За окнами мешалось желтое с серым, коричневое с грязно-зеленым. Один депрессивный пейзаж перетекал в другой, и даже выглянувшее на мгновение солнце казалось предвестником апокалипсиса.

Я шел будто агнец на заклание.

Сомнения ныли во мне, страх бурлил, предчувствия угнетали, а раздражение деятельным Гарпастом зудело под кожей. Что я скажу? Зачем? Мне совершенно не хочется, думал я.

И вместе с тем, подспудно, я желал, чтобы все именно так и происходило: разнесчастный герой, благородный (за фунт) помощник, неясное, не оформившееся чувство.

Впрочем, солнце все равно казалось апокалиптичным.

Гарпаст остановился у восьмого купе:

– Стучите.

– А что я скажу? – зашептал я.

– Скажете, что не можете простить себе того, как вы расстались, – зашипел в ответ Родерик. – Что чувствуете себя последним болваном. Что она не идет у вас из памяти, ее прекрасные глаза, ее тонкая рука, ее милая шляпка. Что вам, как писателю…

– Ну, это уже слишком!

– Тьфу! Тогда это скажу я. Стучите!

Родерик приподнял мне руку.

– Я не совсем…

– Стучите же!

Он стукнул в дверь моими пальцами.

– Э… Элизабет? – позвал я.

За дверью было тихо.

Я повернулся к Гарпасту:

– Наверное, она спит. Не будем мешать.

– Еще раз, – сказал неумолимый Родерик.

Пришлось постучать снова.

– Извините, Элизабет…

Я взялся за ручку.

– Стойте!

Гарпаст вскрикнул так неожиданно, что я буквально окаменел. Все во мне сжалось, дыхание перехватило, а сердце провалилось в живот.

Родерик осторожно отлепил мои пальцы.

– Смотрите.

Он повернул ладонь. Пальцы оказались испачканы чем-то красным.

– Что это? – тихо спросил я.

– Кровь. – Мой друг присел у двери и, не касаясь, осмотрел дверную ручку. – След нечеткий, смазанный. Вы еще поработали…

Он достал платок.

– Знаете, Джонатан, – сказал он, повернувшись ко мне, – я всегда хотел расследовать убийство в идущем поезде. С него невозможно сойти, а, значит, круг подозреваемых ограничен лишь пассажирами. Кто-то убил, но кто? Представляете? И я методом опросов и анализа нахожу расхождения в показаниях…

– А остановки? А если убийца выпрыгнет в окно?

Гарпаст вздохнул.

– Зануда вы, Джонатан.

Платком он обернул чистый край ручки. Мягко щелкнул язычок замка. Господи, подумалось мне, а если там труп? Если там бедная девушка с ножом в сердце? Или же убийца?

– Может, позвать проводника? – побледнев, прошептал я.

– Не торопитесь.

Дверь отворилась без скрипа.

Первое, что бросилось мне в глаза, – пятна на светлом коврике на полу и смятая салфетка на столике.

– Ага, – сказал Гарпаст, распахивая дверь во всю ширину.

В купе было пусто.

Я выдохнул. На левом диване стояла шляпная коробка, дорожная накидка висела на крючке у стены, на правом диване обложкой вверх лежал роман Бронте. Красная атласная лента пересекала его наискосок.

В голове моей (о чем я только думал!) проскочило, что «Красная лента» – изумительное название для рассказа.

– Красная лента, – сказал я вслух.

– Вы думаете, это важно? – Гарпаст склонился над книгой, поморщился, затем подсел к столику. В руке у него появилось увеличительное стекло. – Крови немного. Ее подтирали. О чем это говорит, Джонатан?

– Не имею понятия.

– Плохо, Джонатан. Плохо.

Лицо моего друга приобрело сосредоточенное выражение. Он заглянул в багажные ниши, подергал ручку окна, снял и повертел накидку, лег на пол и обследовал коврик. Я стоял между диванами, и мне приходилось споро убираться с его пути, изгибаясь и цепляясь за верхние полки.

Наконец Гарпаст успокоился.

– Итак, – произнес он и посмотрел на меня, – я представляю себе дело так. Некий злоумышленник проник в купе, угрожая ножом, нанес девушке порез и…

– Что и?

– Скорее всего, они были знакомы. Следов его нет, значит, обувь у него была чистая, криков мы не слышали, может быть, это что-то на почве ревности. Выяснение отношений. – Родерик почесал висок. – Парень горячий, легко возбудимый, но, пожалуй, и легко остывающий, иначе бы не дал промокнуть кровь.

– Но куда они делись?

– Не знаю. Убийства не было, Джонатан. А жаль. Было бы любопытно. Первый подозреваемый, кстати, кондуктор.

Я замотал головой.

– Родерик, девушки нет в ее купе. Я ее знакомых не видел. А что если ее хладный труп убийца сейчас сбрасывает под насыпь?

Мое яркое, живое воображение нарисовало мне скатывающееся в канаву тело в голубом жакете и светло-синей юбке. Прекрасное, так мало пожившее тело.

Это было настолько щемяще-печально, что я впал в отчаяние.

– Родерик! Она труп, труп!

– Что-о?

Я повернул голову и встретился глазами со стоящей в проеме моей недавней знакомой.

Лицо у нее было мокрое, раскрасневшееся, к распухшему носу она прижимала платок, капелька крови темнела на блузке.

Обрадовавшись, я протянул к ней руки.

– А мы думали, что вы труп, Элизабет! А вы ожили. То есть, вы вовсе и не оживали, вы были живой. Вы и сейчас живая! Это такое счастье!

Мой друг Родерик попытался залепить мне рот ладонью, но я был выше, вертлявей, и ему не хватило длины рук.

– И хорошо, что у вас нос! – Воскликнул я. Гарпаст почему-то обхватил меня сзади, мешая приблизиться к девушке. – То есть, нос есть у всех, и у вас тоже. Но хорошо, что у вас кровь из носа! В смысле, что мы думали, будто вас ножом…

Я несколько раз, показывая, сжатой в кулаке рукой распорол воздух.

И если до этого Элизабет только непонимающе хлопала глазами, видимо, едва соображая, что надо двум забравшимся в ее купе джентльменам, то теперь зажмурилась.

А потом и завизжала. Противным, надо сказать, голосом.

Разумеется, мы были вынуждены сойти с поезда. Чтобы не усугублять. И хотя мы все объяснили: сначала усатому кондуктору и всем собравшимся, потом – оказавшемся тут же доблестному констеблю, а затем и самой Элизабет Максон, оставаться и далее в вагоне было уже никак невозможно.

В маленьком сонном Биконсфилде мы выгрузились: два баула, жирандоль и разбитая вера в человеческое понимание.

Паровоз издал гудок, бледный женский профиль мелькнул в проплывающем окне, клубы пара растаяли, как и надежды добраться до Шорсфилд-тауна железной дорогой.

– Что ж, Джонатан, – сказал Гарпаст, оглядывая зданьице станции, – надо признать, мы напугали бедную девушку.

– Мы вообще зря вошли в ее купе, – сказал я.

– Но вошли-то мы из-за вас! – Родерик ступил на дощатый помост. – Это вашим желаниям мы потакали.

– Сомневаюсь, – неслышно буркнул я.

– Любезный, – Гарпаст поймал за локоть старичка, вышедшего к путям из дверей станции, – где здесь можно нанять кэб?

– Что? – Благообразный старичок подставил ладонь к уху.

Он был в серых панталонах и сорочке, поверх которой на худые плечи был накинут клетчатый платок.

– Кэб, – сказал Гарпаст. – Лучше закрытый. Но можно и двуколку.

– Сегодня дождь, – пожаловался старичок, уставив на моего друга слезящиеся глаза. – В дождь меня не зовут. И когда ясно, не зовут. А вот в туман…

Он замер, вытянув шею и высматривая что-то в хмурых холмах вдали.

– А кэб? – безнадежно спросил Родерик.

– Не зовут…

Пока мой друг искал кого-нибудь повменяемей, я перетащил наши вещи ближе к стене станции. Рядом тут же нарисовался чумазый мальчишка с хитрыми глазами. Настоящий диккенсовский оборванец. В обтреханном коричневом пиджачке на голое тело и перешитых штанах. В накрученном на горло полосатом шарфе и мятом цилиндре на заросшей голове.

– Вам помочь, сэр?

– Нет.

– Я могу посторожить ваш багаж. Всего два пенса. – Мальчишка улыбнулся и шмыгнул носом. – У нас городок такой…

– Какой? – спросил я.

– Ну, смотреть надо, чтоб чего не свистнули.

– Ты лучше подскажи, где можно нанять кэб.

– А два пенса?

Я полез в карман.

Две монетки легли в грязную руку и тут же пропали.

– Значит, сэр, – посерьезнел мальчишка, – пойдете по Пенн-роуд прямо до Финч-лейн, а по ней до конца. Ну, до загиба. Там будет почтовое отделение и транспортное бюро Уорвика. У них часто есть свободные места в каретах. Но идти далеко, а у вас – тяжести.

– Ты хочешь помочь?

– Не задаром, сэр, – мальчишка снова шмыгнул носом.

– Родерик! – крикнул я.

Мой друг появился из-за угла, задумчиво хмурясь.

– Странный городок, – заявил он, – сумасшедший на сумасшедшем. Сейчас какая-то старуха чуть не огрела меня зонтом.

– Ха! Это, наверное, миссис Питли, – сказал мальчишка. – Она всех бьет!

– Этот молодой человек, – указал я на него Родерику, – вызвался проводить нас к перевозчику.

– Три пенса!

– Джонатан, – Гарпаст потянул меня в сторону, – деньги, конечно, ваши, спору нет, – зашептал он, – но куда нас заведет этот проводник, вы подумали?

– Мне кажется, он вполне честен, – сказал я.

– О, да! Пока платите.

– Родерик, это и ваш багаж.

– Ох, втравите вы меня… – Родерик с сомнением посмотрел на мальчишку. – Ладно, вы несете, я, с револьвером, отслеживаю позади.

– Зачем же?..

– Я тайно, – сказал мой друг. – Никто напоказ выставлять оружие не собирается.

По склизкой, с пятнами луж дороге мы маленьким отрядом выступили на Пейн-роуд. Мальчишка нес жирандоль, я – баулы, Гарпаст прыгал между лужами, стараясь не замарать брюк. В окна низеньких домов на нас пялились женщины и дети.

Не думаю, что мы представляли собой нечто выдающееся, просто, возможно, до сей поры никто у них, в Биконсфилде, с поезда не сходил.

Ну, еще Родерик смешно задирал ноги.

С неба начал сеять дождик. Пейн-роуд, разбитая колесами, с каждым футом все больше напоминала канаву с глинистой жижей на дне. Мальчишка два раза чуть не упал, меня как-то уравновешивали баулы. Гарпаст выбрался на высокую вытоптанную обочину.

Покачивались кусты за оградами, недалеко взвизгивала пила, вторил ей какой-то дурной пес.

Мы прошли мимо таверны, распугали чьих-то кур, бездумно сунувшихся под ноги, обогнули густо пахнущую свежим деревом и усыпанную опилками площадку с поленницей мокро поблескивающих дров.

– Дядя Том! – вдруг заорал мальчишка и рванул к сарайчику, распахнувшему ворота прямо на дорогу.

– Черт! – Гарпаст, оказавшийся по другую сторону, заскользил вниз. – Ловите его, Джонатан!

– А баулы? – повернулся вслед ему я.

– К черту!

Мой друг со второй попытки одолел противоположный склон.

Жирандоль уже скрылся в сарайчике, но тут же, к немалому облегчению, появился вновь. За мальчишкой прямо к Родерику вышел мужчина с пышными рыжими усами, плавно переходящими в баки. Он был в суконном, в нескольких местах штопанном пальто, штаны заправлены в сапоги, через шею перекинут узкий кожаный ремень.

– Сэр.

Гарпасту подали ладонь, и тот, слегка замешкавшись, ее пожал.

– Сэр, мне тут сказали, вам нужен кэб.

– И кэб, и жирандоль, – показал пальцем Родерик.

– И докуда?

– До Шорсфилд-тауна и немного дальше.

Названный Томом задумался.

Пока он соображал, я вытянул баулы из канавы Пейн-роуд, выбрался сам и, измазанный, встал у Родерика за левым плечом.

Наконец Том посветлел лицом.

– Это, значит, миль двадцать будет?

– Где-то двадцать пять, – сказал Гарпаст.

Мальчишка присвистнул, его дядя приосанился и даже вытер руки о полы.

– Нечего вам идти к Уорвику, – сказал он. – У меня есть закрытый кэб, старенький, но одну ось я уже починил, а вторая и так держалась. Колеса крепкие, сиденья хоть и без обивки, но надежные. Стенки я укрепил. Лошадь возьмем у Грисомов. Ну-ка, Дикки!

Мальчишка со звоном опустил жирандоль у ног Родерика.

– Я сейчас, дядя!

Придерживая цилиндр, он скрылся за сарайчиком.

– Во-от, – протянул Том. – А Уорвик с вас больше возьмет. Я-то всего полтора фунта…

Гарпаст незаметно пихнул меня локтем – ясно, что он полагал меня ответственным за несвоевременный сход с поезда, соответственно и платить должен я.

– Потом, – продолжил Том, – у нас здесь в этот год льет и льет, не весна, а наказание, Мисборн уже пучит, Литтл Миссенден подтапливает вовсю, где-то уже и не проехать, придется кружным путем… Так что не, полтора фунта – это еще по-божески!

– Радуйтесь, Джонатан, – обернулся ко мне Родерик, – вот он, ваш мир, мир денег и наживы. Здесь за все надо платить.

– О, Господи! – сказал я.

Мне пришлось отвернуться, чтобы достать из кармашка в кальсонах под брюками банковский билет. Очередной.

Такими темпами у меня скоро совсем не останется денег даже на взнос за «Ремингтон». И зачем я вызвался в сопровождающие?

Денег было жалко.

Глухая обида на Родерика заворочалась под сердцем.

– Остальное – по прибытии, – сказал я, вручая купюру нашему будущему извозчику.

Тот недоверчиво повертел фунт в пальцах.

– Я как-то больше с монетами…

– Ничего.

– Дядя Том, Мартина дали! – донеслось до нас.

Мы обернулись – по густой траве мальчишка вел к воротам меланхолично ступающего коня. Каурого, желтогривого, с провисшим брюхом.

За ним бежали две девочки лет пяти-шести, но остановились, увидев меня и Родерика.

– Ну! – обрадовался Том. – Сейчас и запряжем!

Он окунулся в сумрачные недра сарайчика, в недрах зажглась лампа, осветив висящую на стенах упряжь, рядком лежащие хомуты, подковы, косы и ржавый нагрудник.

– Багаж давайте сюда, – Том направил лампу в сторону – и на фоне высящейся копны сена блеснуло черным лаком дерево. – Дикки, не стой, помогай.

– Сюда, джентльмены.

Звякнул хрусталем жирандоль. Я потащил баулы за мальчишкой.

Кэб, четырехколесный, типа бруэм, имел явные следы ремонта. Боковая стенка у него желтела новым, неокрашенным деревом, дверца была половинчатая и тоже новая.

Пока я распределял вещи под сиденья, сколоченные из занозистых досок, Гарпаст, щурясь, обошел бруэм по периметру.

– Кэбу, похоже, хорошо досталось, – заметил он.

– Да, слетел с холма, – отозвался Том, крепя постромки, – лошади понесли и, значит, с обрыва. Я и подобрал, раз никому не нужен. Казалось бы, все прахом, а одна ось целая…

– Ясно, – сказал Родерик.

Конь фыркал, переступая по настилу. Мальчишка гладил его по шее. Девочки выглядывали из травы.

– Ну, вроде все, – Том поймал в кулак узду. – Пошли, Мартин, пошли. Дикки, принеси джентльменам шкур на скамьи.

– Садимся, Джонатан, – скомандовал Гарпаст, залезая в кэб на ходу.

– Эй, а три пенса, сэр? – дернул меня за рукав мальчишка.

– Конечно.

Я расплатился, получил ворох пыльных, остро пахнущих шкур, то ли волчьих, то ли собачьих, и поделился ими с Родериком.

Сиденье впечаталось в зад, заскрипели колеса, мы остановились на несколько секунд, необходимых, чтобы Том прикрыл ворота сарайчика.

Девочки помахали ладошками.

А затем Пейн-роуд осталась слева, потянулся лес, стало мокро и мрачно, влажно чавкала грязь, и я думал: куда еду? Зачем?

...

3 4 5