Глава третья
Драка

Измена! Самая банальная и от этого очень болезненная. Чарли Кутельский бежал через рощу «кипарисов», чувствуя, как в сердце вонзаются одна за другой тупые иглы ревности.

«Что же ты натворила, Моника? Чего тебе не хватало?!»

– Это не то! Не то, что ты подумал! Постой! Ну, остановись, пожалуйста! – Моника догнала Чарли.

Деревья росли хаотично, но редко. Ни травы, ни кустов между шипастых серых стволов, лишь не успевший высохнуть грунт хлюпал под ногами. Колибри-листья испуганно затрепетали. Чарли остановился, повернулся к девушке и положил перед ней саксофон, как складывают оружие при сдаче.

– Просто я замерзла! А у тебя было заперто! – несмотря на бег, она ничуть не запыхалась.

– Просто?! – первым желанием пилота было прыгнуть на саксофон и растоптать его.

– У нас ничего не было!

Майка с широким вырезом сползла с плеча девушки, запоздалый блик рассвета отразился на кофейной коже розовым.

– Врешь!

Среди деревьев с видом сытого кота возник Лев Саныч Абуладзе. Профессор был в одних шортах и двигался неспешно.

– Почти ничего! Кажется…

Моника с вызовом дернула обнаженным плечом в сторону Льва Саныча.

– Почти?! – Кутельский перепрыгнул через саксофон и шагнул к профессору. – Кажется?!

Абуладзе прикрыл ладошками волосатые соски, словно смущенная девушка, застигнутая без лифчика:

– Ты чего?

Кутельский ускорился и чуть не задохнулся от ярости:

– Ты!.. Она… Моя! Мы с ней! А ты!

– Ну-ну, полегче! – Лев Саныч, наконец, распознал угрозу и отступил на шаг.

– Я ей симфонию посвятил! – Кутельский почти настиг Абуладзе, но тот с неожиданной для его комплекции прытью прыгнул за дерево.

– Мы слышали… Симпатичная… Так это была симфония?

– Мы?!

– Эй!

– Ты – старый козел! Тебе все равно с кем! Я же вижу! – пилот гонялся за профессором вокруг дерева. – Любую юбку готов задрать! Слюнями своими забрызгать!

Лев Саныч следил за дыханием и позволял разгневанному оппоненту выговориться:

– А Мо твоя мелодия понравилась!

– Мо?! К черту вас! – Чарли прибавил скорости и споткнулся о прозрачное существо, испуганно скрывшееся в корнях.

– Прекратите! – строго велела подошедшая Моника.

– Я думал… Я надеялся… Мы… – Кутельский всхлипнул и перемазанный поднялся с земли. – Такое чувство испоганили! Сатир!

Он снова бросился за Абуладзе, вместе они сделали еще два круга.

– Немедленно прекратите!

На девушку никто не обращал внимания. Кутельский остановился, подпрыгнул, и, повиснув на нижней ветке, принялся с рычанием отламывать ее. Шипы, плесенью покрывавшие ветку, оказались жесткими, измазанными в птичьем помете.

– Сатир? – Лев Саныч обиделся, – Тогда ты – салага! Жалкий сопляк! Ахи-вздохи-обнимашки! Что ты знаешь о женщинах? Думаешь, ей песенки твои нужны?

На Чарли обрушилась стая колибри, вставших на защиту своего дерева.

– Кобель! Формулы?! – рычал пилот, отмахиваясь от птиц обеими руками, ветку ему отломать не удалось. – Уравнения?!

– Ну, перестаньте! Пожалуйста!

Моника заплакала. Мужчин это не тронуло.

Пилот настиг профессора и ткнул его кулаком в шею. Абуладзе обернулся и неожиданно шагнул навстречу Чарли, схватил субтильного пилота в охапку, сильно прижал к себе, не позволяя двигать руками.

– Старый козел говоришь? – прямо в ухо Кутельскому зашипел профессор. – Да меня на вас обоих хватит!

Чарли попытался укусить противника, не удалось, тогда он плюнул в лицо Льву Санычу. Тот попытался утереться плечом, ослабил хватку, но Кутельский вырываться не стал, а дернулся всем телом. Абуладзе на ногах не устоял. Противники упали и покатились по земле.

– Она – ангел, моя муза! – слезливо сипел Чарли.

Он был сильнее, но Абуладзе тяжелее и быстро оказался сверху.

– И чего? Ну, ты трахнешь ее, а что потом? Ангелы не какают, музу не трахают…

Кутельский в ответ дернулся, но освободиться из захвата не смог. Лев Саныч прошептал ему в ухо:

– Как сказал классик, девки существуют для того, чтобы их…Тискать…

Чарли забился под ним, а Абуладзе беспощадно продолжил:

– И… Им это нравится… Ничего я такого не делал, чтоб она не…

Кутельский сумел высвободить правую руку и коротко ударил профессора в ухо. Вырвался, оказался сверху и заработал кулаками. Абуладзе пинком в пах перебросил соперника через голову.

Схватка утомила обоих, и противники поднялись не сразу, а с коленок, упираясь в землю руками. Чарли утер разбитый нос тыльной стороной ладони, размазал грязь по лицу и принял боевую стойку.

– Чарли, допустим, вы меня сейчас победите. И что? – Лев Саныч распахнул объятия, демонстрируя грязный живот. – Я просто упаду на вас своими ста килограммами, и как вы из-под меня выберетесь?

Кутельский, молча, с кошачьей грацией, сделал шажок вперед.

– А мне падать нельзя, – как-то совсем уж по-стариковски заключил Абуладзе и прижал правую ладонь чуть ниже груди.

Чарли выпрямился, его боевой пыл куда-то испарился.

– Сердце – слева! – заметил он.

– Это – не сердце. Ребро! – Лев Саныч завел руки за спину. – Вот, можете потрогать.

– У вас сломано ребро? – не поверил пилот.

– Не сломано, оно просто отвалилось. От грудины. Трогайте не бойтесь, это не больно – здесь нет нервных окончаний.

Пилот осторожно нащупал на животе профессора твердый отросток:

– И чего?

– А ничего! В моем возрасте хрящевые ткани не восстанавливаются. Вот и болтается.

– Но можно же что-то сделать?

– Скобу поставить. В стационаре. А у меня денег нет. И потом контракт надо добить. Все потом! Так что вы поосторожнее деритесь.

– Ладно, профессор.

Кутельский поморщился. Коленки саднили. Он наклонился, оперся о них руками.

– Девушку мы, похоже, обидели. Где она кстати? – заметил профессор и закричал: – Моника-а-а!

Они доковыляли до места начала схватки. Майка Моники болталась на ветке. Лев Саныч своим коронным жестом потер переносицу.

– Интересно. Она полностью разделась, чтобы привлечь наше внимание, а мы…

– Ее не заметили, – с грустью в голосе закончил фразу Кутельский.

Они обыскали станцию, флаер, осмотрели пустой шлюз… Моники не было ни на пляже, ни в роще, ни в ангаре.

Грязь сделал обе нелепых, полностью противоположных друг другу фигуры, похожими. Кожа грузного Абуладзе потемнела. И загорелая кожа Чарли, худого, в изорванной форменной рубашке и шортах без пуговиц на ширинке так, что их приходилось придерживать руками, весь в ссадинах, посветлела.

Наконец, оба остановились на платформе. Помолчали, глядя через перила.

– Разрешите облететь скалы? – нерешительно попросил пилот.

Он стянул с перил трусики Моники, скомкал их и утер предательски стекавшие по грязным щекам слезы.

– Не сейчас, – профессор ткнул пальцем в небо, – Этого в путеводителе нет.

На мгновение Кутельскому показалось, что он смотрит не вверх, а вниз, не в небо, а в его отражение в воде. Невидимая капля ударила в небосклон, покрыв его рябью, небесные волны мгновенно свернулись катышками одинаковых серых облаков. В лучах Гизы барашки облаков отбрасывали розовые тени. Немедленно заморосил мелкий теплый дождь. Реагируя на датчики, стеклянные панели на крыше ангара щелкнули и повернулись боком, пропуская к посевам Льва Саныча живительную влагу.

– Она не могла уйти далеко, – Абуладзе за плечо повернул к себе Чарли, – Собираемся, маэстро, и очень быстро. Маски, веревки, аптечка. Моника где-то внизу. Нам нужно успеть догнать ее.

– Есть!

Они уже подбегали к дому, когда внутри здания тренькнул сигнал входящего сообщения.

– Что за чертовщина? – нахмурился Абуладзе.

Неизвестный четырехбуквенный код мерцал на мониторе космической связи.

– Это что? Сигнал бедствия? – Профессор беспомощно тыкал кнопки на блоке управления, но сообщение не открывалось.

– Нет! В сигнале бедствия используются другие буквы. Дайте я! – Чарли надоела растерянность Абуладзе, и он отодвинул профессора плечом. – Мы так его не расшифруем. Надо перебросить на компьютер.

Пилот нажал клавишу выгрузки сообщений:

– Там приличный видеофайл приложен… Зашифрован. Эх, не вовремя!

За окном сверкнула молния. Что-то щелкнуло. Все освещение и экран на стене отключились. С тихим завыванием вырубилась станция связи.

– Не вовремя! – повторил Абуладзе.

– А бесперебойники?

– Почему-то ни один не сработал.

– Часто тут так, профессор?

– Грозы через день. Но чтоб молния свет вырубила – не припомню. Все потом! А сейчас – за Моникой!

* * *

Цвета. Разными они бывают. Разные ощущения вызывают в зависимости от ситуации. Красный, например, может и не быть тревожным, а зеленый не всегда успокаивает.

«Настоящий цвет Салактионы – зеленый!» – К такому выводу пришел Кутельский, шагая за Абуладзе.

Подошвы его скользили на лишенной травы размокшей почве. Дождь то усиливался, то стихал.

«Или это стекло маски так меняло цветоощущение?»

Пилот пальцем почесал вспотевший затылок под плотной резиной и на всякий случай глубоко выдохнул сквозь фильтры, опасаясь случайного попадания зигрита в легкие. Посмотрел в спину профессору, тот шагал уверенно и рюкзак со снаряжением нес легко. Очевидно, Абуладзе хорошо изучил окрестности.

По тропе, петляющей среди скал, профессор и пилот спустились из рощи «кипарисов» на плато, опоясывавшее кратер по периметру. Здесь дождь проредил зеленый туман, но Лев Саныч достал тепловизор и передал рюкзак Чарли. Однако прибор, способный обнаружить любой живой организм в гуще листвы и в тумане, не понадобился.

Обнаженная Моника стояла на четвереньках в центре поляны на широком плоском валуне. Поляну окружали заросшие колючками скалы, и гладкий камень чересчур правильной формой в другой обстановке насторожил бы Чарли. Но ни он, ни профессор не обратили на это внимания. Лев Саныч уронил на землю жалобно пискнувший тепловизор, дотронулся до мокрого плеча девушки.

– Холодная…

Кутельский придвинулся к лицу Моники. Ее глаза были открыты, но стекло шлема пилота осталось чистым – дыхания не было.

– Понесешь?

Чарли, вместо ответа, сбросил с плеч лямки рюкзака. Тело Моники окоченело настолько, что не изменило положения даже, когда пилот взвалил ее на плечо.

Несмотря на неполную гравитацию двадцатиметровый подъем оказался непростой задачей. Абуладзе суетился вокруг Кутельского, подталкивал, забегал вперед, приподнимал, перехватывал негнущееся тело Моники, возвращал его назад на плечо пилота. В роще «кипарисов» они сняли маски, отдышались. Добрались до лестницы на платформу, неожиданно Лев Саныч ойкнул и замер на нижней ступеньке, как вкопанный.

Кутельский в одиночку занес Монику наверх и спустил с плеча. Обнаженное тело так и осталось на четвереньках, как стояло на лесной поляне.

– Что там с вами? – Чарли вытер ладонями пот и свесился с платформы.

Профессор очнулся, поднялся к нему. С тревогой осмотрел Монику и скомандовал:

– В дом!

Вдвоем они подхватили тело девушки, внесли в лабораторию и поставили посреди комнаты, как поставили бы стол. Лев Саныч включил электричество, станция наполнилась привычными звуками. Загудел холодильник, запела вентиляция, с характерными щелчками запустила самодиагностику станция связи.

Профессор опустился на четвереньки перед лицом девушки.

– Моника! Ты слышишь меня?

«Свихнулся он, что ли?»

Кутельский разделся до трусов. Лаборатория наполнилась запахом потных мужских тел.

Абуладзе поднялся на ноги.

– Ваш диагноз, доктор?

– Издеваетесь, профессор? – Чарли едва не плакал. – Она час как мертва.

– И ничего вас не смущает?

– Ну… Трупное окоченение. В моей практике… – Кутельский вспомнил свой единственный боевой вылет и запнулся, – …тела так коченели только на морозе. Я служил на планете Эгаро, когда полярные спортели напали на термостанцию и прилично погрызли персонал. А здесь тепло. Не может так быть. А вас что смущает?

– Глаза! Она не моргает, но правое глазное яблоко подвижно. Моника провожает нас взглядом.

– Не может быть!

Лев Саныч жестом указал Чарли место на полу. Тот убедился, что профессор говорил правду.

– Моника, любимая! – запричитал Кутельский. – Ты слышишь меня? Моргни!

Моника не отвечала и не моргала. Но ее холодный взор действительно следовал то за пилотом, то за профессором.

– Предлагаю выдохнуть, помыться, – Абуладзе шумно почесал подмышку, – Ну и пожрать.

Комплекс космической связи приглушенно пискнул, сигнализируя об очередном сообщении.

* * *

«Что-то было не так. И с Моникой, и со всей этой треклятой Салактионой. Планета отняла девушку и вернула ее совсем другой. Какой?» Чарли не знал, но интуиция ему подсказывала: даже если случится чудо, и его любимая оживет, ничего не будет, как раньше. Все изменится.

Посвежевший, но по-прежнему озадаченный, Лев Саныч Абуладзе вышел из душевой, налил себе бокал пива, сделал глоток. Указал пилоту на ближайший пластиковый стул, только потом подошел к комплексу связи и нажал кнопку входящего сообщения.

– Здравствуй, папа!

Абуладзе поперхнулся и смущенно взглянул на пилота.

– Хотя ты справедливо ожидаешь разноса от «Гео Галы» за срыв программы исследований, спешу тебя успокоить. Боссы учли обстоятельства того, что случилось на Салактионе, потому оргвыводов не будет. Пока. Я не знаю, когда они найдут тебе нового пилота, потому…

Собеседник загадочно умолк, Чарли и Лев Саныч переглянулись.

– Надеюсь, ты успел оценить мой сюрприз. Моника – не просто секс-андроид! Это – новое поколение с физиологией, почти идентичной человеческой! Ее искусственный интеллект… Короче, инструкция в следующем файле, сам почитаешь, мне было некогда. Надеюсь, она не просто скрасит тебе долгие недели одиночества, а станет настоящей напарницей. Вдохновит тебя на научные подвиги!.. Потому что о твоих эротических похождениях на Хэнкессе ходят легенды.

Невидимый собеседник сделал паузу, чтобы Лев Саныч успел покраснеть.

– От себя добавлю, что у Моники процессор помощнее той рухляди, которой «Гала Гео» снабдила тебя для изучения Салактионы. Короче, читай инструкцию, там есть все… в том числе, как настроить робота на себя… С днем рождения, папа!

– Вот, засранец, не забыл…

Абуладзе залпом допил бокал, наклонился над клавиатурой и отправил инструкцию на принтер. Несколько листов вывалились из сложенного лотка для бумаги на пол.

Профессор поднял их, сложил в пачку и взглянул на пилота. Чарли Кутельский замер в прострации, с открытым ртом.

– Мамочки! Я влюбился в секс-куклу…

* * *

Чарли выбежал на платформу и сделал несколько кругов, то и дело натыкаясь на перила. Дождь кончился. Когда пилот взял себя в руки и вернулся в дом, Абуладзе изучал инструкцию.

– Моника, секс-робот 16 класса, модель «Муза». Чарли, а знаете, что означает ее фамилия? Витовв?

– В нее попала молния?! – пилот ответил вопросом на вопрос.

Абуладзе пожал плечами и продолжил гнуть свою линию:

– Визуальность, интеллект, тактильность, прошу прощения, оральность…

Кутельский вспомнил губы Моники:

– А «ВВ»?

– Вызов и вознаграждение.

– Тьфу, получишь вознаграждение, если ответишь на вызов, – переиначил пилот, – Мы найдем способ ее реанимировать?

– Мне нравится, что вы не сдаетесь, маэстро! Конечно, найдем. А пока, помогите.

Они перенесли Монику в ее спальню, поставили на кровать. Абуладзе заметил открытую крышку розетки.

– Обратите внимание, постель не расправлена.

Пока Лев Саныч ходил за инструкцией, Кутельский с выражением обреченности на лице рассматривал обнаженное тело робота. Никаких признаков растительности на теле, кроме головы.

– И в туалете я с ней ни разу не сталкивался. А вы?

– С вами да, с ней нет. Здесь интересно написано, – Абуладзе поднес лист к самым глазам, потому что включить свет ярче не догадался, – Потребляет все виды органической пищи, что и человек.

– А электричество? – Чарли указал на открытую розетку.

– Про электроэнергию написано так. «Дозарядка аккумулятора робота до ста процентов возможна при помощи сети электропитания только после использования остальных ресурсов обеспечения и обязательного воздействия на рецепторы робота согласно его профилю». – Абуладзе едва хватило дыхания прочесть предложение вслух, – Вы что-нибудь понимаете?

– Пока нет.

Лев Саныч еще раз сверился с инструкцией, запустил руку в волосы Моники и надавил на затылок. Со щелчком открылась крышка, но вместо мозгов Кутельский увидел две гладкие панели: одна – для индикации, вторая – для сенсорного управления. Абуладзе тут же ткнул в нее пальцем. В углу темного экрана вспыхнула красная циферка – 1 %.

– Ни виртуальной клавиатуры, ни диалогового окна, – сокрушенно констатировал профессор.

Он потеребил пальцами край пульта управления, оттуда вывалился тонкий провод с универсальной вилкой на конце. Абуладзе обрадовался и немедленно воткнул вилку в розетку. Ничего не произошло.

– Ни черта не понимаю.

Кутельского передернуло от вида любимой девушки с распахнутым пультом управления на затылке. Он ушел на кухню и занял кресло Льва Саныча. Взял бутылку, поболтал ею, избавляясь от осадка, крикнул:

– Профессор, почему у вас нет виски?

Лев Саныч не ответил, вернулся в лабораторию и молча продолжил читать инструкцию.

– Чего вам непонятно? – не мог угомониться Чарли. – Сказок своему сыну не читали что ли? Питание от сети начнется потом, а пока мы должны ее «обогреть, накормить, напоить, спать положить…». Девушке-роботу требуется забота. Как человеку.

– Бред какой-то. Попоной я ее накрыл. Что теперь? Супом ее накормить?

Чарли от сравнения Моники с лошадью снова передернуло.

Профессор не заметил и продолжил рассуждать:

– Зачем роботу 16 уровня такие сложности? Должно быть простое решение. Может, еще какую-нибудь сказку вспомните?

Не дождавшись ответа, Лев Саныч ушел в спальню, а Чарли снова наполнил бокал.

– Получается, она вдохновила меня на шедевр, потому что у нее такая программа? Муза?

Он не стал допивать пиво, прошелся по комнате, отыскал саксофон, осмотрел его на предмет повреждений. Швыряние на землю не могло не сказаться на инструменте. Потому Кутельский включил режим диагностики, а затем программу настройки.

Из спальни раздался стон. Женский. Чарли влетел туда пулей. Девушка лежала на спине, повернув голову набок, ее руки были выпрямлены вдоль тела, но колени оставались согнутыми. Профессор потирал руки и заглядывал в открытый блок управления.

– Заряд пошел! И все-таки я – красавец!

– Что вы с ней сделали?

– А вот не скажу! – хихикнул Лев Саныч. – Вспомнил еще одну сказку!

Комплекс входящей связи хрюкнул, и усталый женский голос произнес:

– Мэй дэй…Мэй дэй…