Наполненная светом комнатка оказалась мала. Все её богатство составляли высокие, до потолка, шкафы с книгами и свитками, утыканная свечами, низко подвешенная на цепи железная люстра и стол в центре. На столе была расстелена ломкая, вручную отрисованная карта, с одного края прижатая несколькими томами в кожаных переплётах и – по диагонали, на другом конце – подносом с пузатой бутылкой темного стекла и бокалами.

Люди, склонившиеся над картой, водили пальцами по пунктирам и линиям тропок и дорог и пытались перекричать друг друга.

Людей было трое.

Ближним к Лёшке оказался полный, лысеющий мужчина лет пятидесяти, с толстыми щеками и крупным носом. Тёмно-синий камзол его поблескивал золотой нитью в вороте. Кружевной траурный бант на шее был схвачен заколкой с камнями.

– Нет-нет! – спихивал он с карты пальцы второго участника собрания. – Вы предлагаете невозможную вещь! Совершенно невозможную!

– Вот здесь!

Его оппонент, не обращая внимания на чужие руки, вонзил указательный палец в точку на карте. Резкие, отточенные манеры выдавали в нем военного. Жесткое, волевое лицо уродовал шрам, протянувшийся от губы к уху.

– Здесь нужна засада. Хотя бы ликурт с панцирами. Пусть мы ослабим гарнизон…

– Гарнизон должен быть здесь! – тут же, краснея, завопил мужчина с бантом. – Он призван защищать Паргид!

Серые глаза военного сделались злыми.

– Это Сомбаль и Кронваль, – шепнул Мёленбек. – Хранитель ключей и капитан гвардии. Один предаст, другой будет убит при прорыве хъёлингов через ворота.

– Хватит!

Ладонь третьего собеседника звонко хлопнула по столу.

Он поднял голову, и Лёшка вздрогнул. Его обманула свободная куртка и волосы, аккуратно зачесанные назад. Вместо живущей в его воображении принцессы в воздушном платье, капризной дурочки с розовыми щечками, на него посмотрела девчонка где-то одного с ним возраста, бледная, с темными кругами под глазами, до смерти уставшая, но не подающая вида и держащаяся из последних сил.

– Здравствуйте, Солье, – чуть хриплым голосом сказала она.

– Здравствуйте, Гейне-Александра.

Мёленбек поклонился, и Лёшку тоже дёрнуло вниз.

– Я рада вас видеть. Очень. У нас тут… – губы у девушки дрогнули, но она справилась с собой. – Мы строим план обороны.

– У нас катастрофически не хватает людей, – сказал приведший Мёленбека мужчина с резкими чертами лица.

– А сколько их, Шалок? – спросил Мёленбек.

– В гарнизоне – двести. Часть я отправил за крепостную стену – охранять крестьян, спешащих укрыться в Паргиде.

– А в казармах? – Мёленбек (а вместе с ним и Лёшка) повернулся к капитану гвардии.

– Тридцать семь, – хмуро ответил тот.

– Александра… – произнёс Мёленбек.

– Господин Солье, – торопливо произнесла девушка, – посмотрите, вот здесь, здесь узко…

Она прижала пальцем бумажную складку.

– Александра, – терпеливо и мягко, как маленькому ребенку, пытаясь завладеть его вниманием, повторил Мёленбек, – послушайте моего совета: защитить Паргид невозможно. Вам нужно бежать. Я могу открыть…

– Господин цайс-советник!

Голос прозвенел струной, но Лёшке показалось, что Гейне-Александра сейчас расплачется. В ее темно-синих глазах дрожала влага.

– Алек…

– Я не могу сбежать от людей, которые мне верят!

Сказав это, принцесса отвернулась – щёлкнули по плечу стянутые в хвост волосы.

– И она осталась, – вздохнул Мёленбек. – Я не смог спасти её, Алексей. Хотя желал этого всем сердцем.

Белый туман затопил комнатку, растворил в себе стены и стол, но тонкая фигурка, обиженно отклонившая, одинокая, какие-то мгновения ещё стояла у Лёшки перед глазами.

– А теперь я покажу тебе Скрепы, – сказал Мёленбек.

Земля проступила сквозь дымку и понеслась под Лёшкой, вспухая холмами и коричнево-зелёным, с пятнами полян и вырубок лесом.

Через горы Лёшку перекидывало как через барьеры, речки посверкивали лентами. Но красноватый песок скоро рассыпался, разлетелся повсюду, перемежаясь с каменистыми участками и узкими трещинами ущелий.

Нитки дорог, грибки круглых крыш, тонкие, прерывистые линии защитных стен, полузасыпанных, погребенных.

– Это Шамигха, – сказал Мёленбек. – На давно забытом древнем языке – Кровь земли. Мы уже пролетали эти места. Но теперь возьмём севернее.

С высоты казалось, рыжий океан катит куда-то бесконечные волны.

Словно из пучин поднимались скалы, темнели перекаты и дикие берега. Караваны мохнатых животных плыли по пескам медленными, неуклюжими, нагруженными кораблями. Несколько крепостей башенками обступали оазисы.

Затем песок кончился, и, вся в щетине черного кустарника, потянулась каменистая равнина. Бурная река, извиваясь, пересекала её наискосок.

– Скрепы, – сказал Мёленбек.

Гигантские дуги, уходящие в небо и смыкающиеся с землей где-то далеко за горизонтом, Лёшку ошеломили. Они были словно бивни или рёбра издохшего исполинского мамонта, а, может быть, и слона, на котором когда-то держался этот мир. Лёшка насчитал их пять, равноудалённых друг от друга, но, возможно, Скреп было больше.

Каждая – диаметром метров в пятьдесят.

Приблизившись, Лёшка различил трещинки и выбоинки, усеявшие поверхность. Некоторые трещины ветвились. Повеяло теплом. Воздух зашипел, забрызгал искорками.

– Скрепам около пятисот лет, – произнёс Мёленбек. – Когда разделяющий слой прохудился, и чуждый нам мир врезался в Ке-Омм, великие цайс-мастера, не чета нынешним, возвели их здесь, чтобы не дать мирам совместиться. Все пятьсот лет Скрепы исправно предотвращали эту угрозу, а в Замке-на-Краю отшельником жил цайс-мастер, наблюдающий за состоянием слоя. Их было пятеро за всё это время. Ганнум, Сигвар, Эйтвир, Оммат, Телеплавк. Шестым в свой срок отправился Береванн… – Мёленбек вздохнул. – Тогда-то и появился Шикуак. Возможно, Береванн поддался его образу и впустил Шикуака в Замок. Возможно, Шикуак проник в Ке-Омм сам. Так или иначе, это существо обосновалось в Замке. Скрепы держали и его, но по одной, по две, а то и небольшими группками к нам стали перебираться твари из чуждого отражения. Они сеяли смерть и беды. Чёрно-рыжие, худые хъёлинги казались непобедимыми, белоглазые, увешанные колокольцами цоги – бессмертными.

В Замок-на-Краю отправился отряд во главе с цайс-мастером Роделингом Иво и сгинул, как не бывало. Первый, Второй и Третий кнафуры по воле Кристофа Твёрдого спешно выступили к ослабшим Скрепам, чтобы предотвратить прорывы.

Шикуак, хоть и не мог покинуть Замок-на-Краю, всюду рассылал свои образы, и те пугали людей или шептали им, смущая умы и души. Те, кто принимал его, становились его орудиями. В окраинных кошалях, совсем недавно замирённых, начали зреть бунты. В Голубых горах появились ассаи и кровавые алтари, на которых людей стали резать во славу Тьмы-Ольванги…

Мёленбек замолчал.

Лёшка медленно обогнул Скрепу. Земля под ним стала похожа на сложенную уступчиками чёрную плитку.

– Так, Алексей, и пал Крисдольм, – сказал Мёленбек. – Не сразу, нет. Десять лет мы как-то продержались. Скажу даже, не самые плохие это были времена. И хъёлингов научились бить, и цогов приноровились замыкать в кристаллы. Ладно, я думаю, ты хочешь, чтобы я показал тебе Замок-на-Краю. Что ж, я видел его однажды. Я помню его. Мой учитель однажды показал его мне, как я показываю тебе сейчас.

Земля под Лёшкой слилась в сплошную черноту, изредка, будто изморосью, прорезаемую белыми изломами, и понеслась назад.

Лёшку качнуло.

Редкие скалы проскакивали пулями. Чудовищные складки вздувались и опадали. Свистел ветер, бросал в глаза снежную крошку и скукоженные коричневые листья. Земля дыбилась, поднималась вверх, и Лёшку тоже поднимало выше. Языки льда, изломанные, серые, поползли ему навстречу. Скоро лед накрыл землю сплошным панцирем, из которого, как оперения застрявших стрел, торчали голые ветви мертвых деревьев.

– Смотри, – сказал Мёленбек, – это здесь.

Лёшка повис над серыми, холодными льдами. Они тоже шли складками и уступами. Неведомая сила сжимала их, как и землю внизу.

– Выше, Алексей, – сказал Мёленбек.

И задрал Лёшке невидимый нос.

Над грязным льдом на головокружительную высоту, ныряя в густую облачную пену, стеной вырастала ледяная громада чужого мира. Прозрачная, синеватая, вся в белых прожилках и сколах, она казалась исполинским айсбергом, нависшим над берегом. Или, наоборот, носом заблудившегося, вмерзшего ледокола.

Отражение солнца, дробясь, желтым пятном плыло по прозрачным граням.

Несколько минут Мёленбек не тревожил Лёшку, позволяя до холода в иллюзорном животе, до мурашек на несуществующей коже насмотреться на жуткую картину. И чем дольше юный секретарь вглядывался в переливы прозрачной стены, тем больше ему хотелось очутиться как можно дальше.

От проломившегося в Ке-Омм отражения веяло ужасом. Необъяснимым, глухим, иррациональным. Полным шёпота и ледяного звона.

– А вот и Замок-на-Краю, – сказал Мёленбек.

Стена приблизилась, и каменный домик, замерший на заснеженной скале, на ее фоне казался крохотным серым пупырышком.

Дом совсем не походил на замок.

– Здесь…

Договорить Мёленбек не успел. Заряд ледяной крошки вдруг ударил Лёшку по глазам, молочная мгла, накрыв с головой, закрутила и вздёрнула его вверх. Свирепо рыкнул ветер. Раздался треск. Мгла поредела, распалась на нити. В вышине появились точки и пятна, они укрупнялись, расползались в стороны, обрастали деталями, и скоро Лёшка понял, что вовсе не летит вверх, а падает, падает, падает, блин…

…И едва не свалился со стула.

Яркий электрический свет брызнул в лицо, из него кое-как вылепились обеденная комната и Мёленбек, озабоченно навалившийся на край стола.

– Алексей, ты в порядке?

Чёрные навыкате глаза глядели с тревогой.

– Я это… – Лёшка зажмурился, несколько раз моргнул, прогоняя прилипчивое фиолетовое пятно в форме каменного домика, застывшего перед ледяной стеной. – Наверное. Наверное, да.

– Кристалл сдох, – пожаловался Мёленбек. – В вашем отражении артефакты приходится использовать с большой осторожностью.

– Значит, это правда?

– Что именно?

– Ке-Омм, Крисдольм, Гейне-Александра…

– Я думаю, я тебя убедил.

Лёшка ковырнул вилкой остывший рис.

– А она осталась жива? – с дрожью в голосе спросил он.

Мёленбек вздохнул.

– Вряд ли, Алексей. Очень мало шансов. Почти нет.

Лёшка отбросил вилку.

– А вы сбежали! – зло выкрикнул он. – Вы же могли спасти ее, но сбежали!

Мёленбек странно улыбнулся.

– В какой-то мере. Между гибелью и продолжением борьбы я выбрал второе.

– Где? Здесь? С кем вы здесь боретесь?

Лёшка вздёрнулся из-за стола.

– Сядь, Алексей, – попросил Мёленбек. – Я всё объясню.

– Вы, вы…

Лёшка отвернулся.

– Сядь, – устало повторил Мёленбек. – Ты секретарь или мальчишка? Снова хочешь уйти? Тоже сбежишь?

Лёшка, вспыхнув, мотнул головой.

– Нет. Не сбегу.

Наверху вдруг что-то грохнуло, и ему подумалось, что Штессан в боевом раже завалил на пол тяжеленную «грушу».

– Играется, – вперив глаза в потолок, произнес Мёленбек.

Лёшка шмыгнул носом, повозил ладонью по столешнице и сел.

– Я это… простите, господин Мёленбек.

– Забыл добавить слово.

– Какое? Пожалуйста?

– Блин.

Лёшка фыркнул.

– Я больше не блинкаю. Ну, как бы стараюсь.

– Вот и хорошо.

Мёленбек медленно обошёл стол и подсел ближе. Несколько долгих секунд он, закрыв глаза, не шевелился и, кажется, совсем не дышал. Камни в перстнях на скрючившихся пальцах чуть подрагивали, стреляя искрами.

– Господин Мёленбек… – решился потревожить его Лёшка.

– Постой. Сейчас… – проскрипел Мёленбек. – Я хотел сказать…

Он снова на несколько секунд замер.

– Гос… – Лёшка выскочил к раздвижным дверям. – Господин Штессан! – закричал он. – Господину Солье плохо!

Мёленбек слабо дёрнул щекой.

– Нормаль… но. Всё хорошо.

Иахим слетел вихрем.

– Солье! – он перепрыгнул через стол и поймал тяжело клонящегося Мёленбека на руки. – Что случилось?

– В каби… в кабинет, – прохрипел Мёленбек.

– Алексей! – подсаживаясь под цайс-советника, окликнул Лёшку Штессан. – Эй! Не спи. Помогай, сквир! Что рот раскрыл?

– А… да.

Скинув оцепенение, Лёшка подбежал к стулу. Вдвоём они приподняли Мёленбека и на плечах вынесли его из комнаты. Мёленбек еле перебирал ногами. Щеки его побелели, изо рта вывалился язык. Слюна пачкала бороду, капала на камзол и колени. Удивительно много было слюны.

У кабинета Штессан остановился и свободной рукой торопливо полез цайс-советнику за пазуху, затем в кармашки жилета.

– Ключ, Солье, где твой ключ?

Мёленбек дёрнулся так, что Лёшка едва его удержал. К струйкам слюны прибавилась кровь. Рука советника потянулась к горлу.

– Понял, понял, – сказал Штессан, расстёгивая Мёленбеку ворот камзола.

Через мгновение ключ на тонкой цепочке повис у него в кулаке.

Дверь кабинета, казалось, бесконечно долго клацает запорами. Мёленбека била дрожь. Он был горячий, как печка. Мокрая борода облепила шею. Кровь изо рта текла и текла, собираясь в лужицу у порога.

Штессан выругался непонятными, страшными словами.

Внутри Лёшки, словно второе сердце, заколотился страх. А если Мёленбек умрёт? Что тогда? Всё кончится? И всё? Вообще всё?

Они вдвоём не смогут…

– Хъёлинг в глотку!

Иахим подбил ногой неспешно отходящую дверь.

Они перенесли Мёленбека на кушетку, Лёшка подложил подушку под мокрую, какую-то скользкую голову. Мёленбек закашлялся, плюясь кровью.

– Кристалл, – прохрипел он. – В я… в ящике…

Брызги полетели во все стороны. Лёшку чуть не стошнило.

– Где, в каком ящике? – заорал Штессан, тормоша закатившего глаза цайс-советника.

Лёшка отступил, сел на подлокотник кресла и съёжился.

Пальцы на руках, красные от крови, слиплись. Ощущение большой беды, против которой не можешь ничего, придавило, стиснуло горло.

Холодно. Всё? Всё?!

– Солье!

Штессан не собирался сдаваться. Нет, только не Штессан! Он оглянулся на Лёшку, бессмысленно таращащего глаза в пустоту, плотоядно щёлкнул зубами, и с размаху ударил Мёленбека открытой ладонью по щеке.

– Ну же, Солье! В каком ящике?

Не дождавшись ответа, Иахим рычащим зверем прыгнул к столу и принялся с мясом выворачивать внутренности из тумб-оснований. Силы у него было много. Звенело железо хлипких замков, взлетали бумаги и банкноты.

Освобождённые от мусора ящики с треском приземлялись на пол. Трах! Бах! Форменное вредительство.

– Это? Это?

Ощеренный, дикий Штессан вернулся к кушетке, держа в руках расшитый кожаный кошель. Распустив горловину, он высыпал Мёленбеку на грудь и на живот десяток крупных кристаллов. Кристаллы были тёмные и светлые. Некоторые казались желтоватыми. Каждый – размером с толстую батарейку АА-класса.

– Солье!

– Не на-а…

Мёленбек безошибочно накрыл один из кристаллов ладонью.

– Жив! – воскликнул Иахим.

– Нашли… меня, – выдохнул Мёленбек. – Нашли. Цоги. Теперь… дело времени.

Под ладонью его запульсировал слабый свет, словно включился потайной фонарик.

– Придут сюда?

Мёленбек прикрыл глаза в знак согласия.

– Да. Только пробьют слой… Пытались сейчас меня…

Он то ли застонал, то ли рассмеялся, сжимая кристалл в кулаке.

– И когда?

Штессан деловито собрал лишние камни обратно в кошель. В какое-то неуловимое для Лёшки мгновение он сделался прежним, спокойным Штессаном. Лишь вывернутые ящики, познавшие первую, жуткую перемену, белели деревянными боками.

– Три недели. Может, четыре, – Мёленбек приподнялся и сел, спустил ноги с кушетки, сплюнул тягучую слюну. – Алексей.

Лёшка среагировал не сразу. Тяжело среагировать на человека, с которым ты только что мысленно простился. Твои ладони – в его крови, а он вдруг что-то ещё требует. Зовёт.

– Да?

– Мы в скверном положении, – Мёленбек закашлялся, отобрал кошель у Иахима. – Быть рядом с нами действительно становится опасно, и я пойму…

Он встал и, покачиваясь, неуверенной походкой двинулся к столу. Из кулака всё также посверкивал свет. Правда, уже совсем слабый.

– Господин Мёленбек, – позвал Лёшка.

Он посмотрел на Штессана, но тот пожал плечами.

– Господин Мёленбек, – сказал Лёшка обходящему ящики советнику. – Если я вам нужен…

– Нужен, – сказал Мёленбек.

Лёшка собрался с духом.

– Тогда… Тогда я с вами! Я попробую!

Штессан, подойдя, взъерошил ему макушку.

– Ну, сквир, тут-то и начнутся настоящие дела!

От этих слов стало почему-то приятно и страшно одновременно.