– Джонатан!
– Да?
Вокзал Паддингтон растворялся в клубах пара. Растворялся в них и я, и Гарпасту приходилось срывать голос, взывая к моей совести.
Гомонили люди, вскрикивали паровозные свистки, пространство грохотало, шипело и стучало на разные лады, металлические фермы уходили вверх, темнели закопченые вывески с номерами платформ.
Я еле полз, и Родерика это бесило.
– Черт вас возьми, Джонатан!
Мы пожалели денег на носильщика, и теперь на мне висели два объемных баула, а жирандоль я нес на плече. Меня пихали и норовили опрокинуть. Толпа пенилась между двух составов, Гарпаст, лавируя, бегал от вагона ко мне и тряс купленными билетами.
– Джонатан!
– Может, возьмете что-то одно? – просипел я.
– И не подумаю, – сказал Гарпаст и вновь унесся к вагону.
Он считал, что вчера я сделал целых три промашки (с письмом, Томасом и лишней порцией мяса, которую Родерик съел за меня) и поэтому не достоин снисхождения.
Мимо проскочил мальчишка. Штаны на лямке, грязная рубаха – по колено. Шляпа-котелок.
– Сенсация! Наводнение в пригороде! Виндзор под водой!
Газета плясала в детской руке непоседливым голубем – вот-вот клюнет и освободится.
Я миновал целый монблан багажа с двумя препирающимися у его подножья джентльменами, затем обогнул выстроившийся кружком оркестр и наконец-то оказался у нашего с Родериком вагона первого класса.
– О! – воскликнул мой друг с подножки. – Давайте же жирандоль!
Я освободился от подарка. Подсвечник напоследок (не без помощи Гарпаста) съездил меня по уху, но, Господи, какое же это было облегчение!
– Третье купе! – крикнул мне Родерик, пропадая внутри. – И поживее, Джонатан, поживее!
Пар обдул ноги.
Я закинул баулы в вагон и, утираясь платком, бросил взгляд на платформенное столпотворение. Вот он, Дантев ад, подумалось мне. Грязь, пар, частицы сажи и грешники. Хаос.
– Извините.
Около меня остановилась миловидная девушка лет двадцати в темной дорожной накидке, под которой голубел жакет. Светло-синяя юбка в тон жакету. Зонтик. Шляпка, украшенная цветами, перехваченная лентой под остреньким подбородком.
Любопытные, близко посаженные глаза.
Багаж – чемоданчик в компании с цилиндрической шляпной коробкой. Видимо, собиралась ехать недалеко. Или же ненадолго.
– Да? – наклонил голову я. – Вам что-нибудь нужно?
– Мне бы хотелось подняться, сэр.
Девушка показала рукой на вагонную дверь. Обручального кольца, как я заметил, на среднем пальце не было.
Незамужем.
Сердце мое затрепетало. Я, конечно, понимал, что это мимолетное знакомство не будет иметь какого-либо продолжения. Мне повезет, если мы, разойдясь по своим купе, еще встретимся в проходе, один, может, два взгляда, доброжелательных, но ничего не обещающих, легкие касания одежды, ее исполненная грусти фигурка у окна, за которым проплывают мокрые поля Королевства…
– Сэ-эр!
Меня довольно невежливо дернули за рукав.
Я вернулся душой на вокзал Паддингтон и обнаружил, что девушка смотрит на меня с непонятным раздражением.
– Что?
– Вы стоите прямо напротив входа.
– Ах, да.
Пряча платок, я шагнул в сторону.
– Сэр…
– Я отошел.
– Там ваши вещи.
– Черт!
Краснея, я поднялся в вагон.
Нет, нет в мире гармонии. Рисуешь себе возвышенного, тонко чувствующего человека, а у него оказывается кривоватый большой рот, под правым глазом, ближе к носу, будто чирей таится запудренная родинка, и первым же делом он бестактно принимается указывать вам на ваши оплошности.
Я подхватил баулы и зло потащил их по узкому коридору.
Лакированное дерево, ряд окошек, более редкий ряд дверей, полированные ручки, полоски металла, номерки.
Первое купе, второе, третье.
Девушка молчаливым цербером следовала за мной.
Вот куда она может ехать? – задался я вопросом. Достаточно хорошо одетая. Вполне обеспеченная, раз позволяет себе билет первого класса. Из пансиона к родителям? Гувернанткой в богатую семью? Или…
Я опомнился, когда за спиной осталось уже четвертое купе. О, дьявол! Я попробовал развернуться с баулами, но наткнулся на настороженный взгляд и счел за лучшее пройти в конец вагона. Пусть думает, что я собираюсь занять последнее купе. Вряд ли и она… То есть, конечно, есть вероятность…
– Сэр, вы тоже сюда?
Мы оба остановились у восьмого купе.
В углу, у тамбура, распространяя острый запах, горела керосиновая лампа. Мое растерянное лицо отразилось в зеркальной накладке.
– Н-нет.
– Тогда что вы тут делаете? – спросила девушка.
– Я?
– Джонатан!
Выглянувший в проход Гарпаст показался мне манной небесной. Я обрадовался ему как висельник отмене приговора.
– Я здесь! – торопливо крикнул я.
– Чем вы там, черт вас возьми, занимаетесь?
– Я забыл наш номер! Извините, мисс, – я деловито протиснулся с баулами мимо девушки. Она прижалась к стенке, прикрыв грудь чемоданчиком.
Глаза у нее подозрительно сузились. Что она теперь обо мне подумает? Ах, впрочем, уже все равно!
– О!
Я ввалился в купе и, бросив баулы в багажные ниши, плюхнулся на кожаный диван.
С комфортом расположившийся на таком же диване, только напротив, мой друг зашелестел газетой («Дэйли телеграф» за сегодняшнее число) и качнул ногой.
– Дурацкая ситуация, – пояснил ему я.
Гарпаст бросил взгляд поверх газеты.
– Признайтесь, что вас отшили.
– Вовсе нет.
– Отпираться бессмысленно, мой друг. Не забывайте, что в моем послужном списке есть и более заковыристые задачки.
– Все совсем не так.
Я отвернулся к окну.
– Ай-яй-яй, – Гарпаст отложил «Дэйли телеграф» и улыбнулся. – Вы непозволительно долго задержались у вагона. Скажете, что нет?
– Я устал, – сказал я, расстегивая пуговицы сюртука. – И действительно задержался.
Родерик сцепил пальцы на колене.
– Я вижу несколько по-другому. Вам понравилась девушка. Вы завязали с ней разговор. Тем более, что она показалась вам приятной внешностью и фигурой. Дальше – больше: вы взялись проводить ее до купе. Но, видимо, сказали что-то возмутительно легкомысленное, что с вами часто случается, Джонатан, и произошла размолвка. Свидетелем окончания которой мне и повезло стать. Теперь, – предвидя мои возражения, он поднял ладонь, – рассмотрим предпосылки моим выводам. Вы, Джонатан, в моменты раздражения или в ситуации, которая вас нервирует, неосознанно покусываете левый уголок губы. Как сейчас. Разве это связано со мной? Нет, говорю я себе, это связано с пассажиркой. Потом, вы потираете рукав сюртука. Скорее всего, вас по нему стукнули, и достаточно чувствительно. Опять я? Ни в коей мере. Складываем один плюс один. У вас слегка покраснели щеки. Это бывает от стыда, согласитесь. Кроме того, одно ваше присутствие у чужого купе, заметьте, вместе с тяжелыми баулами, выдает вас с головой. Не будь у вас симпатии к существу женского пола, вряд ли бы вы потащились с багажом через весь вагон. Я, во всяком случае, не представляю иного. Значит, изначально к вам были настроены дружелюбно. А вот то, как вы были рады моему своевременному появлению, говорит о том, что это дружелюбие уже улетучилось. Ну, разве не так?
Несомненно, в чем-то мой друг был прав.
Но объяснять ему, как это печально, когда реальность жестоко насмехается над воображением, я не стал – не хватало мне еще уколов и с этой стороны.
И вообще – зачем Родерика огорчать?
– Да, так все и было, – вздохнув, сказал я.
Гарпаст удовлетворенно качнул головой.
– Опыт! Опыт и наблюдательность! Вашу пассию, кстати, зовут Элизабет Максон.
– Вы знаете ее?
– Нет. Это имя написано на боку шляпной коробки. Маловероятно, что это чужое имя.
– Она не так уж красива, – грустно сказал я.
Гарпаст хмыкнул.
– Что-то, Джонатан, вы быстро сдались!
– Я вовсе не…
– Вы вовсе да, – перебил меня Родерик. – Не начав сражения, вы уже капитулировали. А где смелость? Где напор? Где азарт? Женщины, увы, весьма предсказуемые и весьма недалекие существа. И, кстати, совершенно никакие преступницы. Запутают всех, запутаются сами, бросят начатое на полпути. Я знал всего двух женщин, которые гибкостью ума и дерзостью поступков могли посоперничать с мужчинами. Двух! Всего! Одну притом поймали и повесили, а другая сбежала в Америку. А все оста-а-а…
Гарпаст застыл, наклонившись к газете, словно ряды строчек привели его в изумление. Наводнение в Виндзоре, как же!
Ох, Родерик!
Поезд подал гудок, клубы пара за окном сделались гуще, плотнее, вагон толкнуло назад, а затем медленно-медленно, в скрежете и стуке колес, потянуло вперед.
Вокзальная толчея сместилась за окно, исчезла, зачернели угольные кучи, поплыли, перемежаясь с неопрятными пустырями, цеха военного ведомства.
Я откинулся на мягкую спинку.
Что ж, путешествие никогда не бывает лишним. Новые впечатления. Новые мысли. И ты уже не так одинок, потому что дорога дает надежду.
Гарпаста покачивало.
Я посмотрел на него с улыбкой и достал из-за пазухи новую, дорогую, двухшиллинговую записную книжку, которой обзавелся накануне поездки.
Карандаш – в пальцы. С Богом!
«Мокрое, раскисшее Королевство…
Желто-коричневые поля, огороженные невысокими, в фут, каменными заборами, домики, жмущиеся друг к другу, грязные овцы в загонах, жирная, тучная глина проселочных дорог…
В один из дождливых мартовских дней мы с Родериком Гарпастом отправились с вокзала Паддингтон расследовать очередное убийство».
Я задержал карандаш.
С убийством, конечно, перебор. Но не напишешь же: «Мы отправились дарить жирандоль»! Кто это будет читать?
Хлопнула вагонная дверь.
Я передвинулся к краю дивана и, выглянув, обнаружил стучащего в первое купе кондуктора – рослого усача в форменной одежде.
– Разрешите? Попрошу билетики, господа.
– Родерик. Родерик.
Я наклонился к детективу, опасаясь его трогать. Мой друг пускал слюну, делая наводнение в Виндзоре наглядным.
– Родерик!
– Господа, – вновь раздался голос кондуктора (второе купе!), – доброе утро! Прошу предъявить…
Чертыхнувшись, я привстал и полез Гарпасту за пазуху.
Чего там только у него не было, во внутренних карманах! Сначала нащупалась коробочка с табаком, затем увеличительное стекло, затем спички, набор отмычек, простенькое стальное колечко, монетка в пол-пенса, клочок бумаги с неразборчивым текстом и, наконец, портмоне, в котором, как оказалось, никаких билетов…
– Тэк-с.
Я повернулся и столкнулся взглядом с подозрительно сощурившимся кондуктором. Ах, какая глупая ситуация! Двусмысленная!
Бывает, судьба ставит тебя в неловкое положение, только чтобы посмотреть, как ты будешь из него выходить. Проявишь сообразительность, и в дальнейшем получишь удачу в спутницы. Не проявишь…
Как назло, мои пальцы все еще держали чужое портмоне.
– Вы, извините, не то сейчас думаете, – сказал я, чувствуя, как начинают пылать уши. – Это совсем не воровство.
– О, да! – кивнул кондуктор, закатывая рукав.
Вид его не предвещал ничего хорошего.
– Мы друзья, – сказал я, возвращая портмоне на место, – у нас одно купе. Я как раз искал…
Закончить объяснение мне не удалось – усач схватил меня за грудки и приподнял к низкому потолку.
– Чем вы его оглушили, сэр? – зарычал он, багровея лицом.
– Ничем, – сдавленно произнес я. – Это у него свойство такое.
– Вы думаете, я вам поверю?
– …остальные, – вдруг услышали мы, – право слово, из себя ничего выдающегося… Хм, Джонатан, вы, похоже, опять куда-то влипли.
Мы с усачом синхронно повернули головы. Мой очнувшийся друг взирал на нас будто зритель в цирке Барнума и Бэйли. То есть, зрелище воздушного акробатического этюда со мной в главной роли, похоже, представлялось ему чертовски занимательным.
– Сэр, вы знаете этого человека? – спросил кондуктор.
– Родерик, скажи ему, – попросил я.
Гарпаст выдержал паузу, вытер губы и кивнул нам обоим.
– Да. Да.
Спустя мгновение подошвы моих ботинок вновь ощутили вагонный пол.
– Прощу прощения, – буркнул кондуктор. – Ваши билеты, джентльмены.
– Пожалуйста.
Родерик поднял газету, из-под которой выглянули на свет два серых прямоугольника.
– Благодарю, – кондуктор надорвал билеты с узкой кромки. – Кстати, – сказал он, указывая на меня, – ваш друг лазил к вам в портмоне. Всего доброго.
И дверь за негодяем-доносчиком щелкнула.
– Господа и дамы, предъявляем билеты! – послышалось дальше по проходу. – Предъявляем, не задерживаем, готовим!
Гарпаст зажмурил один глаз. Когда он так делал, незакрытый глаз приобретал удивительную пронзи-тельность.
– Это правда, Джонатан?
– Я искал билеты, – сказал я, отворачиваясь.
На выпученное око без содрогания я смотреть не мог.
– Вот уж не думал, – произнес похожий на насупленного филина Родерик, – что вы способны на такое. Пока мой мозг замыкается в аналитической работе, пока он занят систематизацией и обобщением деталей и мелочей, недоступных, Джонатан, вашему, без сомнения, достаточно среднему, пусть и с фантазией, уму, пока я выпадаю из сего вещественного мира в мир сопоставлений и причинно-следственных механизмов, вы, без всякой внутренней дрожи, грубо пользуясь моей беспомощностью, производите чес моих карманов!
– Если бы вы сразу рассказали про билеты…
Пробубнив это, я осмелился искоса глянуть на Гарпаста.
– Сразу… билеты… – передразнил меня он, все также одноглазо таращась. – Вы совершенно не умеете врать, Джонатан. Вранье должно быть в крови, а у вас детский лепет какой-то получается. Отдам, отдам я вам ваш фунт. С первого же дела отдам!
– Я честно… – начал я.
Но Родерик скривился, и я умолк.
За окном, выплывая из паровозного дыма, будто грязные океанские волны дыбились холмы с лежащим у подножий бурым снегом. Несколько коров проводили нас ленивыми взмахами хвостов. Хмурое утреннее небо со временем так и не сделалось светлее.
– Кстати, – сказал Гарпаст, ломая возникшую натянутость между нами, – я вполне могу этот фунт отработать.
– Как? – спросил я.
– Как специалист по женскому полу.
– О, боже! Я лучше сам.
– Вовсе нет, вы стеснительны, – с энтузиазмом заговорил Гарпаст. – А я вам в продолжение своей речи о женщинах скажу, что в бытность завсегдатаем одного мюзик-холла в Вест-Энде сделал интересные наблюдения насчет женской природы. Так вот, женщину, в силу ее примитивизма, очень легко завоевать. Подарки, комплименты и настойчивость. Запомните, Джонатан, подарки, комплименты и настойчивость! Это три кита, перед которыми падет любая женская крепость. Причем, если не срабатывают два первых, что, скажем сразу, маловероятно, то настойчивость обязательно вызовет у предмета ваших притязаний невыразимую к вам жалость, которой вам и следует воспользоваться. Вы знаете, что женщины часто любят из жалости?
Я качнул головой.
– Что ж вы сами до сих пор не женаты?
– С моим-то умом? – двинул бровью Родерик. – Для стряпни мне достаточно миссис Терриберри. А на улочках и в игорных клубах хватает предложений любви без обязательств. Мы – просвещенная страна. И даже в этом смысле передовая.
Он звонко хлопнул ладонями по ляжкам.
– Ну что, пошли?
– Куда? – удивился я вставшему Гарпасту.
О проекте
О подписке