг братьев Стругацких: «Из всех возможных решений, всегда выбирай самое доброе», при этом Гарин добавлял, «Но не самое глупое». Первый порыв всегда от благородства, от сердца, пережди его и разум подскажет наиболее верное решение.

Вторая встреча со смертью у Жоры случилась весной 1989 года, когда он окончил институт, и семья обмывала его диплом.

Родные в ожидании юного врача и наследника накрыли стол.

Дед Руди, недавно отметивший 89 лет, торжественно вручил внуку документы на машину, гараж и квартиру, в которой Жора Гарин стал ответственным квартиросъемщиком. Жора в смущении принял документы, убеждая, что дед поторопился, что ему надо дожить до ста лет как минимум.

Впрочем, он знал, что Рудольф Яковлевич Беккер уже тяжело болен, только вот лечиться не любит. Однако, назначения врачей МПС выполняет, лекарства пьет.

Дед поднял очередной бокал с легким красным вином, собираясь произнести тост за внука, и вдруг покачнулся, бокал выпал из пальцев, а сам он повалился лицом на стол.

Гарин вытащил дела на открытое место и, определив остановку сердца, принялся реанимировать.

Мама и отец вызвали «скорую», однако та констатировала «смерть до приезда».

Гарин, около года сам отработавший на «скорой» еще до получения диплома, до этого случая ни разу не пытался реанимировать на вызове, и на его руках пока никто не умирал. И вот – дед. Это был шок. Он качал сердце деда, пока его не оттащили приехавшие медики.

Через два дня, оправившись немного от потрясения, он явился в отдел интернатуры городского управления здравоохранения и получил распределение в Измайловскую больницу.

Кафедра, где Гарину предстояло слушать лекции и сдавать зачеты, встретила нового интерна вполне благожелательно, а вот отдел кадров оказался не рад.

– Георгий Александрович, у нас сейчас нет свободных ставок анестезиологов, а вот в блоке интенсивной терапии в кардиологии врачей не хватает. Пойдете туда?

Гарин пожал плечами.

– Почему нет? С удовольствием!

– Прекрасно, – кадровик вписала нового интерна в список врачей кардиологического отделения, – Идите в третий корпус, на второй этаж.

Зав отделением Мира Израилевна Кречмер – сухонькая старушка, встретила Гарина, задала пару вопросов по кардиологии, в основном на знание электрокардиографии и показала, где кардиореанимация. Там Жора познакомился с врачом Марком Бардиным, который неформально руководил этим направлением. Потому что формально такой структуры по реестру больницы не существовало, а было только отделение терапии, профилированное на кардиологию с отгороженным отсеком на десять коек, где и расположился Блок интенсивной терапии или сокращенно БИТ.

Именно тут Гарин проработал год в борьбе за жизнь кардиологических больных. Зав. отделением в жизнь и работу Блока не вмешивалась, полностью положившись на опыт и энтузиазм Марка.

Смерть часто навещала БИТ, но здесь ей были не рады и старательно гнали всеми возможными медицинскими способами, от медикаментов до элекстродифибрилляции.

Гарин к окончанию интернатуры иной специальности, кроме как врач-кардиолог, для себя не мыслил. И, конечно, заручившись устной поддержкой Марка, по окончании года учебы и работы, в радужно-мечтательном настроении постучал в дверь отдела кадров, чтобы уже официально стать врачом БИТа.

Он и допустить не мог, что в 1990 году все кардинально изменилось по сравнению с 1989. Объявленная КПСС новая экономическая политика в стране привела к тому, что некоторые врачи бросили профессию, ударившись в бизнес, и если не занялись частной практикой, то поехали с большими сумками за шубами в Грецию и теперь стояли на рынках.

Так что, когда весной девяностого Жора пришел после интернатуры в надежде окончательно перейти в БИТ к Марку Бардину, ему категорично заявили – анестезиологов теперь не хватает, разбежались. А вы – анестезилог. Никакой вам кардиологии. Может быть потом, лет через… пять?