Глава 3

– Чем помочь? – спросил Лёшка.

– Эта…

Ромка умолк.

Там, откуда они только что ушли, раздались быстрые шаги, шорох одежды, затем щёлкнула зажигалка.

– И где этот мелкий сучонок? – затянувшись, спросил кто-то невидимый.

Городской шум, полный машинных звуков и звуков всякой, имеющей свой голос мелочи, странно отдалился, и Лёшке стали слышны притоптывания, бряцанье браслета часов, покашливание того, к кому обращался курильщик.

– Сдриснул куда-то.

Собеседник виновато шмыгнул носом.

– Ты у меня сейчас сам сдриснешь, – курильщик затянулся снова. Каблук впечатался в тротуар. – Ну что, направо, налево?

Они замолчали, видимо, выбирая направление поисков.

– Тонна есть? – шепнул Ромка, дёрнув Лёшку за рукав.

– Чего?

– Тысяча.

Лёшка зачем-то кивнул. Хоть отдельно живущий, но брат. Не Динка-скотинка, во всяком случае. Не врать же. Правда, и нет между ними почти ничего общего. Ну, два года назад подушкой душил… И вообще – ни дня без войны в прошлом.

Сделалось стыдно. Помнит Ромка, не помнит? Рука сама полезла в карман.

– На.

Брат неуверенно улыбнулся. Осторожно, поглядывая на Лёшку, словно ожидая обмана, вытянул купюру из пальцев.

– В долг, ага?

Лёшка шевельнул плечом. Повеселевший Ромка подмигнул и рванул за угол.

– Парни, парни, я здесь! Я не хотел, честное слово… Как бы шутка была, – заговорил он, сближаясь с теми, кто его искал.

– Да ты борзый! Ну-ка, пошли с нами, – весело объявил курильщик.

– Да есть у меня деньги!

– А мы и посмотрим.

Судя по звукам, Ромку взяли за шиворот рубашки.

С полминуты Лёшка простоял, не решаясь выглянуть. Не твои, блин, проблемы, – скреблось в голове. Ты вообще сейчас тонну потерял. Тонну! Вот так взял и отдал. Вернет тебе Ромка? Ага, братишка, жди!

Мурашки бежали по плечам и шее.

Страшно. Не сквир я, подумалось, уж точно не сквир. Так бы нырнуть за угол и в два приёма… Лёшка сглотнул. Нет, здесь не ойме. А он – не Штессан. Ему ещё до Штессана, блин… Не получится.

Когда он всё же высунул голову, у провала арки, из которой навстречу ему выбежал брат, никого уже не было. Белел лишь свежий окурок, придавленный каблуком.

Ну а чё? Они вполне дружелюбно общались с курильщиком…

Лёшка, оглядываясь, перешёл улицу. Конечно, если бы Ромка закричал… А так он у них, наверное, стырил что-нибудь.

На душе, впрочем, было противно. То ли от растерянности, вжавшей его в стену, то ли от потери денег. Тонна! А еще мамане отдать!

Чтобы вообще не видеть злополучную арку, на Гусарскую Лёшка не вернулся. Затопал по изгибающейся не в ту сторону Шевцова в поисках удобного проходного двора. Можно было, конечно, сделать еще больший крюк…

Где-то здесь, в слепой кишке улицы, окаймлённой старенькими двухэтажными домами, жила Ленка Линёва, первая любовь, все дела. Снеговика, помнится, вместе лепили. Записки друг другу писали. Портфели-бантики. Класса до четвертого, кажется, дружили, потом Лёшка как-то… остыл, что ли. Даже не понятно, как вышло.

И чего вспомнилось?

Он остановился. Глаза по памяти нашли и дом, второй от крытого сельскохозяйственного рынка, и узкое окно с синими занавесками, справа от газовой трубы, огибающей подъезд. В окне кажется горела лампочка. Светло, не очень-то разглядишь.

У Ленкиных родителей была двухкомнатная, и ей досталось целое, безраздельно владеемое царство в четырнадцать метров. Лёшка, обложенный довесками в виде Динки и Ромки, жутко завидовал. Может, поэтому в конце концов и раздружился? Перестал провожать…

А после пятого они оказались в разных классах. В местном отделе образования что-то там уплотнили, перекроили, оптимизировали, и в том, другом классе сделали специализацию – химико-биологический уклон. Лёшка же химию не переваривал.

На этом всё и закончилось.

Лёшка сплюнул, побил асфальт пяткой. Надо будет хотя бы номер Ленкин узнать. Посидим, поболтаем, вспомним… Как подруги маманины. Ах, как было раньше! Ах, вернуть бы!

Он хмыкнул.

Первый двор вывел его в параллельный Шевцова переулок, короткий и глухой. Длинное, окрашенное в бурый цвет здание какого-то склада или базы с нишей, закрытой шлагбаумом, перегородило путь. За зданием потянулся забор с пропущенной поверху колючей проволокой, завернувший Лёшку в какую-то другую тьмутаракань, в частный сектор с грядками и замшелыми домиками.

Бабулька, ковыляющая навстречу, на вопрос, как выйти к Первомайской, замотала головой в пуховом платке:

– Не знаю, милок. Недавно переехала.

Мимо протарахтел грузовик, подскакивая на стыках бетонных плит.

Примерно представляя, куда нужно идти, Лёшка запылил по обочине мимо забора, развернувшегося новой гранью – воротами и коробками гаражей за ними.

«Автосервис», «Шиномонтаж», «Запчасти».

Из-за ворот пахло то бензином, то машинным маслом, то шашлыками, сидели на лавочках чумазые механики со стеклянными глазами, звенело железо о железо, кашлял чахоточный мотор, делал паузу и снова кашлял, из будок с мутными стеклами подозрительно щурились на Лёшку небритые или усатые люди.

Забрёл. Вляпался. Нет чтоб по Гусарской…

Метров через двадцать Лёшка заметил, что за ним как бы сами по себе идут два парня – один повыше, другой поплотнее, руки в карманах коротких спортивных курток.

Сердце зачастило. Лёшка невольно ускорил шаг, но дурацкий забор всё не кончался и свернуть было некуда, разве что в огороды через дорогу.

И кто в этом виноват? Он, Лёшка? Ничуть! Ромка. Потому что из-за него он забрался сюда и из-за него сейчас может влипнуть. Недодушил, блин, подушкой!

Лёшка глянул на преследователей искоса, как бы рассматривая дом, и перешёл на трусцу. За спиной зашаркали торопливее, стараясь не отстать.

Уроды!

Забор выгнулся лесенкой. Дюралевые листы украсились рекламными плакатами, приглашающими на концерты и ярмарки. Ага, Лёшке сейчас как раз до них. Просто необходимо, просто очешуительно! Затем впереди как спасение возник островерхий теремок магазина, но сзади тут же припустили, надеясь не дать жертве первой добраться до дверей. Лёшка прибавил, хватая воздух сухим ртом. Воздух драл как наждак. В молчании, в шорохе подошв летели метры. Только преследователи сокращали расстояние быстрее, чем бежал Лёшка.

И никого! Пустота. День деньской, а все повымерли. Ну не уроды ли?

Несколько мгновений он слышал, как парни все явственней дышат ему в затылок, а потом понял, что еще чуть-чуть, и его или схватят за плечо, или собьют подножкой. До магазина оставалось метров десять. Может кто в витрину хотя бы заметит?

Ладно. Всё. Он больше не может. Лёшка резко остановился.

– Ну…

Его обдало ветром чужого движения, ткань чиркнула по ткани, парни промчались мимо, один, характеризуя Лёшку, бросил короткое слово с окончанием на «…дак». Их кроссовки выбили торопливую дробь из дощатого крыльца. Дын-дын-дом. На двери магазина-теремка звякнул колокольчик.

– Вы открыты ещё? – услышал Лёшка сквозь туман в голове. – Можно два пива?

Облегчение накатило слабостью.

Вот он придурок-то! Не по его душу гнались. Колени подогнулись, и Лёшка, как старичок, у которого прихватило сердце, нащупал опору в виде фонарного столба.

А он уж решил, что враги Мёленбека…

Дыхалка – дрянь, вот что. Быстро устаю, подумал Лёшка, втягивая воздух сквозь зубы. В горле стояла колкая сухость. Слюны не было. Может сока купить?

Он посмотрел на двери магазина. Парни, что спешили к закрытию, как раз вышли, переговариваясь и прихлёбывая бутылочное пиво. Они неторопливо спустились с крыльца, стриженые, лет по двадцать с лишним.

– Закрыто уже? – спросил их Лёшка, отлипая от столба.

– Ага, – ответил один. – А ты чё тормознул?

– Задохнулся.

– Ну, теперь тебе ещё квартал пилить, до ларька. Ларек круглосуточный, но выбор там фиговый. Немецкого, например, нет.

– Ясно.

Парни неторопливо пошли обратно вдоль забора, вяло обмениваясь репликами то ли о футболе, то ли о хоккее.

– А вратарь? Вратарь – дырка. Дырище. Дырень. Но нет, именно его, конечно, и надо ставить. И, главное, все же видят, что он в плохой форме…

– Да-а, в душу нагадили конкретно.

Лёшка ни футбол, ни хоккей не любил, ну, если только с Тёмкой побазланить, поэтому определить вид спорта не смог. Вроде и не играл вчера никто. Это Тёмка фанател, а он так. Может они вообще «пляжников» обсуждали.

Живот вдруг подвело, и Лёшка вспомнил, что сегодня ел только картошку с огурцами, и то утром. Маманя оставила без бутербродов, молочница – без молока. Так, честно, и скопытиться можно быстро.

Вчерашний суп, интересно, ещё остался?

Дома снова на полную отрывались мультипликационные герои. На этот раз не говорящие лошади, а девочки-феи с большими глазами и крыльями бабочек.

– Дина! – взревел из коридора Лёшка.

– Ладно-ладно, подумаешь, – отозвалась сестра, убавляя звук с пульта. – Ты же вообще приходить не хотел.

– Отпустили на обед, – сказал Лёшка, торопливо разоблачаясь.

Бамс! – первый кроссовок уткнулся в обувной шкафчик. Шлёп! – перевернулся на коврик вверх подошвой, освобождая ступню, второй.

Динка выбежала в прихожую.

– И как на работе? – отставив ногу в красном колготке, она прижалась к косяку.

– Нормально, – Лёшка прошёл на кухню. – Чё, суп ещё не схомячили?

– Мама его тебе оставила.

– Во-от, понимает. А ты со своими мультиками…

Лёшка вдруг решил, что даст мамане две тысячи. Если бы не Ромка, то, может, и все три отдал бы. Где ему тратить, если он все время будет проводить в особняке? Хотя, если честно, ночевать у Мёленбека не хотелось. Ни компьютера тебе, ни ти-ви. Кровать скрипучая. Идиотское условие, вообще-то.

Лёшка достал кастрюлю из холодильника и слил остатки супа в глубокую эмалированную миску. Жир поплыл по поверхности супа непрочными льдинками.

– А что ты там делаешь?

Динка, увязавшись, села за кухонный стол.

– Ойме, знаешь, что такое? – спросил Лёшка, ставя миску на плиту.

Сестра мотнула головой.

– Вот и молчи тогда.

– Дурак, – Динка надулась и принялась скрести по скатерти ноготком. – Я вообще тебя не люблю! Ты вот должен меня защищать!

Лёшка фыркнул.

– От кого?

Газ под миской расцвел голубыми лепестками.

– От Эдика Салаватова! – сказала сестра, и глаза ее наполнились слезами. – Он меня знаешь, как ударил? Прямо под лопатку!

Лёшка сел за стол.

– Дай сдачи.

– Ага, он знаешь, какой сильный!

– Хорошо, – сказал Лёшка, – покажешь мне его, я ему тоже дам под лопатку.

– А можешь завтра? – обрадовалась Динка.

– Не знаю. Если отпустят. А вдруг ты ему просто нравишься?

– Вот ещё!

Суп скоро закипел. Лёшка погасил газ и надел рукавицы-прихватки. Даже через ткань ладоням было горячо. Миска парила.

– Динка, – скомандовал Лёшка, – доску подложи.

Сестра, гримасничая, сняла разделочную доску с гвоздика, но придержала её на весу.

– А пожалуйста?

Лёшка хотел было прикрикнуть, чтоб не идиотничала, что если он обожжется или испортит скатерть, то ей уж точно достанется. Но неожиданно подумал, что сквир бы так не сделал.

И вообще, трудно ему что ли?

– Пожалуйста, – вздохнув, сказал Лёшка. И добавил: – Только живей, ага? А то я возьму своё слово обратно.

– Ладно.

Динка положила доску, и Лёшка опустил миску.

– А вот эта штучка твоя – это что? – спросила Динка.

– Ты про хельманне что ли? – Лёшка обнаружил хлеб в хлебнице и отрезал себе внушительных размеров краюху.

– Про кругленькую.

– Это секрет. Ты это… – Лёшка качнул головой. – Иди уже мультики смотри.

– Блин!

Динку выдуло из кухни.

– И не блинкай! – крикнул ей вслед Лёшка. – Разблинкалась, блин.

От кого научилась?

Жижа позвонил, когда суп уже был съеден, и миска познакомилась с раковиной.

– Как дела? – грустно спросил он.

– Привет. Да нормально вроде.

Лёшка посмотрел на миску, затем сбрызнул ее моющим средством и включил воду.

– А-а, это супер, – без энтузиазма сказал Жижа. – У тебя не найдется пятисот рублей?

– Ого, запросы растут!

Прижимая телефон ухом к плечу, Лёшка губкой прошёлся по стенкам миски.

– Да это не запросы, – запыхтел Жижа. – Я продуктов обещал купить, а деньги… ну, в общем…

– Ясно.

– Так у тебя есть?

Лёшка вздохнул и сполоснул миску от пены.

– Есть.

Голос Жижи радостно дрогнул.

– Я верну тебе в следующем месяце. Ты выйдешь?

– А может ты поднимешься?

– Не, не в кайф. Ты это… можешь, со мной до магазина? Чтобы меня в игровые автоматы не потянуло.

– Блин, у тебя запросы. Ладно, – Лёшка вытер руки. – Сейчас спущусь.

Он заглянул в комнату. Динкины феи негромко плевались молниями и взмахивали палочками, сама Динка что-то усердно раскрашивала в альбоме.

– Мама когда будет? – спросил Лёшка.

Сестра посмотрела на него со взрослым укором.

– Не знаю. Наверное, как обычно. Только она на тебя обиделась.

– Бу-бу-бу.

Накинув куртку, Лёшка вернулся на кухню и выложил в ящик кухонной тумбочки две тысячных купюры. Пусть. По крайней мере, честно.

– Я еще вернусь! – крикнул он, захлопывая дверь.

Жижа стоял под прилепившимся к козырьку плафоном, грустный, волосатый, гипнотизирующий взглядом сигаретный окурок, брошенный кем-то мимо урны. Увидев выходящего из подъезда приятеля, он вытянул из кармана ладонь.

– Привет.

Лёшка пожал Жиже руку.

– Ну что, пошли?

– Только не в «Комету», там дорого. Давай в эту…

– В «Пятёрочку»?

– Ага.

Они двинулись мимо ограждающих барьерчиков. За барьерчиками что-то уже вовсю цвело, вовсю разбрасывало соцветия и играло красками.

– Дались тебе эти автоматы, – сказал Лёшка, пиная пивную пробку. – Не в первый раз же уже влипаешь.

– Да как-то… – Женька пожал плечами. – Все джекпот хочу срубить. Только не получается. Рядом бродит.

– Ты б завязывал.

– Да знаю, – скривился Жижа. – Что я, тупой что ли?

– Ну, так сразу сказать нельзя…

Они пересекли по «зебре» улицу, оставив позади стеклянную коробку торгового центра. На широких ступеньках центра приплясывали, непонятно что рекламируя, две двухметровые поролоновые белки: одна рыжая, а другая почему-то черная.

– Черная – это явно скунс, – сказал Женька.

– Белка после пожара, – выдвинул версию Лёшка.

– Тогда это промо-акция пожарной службы.

«Пятёрочка» пряталась в глубине двора за утыканной спутниковыми антеннами десятиэтажкой. У торца стоял фургон, из него разгружали запаянные в целлулоид бутыли лимонада и колы.

– А у тебя как дела? – спросил Жижа.

– Нормально. Сегодня красил стену.

– Фигасе! Я думал, ты секретарём устроился.

– Там сложнее, – сказал Лёшка. – Я сегодня всё точно выясню. Ты случайно не слышал таких имён: Фраги, Сомбаль, Шикуак? Гейне-Александра?

Жижа покачал головой. Стеклянные створки «пятёрочки», впуская, распахнулись перед ними. Загородка, ряд шкафчиков, целый «поезд» из сцепленных тележек.

– Может слова знаешь – ойме, кришч, сквир, кнафур?

Жижа взял пластиковую корзинку.

– Это они тебе там втирают? – спросил он.

– Я просто пытаюсь сообразить, откуда это может быть. Это ж не английские слова, не немецкие. И имён я таких не слышал. Ладно бы там Бессон…

– Или Шварценеггер!

– Хотя бы. А так – даже не знаю.

Они пошли вдоль полок с молочными продуктами, Женька взял упаковку сметаны и брикет сливочного масла.

– Хочешь версию?

– Давай, – кивнул Лёшка.

Жижа свернул к хлебному стеллажу.

– Им что-то от тебя надо, – сказал он. – Причём надо, чтобы ты им всё отдал сам.

– Что отдал?

Жижа пожал плечами и сунул в корзинку батон и половинку ржаного.

– Не знаю. Мне кажется, тут хитрая комбинация. Придуманы слова, придуманы какие-то личности. Ясно, что не просто так. Ещё штука эта костяная.

– Хельманне, – сказал Лёшка.

– Засеки, и для неё своё слово. Они перед тобой явно спектакль разыгрывают. У тебя нет богатого дяди где-нибудь за границей?

– Тогда уж сначала занялись бы отцом.

– А может дядя завещал миллионы именно тебе?

– Ага, граф де Сазон! И зачем так сложно? Я ж случайно их объявление увидел. А не увидел бы? Что, домой заявились бы?

– М-да… – Женька задумался. Они обошли ещё несколько отделов, прибавив к продуктам в корзинке бутылку растительного масла, полкило молочной колбасы и сырную нарезку. – Тогда, честно, не знаю. А ты можешь поподробней?