© Андрей Кокоулин, 2017

ISBN 978-5-4483-7134-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Письмо и жирандоль

Когда я спустился в общую гостиную, стол был уже накрыт.

В широкое окно струился серый утренний свет, продравшийся сквозь путаницу ветвей. С крыши соседнего дома капало. Мостовую пятнали лужи.

Снова оттепель.

– А, Джонатан!

Мой друг и компаньон Родерик Гарпаст, появившийся в дверях, был гол по пояс. Только что побритые щеки краснели. Мокрые волосы слиплись на лбу. На перекинутом через плечо полотенце стыл пенный след.

– Доброе утро, Родерик, – сказал я.

– Пустое, друг мой.

Гарпаст, поежившись, сел за стол.

Серые глаза его вдруг остекленели, косо очертился рот. Пальцы правой руки выбили короткую дробь по пустому блюдцу.

– Ашша… бебжу…

Я, как человек, привыкший, что мыслительный процесс может застать Родерика в любой момент, преспокойно проследовал в уборную.

Душ придал мне бодрости.

Я подровнял усы над верхней губой, сделал массаж лица по собственной методике, сбрызнул виски туалетной водой и вернулся в гостиную посвежевшим и окончательно проснувшимся.

«Отмякший» Гарпаст уже намазывал масло на кусок булки.

– Знаете, Джонатан, что я подумал? – сказал он мне.

– Увы, без понятия.

Я взял с полки спички и присел перед каминным зевом.

– У каждой тайны есть своя специфика, – Родерик отложил нож и потянулся за кофейником. – Их можно рассортировать, как карточки в моей картотеке.

– По алфавиту?

Я чиркнул спичкой и поднес ее к растопке. Желтые язычки огня побежали по старому номеру «Таймс».

– Почему же? – удивился Гарпаст. – Сначала по величине. Тайны мироздания. Тайны природы. Затем тайны более мелкие. Тайны физические и химические. Тайны физиологии и психики. Тайны мозга.

Я раздул огонь небольшими мехами, отряхнул ладони и тоже сел за стол. Родерик подвинул мне масленку.

– Но зачем?

Откусив от булки, я посмотрел на Гарпаста.

– Затем, что тайны человеческих преступлений на фоне всех остальных тайн – величина исчезающе малая. К тому же, – грустно сказал мой друг, – чаще всего они вовсе не являются тайнами.

– Скажите это полиции, – фыркнул я.

– Ну, полиция…

Гарпаст, жуя, что-то неразборчиво проворчал.

Щеки его двигались, и пропущенный бритвой участок кожи щетинился волосками. Мой друг и компаньон был не слишком щепетилен к свой внешности.

В прихожей звякнул колокольчик.

– Думаете, кто? – быстро спросил Родерик, устраивая привычную проверку моим способностям.

На носу у него темнел завиток джема.

Я склонил голову, прислушиваясь к тяжелым шагам, и сказал:

– Скорее всего, миссис Терриберри.

Гарпаст скривил губы.

– Не надо много ума.

– Джентльмены, – услышали мы надтреснутый голос, – вы завтракаете?

– Да, – ответил Родерик.

– Прекрасная свежая булка, – добавил я.

– Это из магазинчика на Бейкер-стрит.

Судя по звукам, миссис Терриберри сняла и повесила плащ и шляпку, костяной ручкой насаживаясь на крючок, цокнул зонтик, стукнули каблуки сменяемых туфель.

– Ужасная погода.

Миссис Терриберри, прижимая к груди пакет от зеленщика, медленно проплыла мимо гостиной в кухню.

Приходилось признать, лучшие годы нашей домохозяйки остались далеко позади. Нет уже живости движений, нет и ног, на которые хочется бросить взгляд. Есть одышка, любовь к закрытым платьям, сутулость и обсыпанные пудрой волосы.

– А у миссис Лэмли протекла крыша, – сказала она словно бы самой себе.

– Весна, – философски заметил мой друг.

– У моего покойного супруга, мир его праху, – миссис Терриберри, оставив пакет на кухне, пошаркав, вернулась к нам, – была такая же манера коротко говорить, мистер Гарпаст. Я, конечно же, не видела в ней ничего плохого, но иногда это казалось мне невыносимым. Война, Вивиан. Судьба, Вивиан. Увы, дорогая. Вот и все, что я от него слышала. Мне даже хотелось его убить…

– Это признание? – поднял бровь Родерик.

– Нет, он умер от пули, застрявшей у него в спине во время восстания этих ужасных сипаев, хотя и прожил потом целых девять лет.

Миссис Терриберри обошла стол, поправляя салфетки и чашки. Мимоходом с носа Гарпаста исчез и джем.

– Кстати, вам письмо.

Плотный коричневый конверт упал на стол между моей тарелкой и кувшинчиком молока. В глаза мне бросилось тиснение на штемпеле: Шорсфилд-таун.

– Ага!

С Родерика слетело уныние, он коршуном завис над письмом, не торопясь, впрочем, касаться его руками.

– Я перехватила почтальона, – сказала миссис Терриберри.

– Джонатан, это замечательно! – воскликнул Гарпаст.

Я вытянулся над столом рядом с ним, отхлебнул кофе.

– Хм, – сказал я.

На конверте кроме штемпеля был аккуратным почерком написан наш адрес, а также, с завитушками, – «м-ру Родерику Л. Гарпасту».

Мы переглянулись.

Мой друг склонился ниже, рассматривая почерк писавшего.

– Я бы сказал, – протянул он через несколько секунд, – что владелец почерка – человек уверенный и простой, даже несколько легкомысленный. И еще он слегка измазал ребро ладони чернилами. Видите этот фиолетовый след?

Я признал, что вижу.

– О чем это говорит? – спросил меня Гарпаст.

– О неаккуратности?

– Вы думаете? – Родерик потер пальцами подбородок. – Нет, тут что-то другое. Дорогой конверт, твердая рука и вдруг – небрежность с чернилами?

Миссис Терриберри, до того протиравшая пыль за нашими спинами, подойдя к окну, пошире отдернула шторы.

– В маленьких городках, джентльмены, – сказала она, – мало кто даже грамоте обучен. Поэтому чаще всего надписать конверт просят почтовых служащих. А уж они-то не преминут заляпаться.

Гарпаст хлопнул себя по лбу.

– Конечно же, Джонатан!

Он сел, прихватив конверт. Понюхал его, покрутил перед сощуренными глазами, наконец, попробовал на зуб.

– Итак, – сказал я, подвигая к нему стул, – наш инкогнито – малообразованный человек?

– Возможно, – уклончиво ответил Родерик. – Или же он не хотел, чтобы я узнал о нем по почерку. Кстати, Джонатан, Шорсфилд-таун ни о чем вам не говорит?

Я задумался.

– Нет, как-то ничего.

– Вот-вот, – мой друг принял от предусмотрительной миссис Терриберри тонкий нож для разрезания бумаги. – Помните, позавчера мы с вами читали избранные некрологи по Королевству за прошлую неделю? Никаких загадочных смертей – утоплений, удушений или самоубийств. Ничего! Из других примечательных новостей – одно банкротство и одно принудительное помещение в психиатрическую клинику. А уж в Шорсфилд-тауне…

Он качнул головой.

– В этом прибежище меланхолии…

Нож чиркнул, как рыбине вспарывая конверту брюхо. Добычей Родерика стал небольшого размера вдвое сложенный листок.

– На обед будет мясо с овощами, – удаляясь, сказала миссис Терриберри.

– Да, – кивнул Гарпаст, вряд ли понимая, о чем ему только что сообщили. Он расправил листок, являя свету неровные буквенные ряды, и подвинул его ко мне. – Читайте, Джонатан.

Я отставил в сторону вазочку с джемом.

Слова выгибались и пестрели чернильными наплывами, кое-где вместо букв была просто процарапана бумага.

– «Дорогой Роди! – начал я, вздохнув. – Надеюсь, ты еще помнишь свою тетушку. Помнишь наш старый дом, кота Ливера, помнишь воскресную школу…»

– Стоп! – Гарпаст накрыл письмо ладонью. – Мой друг, что вы можете сказать по первым строчкам?

– Э-э… Вам пишет ваша тетушка.

– Прекрасно.

– Похоже, она соскучилась.

– Превосходно!

– И судя по особенностям письма, она страдает подагрой.

– Да? – Родерик, наклонившись, заинтересованно пробежал глазами не накрытый ладонью текст. – Вы делаете успехи, Джонатан. Действительно, ваша версия подагры вполне правдоподобна. Но! Вы как всегда спешите. Что мы видим даже по первым строчкам? Роди. Буква «о» прочерчена сухим пером и затем не обведена. Между прочим, буква в имени. Человек, долго меня не видевший, постарался бы четко написать имя, как бы там ни слушались его пальцы. Тем более, письмо хоть и не ровное, но достаточно быстрое. Следовательно…

Гарпаст посмотрел на меня.

Мимо окон прогремел кэб. Грязная вода плеснула из-под колес.

– Волнение?

– Именно! Тетушка Ида не на шутку взволнована. Что-то у нее случилось. Хотя я… – Родерик сосредоточенно ушел взглядом в молочник и замолчал.

Он замер скособоченный, с неловко подвернутой ногой. Полотенце поползло с плеча.

Смотреть на него было больно. Боюсь, однажды усиленные мозговые процессы включатся в Родерике в самый неподходящий момент.

– Кхм, – кашлянул я.

Мой друг, вздрогнув, поднял голову.

– Да, так вот, – как ни в чем не бывало продолжил он. – Ни в «Таймс», ни в «Обсервер», насколько я знаю, о каком-либо происшествии в Шорсфилд-тауне или его окрестностях не сообщалось. Из чего можно сделать вывод, что происшествие либо прошло незамеченным, либо его старательно скрывают от общественности.

– Вы правы, – сказал я.

– Еще бы! – всплеснул руками Гарпаст. – Читайте дальше.

– Читаю, – сказал я. – «Наверное, ты помнишь и о приближающемся юбилее твоего дяди. В конце марта ему исполнится шестьдесят. И заранее прошу прощения, Роди, за стиль своего письма – в лавке мистера Дженнистона мне продали дрянные перья, дешевые, но совершенно никчемные, они, извини, то пишут, то пачкают, а то и вовсе де…».

– Черт!

Мой друг Родерик Гарпаст отправил нож для разрезания бумаги в этажерку. Ни в чем не повинный «Топографический атлас Королевства» лишился клочка темной кожи на переплете.

Будь Родерик в халате, с непременным «бульдогом» в кармане, атлас мог и не пережить сегодняшнего утра. Простреленная фотография мистера Терриберри, присутствующего на конном поло, тому пример.

– …рут, – закончил я, переждав звон упавшего на пол ножа.

– Да! – Родерик развел руками. – Да, мы оба ошиблись, Джонатан. Это, конечно, ни в коем разе не умаляет моей квалификации, а лишь говорит о том, что я пошел у вас на поводу… – раздраженный, он встал, повесил полотенце на спинку стула, разгладил его и шагнул к лестнице, ведущей в комнаты наверху. – Я с самого начала подумал про перья, с самого начала! Но эта ваша подагра… Вам нужно в дальнейшем крайне осторожно высказывать свое мнение.

– Хорошо, – сказал я.

– Чтобы не сбивать…

Гарпаст поднялся по ступенькам, бросил на меня укоризненный взгляд и исчез за дверью.

Отложив письмо, я занялся окончанием завтрака. Кофе с молоком, булочка с маслом и джемом, тепло, исходящее от камина – что может быть лучше ранним весенним утром?

Обвинения Родерика на меня подействовали мало.

Я привык быть при нем, привык к его капризам и эксцентрике, молчаливым извинениям, внезапному дикому хохоту, неопрятности в одежде и долгим сплинам.

Привык к тому, что он тренирует на мне свое детективное мастерство, привык следовать за ним, исполнять его поручения, слушать нотации и сносить издевки.

Кому-то, наверное, моя привязанность покажется странной. Бог мой! Три года жизни под одной крышей – почти что вечность.

Но во всем этом у меня был свой интерес.

Мои записки о расследованиях Гарпаста, посланные в издательство Лонгмэна, взялись печатать, и в течение полугода, одна за другой, вышли три книги.

Джонатан Ривольд. «Дело о кольцах власти». «Дело об отравленном пенни». «Убийца в платяном шкафу».

Я разбогател на двенадцать фунтов, удостоился благожелательной критики и стал видеть в Родерике если не музу, то определенно соавтора своего успеха. Прощайте редкие статьи в «Стрэнд» и очерки в «Морнинг пост»!

Теперь я жаждал новых приключений едва ли не больше самого Гарпаста. Но увы, загадочные происшествия не торопились.

Уютно пощелкивали, прогорая, поленья, взгляд мой лениво следил за воробьями, усеявшими ветки вяза, джем таял на языке.

Не знаю, куда в меня лезет. При всей моей любви к еде (особенно, к хорошо прожаренному мясу), я остаюсь худ и длинен, в то время как Родерик от стряпни миссис Терриберри часто прибавляет в весе, а затем садится на жестокую пудинговую диету.

Видимо, моя конституция…

– Джонатан!

Возглас Гарпаста прервал мои размышления.

Мой друг бодро сбежал по лестнице. Был он уже готов к улице: сорочка, визитка, кепи, черные, в серую полоску брюки. На ногах – домашние туфли, но через руку перекинут макинтош.

– Мы куда-то идем? – спросил я.

– Разумеется.

– Что ж, – я допил кофе и с достоинством опустил чашку на блюдце, – я готов.

Гарпаст округлил глаза.

– В кальсонах?

– Вы же предполагали от меня именно такой ответ?

– Нет, – Родерик сгреб со стола письмо, – я все же предполагал, что вы оденетесь.

– Ах, вот как!

Я отодвинул стул.

– Ну, давайте, давайте, – Гарпаст, морщась, подтолкнул меня к лестнице. – Я вас подожду.

Он остановился у окна, сложив руки с письмом за спиной, невысокий, плотный, задумчивый детектив. Подсохшие волосы щеткой торчали из-под кепи.

Наверху я быстро скинул бязевое нательное белье и, покрываясь мурашками, достал из комода сорочку, а из платяного шкафа – коричневые брюки и сюртук.

Одеваясь, несколько раз смотрел в зеркало – как усы, каков общий вид. Щеки казались бледными, чуть сизоватыми. Глаза – выпуклыми и сонными.

Переел что ли?

Записная книжка, пара карандашей, носовой платок, перчатки, склянка с нашатырным спиртом отправились в походный саквояж. Портмоне угнездилось во внутреннем кармане.

Оглядывая комнату, я вдруг подумал, что ничто так не говорит о человеке, как место его обитания. Разъяснить меня, например, можно в один момент.

Нигде на стенах нет ни фотографий, ни памятных табличек или дипломов. Значит, жилец отрешился от своего прошлого. Оно ему не по нутру, что-то, видимо, случилось в том прошлом, не слишком приятное. Дагерротип мужчины с печальными глазами на краю стола с трафаретной надписью «Э. А. По» – это, скорее всего, духовный учитель. Громоздкий «Ремингтон» с заправленной в каретку бумагой говорит о литературных опытах, судя по жидкой книжной полке, не слишком удачных. Но можно предположить, что жилец пока только пробует себя как писатель. Э. По в таком случае становится уже объектом для подражания. Застеленная кровать и сложенное горкой белье выдают аккуратиста, а расческа и маникюрные ножницы на полке – склонность к самолюбованию. Небольшое количество предметов заставляет полагать, что человек равнодушен к вещам, возможно, беден или же видит в комнате лишь временное пристанище. Еще можно добавить, что жилец одинок (одна подушка на кровати, отсутствие женского белья), но находится в поисках подходящей пары (опять же – расческа и ножницы), а еще – часто работает ночами (огарки свечей).

Собственно, и все.

Гарпаст, наверное, извлек бы втрое больше информации. Я не слишком внимателен к засаленным манжетам, пятнам соуса на застиранной манишке, узорам пыли у ножек шкафа или еще чему-то подобному, поэтому и ограничен в выводах.

Подхватив саквояж, я вышел.

– Наконец-то! – обрадовался Родерик. И прищурился. – Вы что-то не в духе.

– Вовсе нет.

Пока я спускался, он взирал на меня, склонив набок голову. Кепи с ушами сделало его похожим на любопытного спаниеля.

– Скажите, Джонатан, – сказал Гарпаст, поймав меня за локоть на нижней ступеньке, – что там у вас?

Мы двинулись в прихожую.

– Где? – спросил я.

– В вашей комнате. – Родерик сел на пуф у двери и, переложив макинтош на колени, принялся переобуваться в короткие сапожки. – У вас там что, мумифицированная возлюбленная? Прах родственников? Мертвый дрозд?

Я фыркнул.

– Я серьезно, – мой друг встал и полез руками в рукава макинтоша. – Как-то она на вас угнетающе действует. Хотите, поменяемся?

– Нет, спасибо, – я накрутил шарф на горло.

– И все же, – Гарпаст повернул меня к себе, – мне не нравится ваш мрачный вид.

Он поправил мне ворот сюртука.

– Я одинок, – сказал я.

– Ха! Не верю! У вас есть я!

Я вздохнул.

– Да-да. И миссис Терриберри.

– Я – лучше, – сказал Родерик, берясь за дверное кольцо.

– Мы ушли, – крикнул я в направлении кухни.

И вслед за Гарпастом под звон колокольчика выбрался из дома.

Улица встретила нас свежестью, серым небом, расчерченным дымами фабричных труб, запахами земли и выпечки и фонарщиком на лестнице.

Мы немного прошли по Мерилибон-Роуд.

– И куда мы идем? – не выдержал я.

– Вперед, – просто ответил Родерик, огибая лужу.

– Зачем?

– За жирандолем, мой одинокий друг.

Помолчав, я спросил:

– Нам нужен жирандоль?

– Во-первых, это красиво, – Гарпаст свернул на Глостер-плейс. – Дерево, слоновая кость, хрусталь. Во-вторых, Джонатан, если взялись, письма все же надо дочитывать. Это будет подарок моему дяде.

– То есть, вы едете?

– Вы тоже.

– Я думал, мы здесь…

Гарпаст живо повернулся.

– А что здесь, Джонатан? – он широко развел руки и чуть не сбил джентльмена в добротном пальто. – Извините… Здесь тоска! Убийства, к которым не нужно искать ключик. Убийцы, которые столь ущербны, что тут же дают поймать себя полиции. Может, мне стоит переквалифицироваться в специалиста по мошеничествам и адюльтерам? Будет спрос, полагаю.

– Что-то вы, по-моему, излишне…

– Нагнетаю? Ничуть!

– В черных тонах…

– Да хоть в багровых! – Родерик остановился у двухэтажного здания с вывеской «Антикварные товары, Томас и Томас». – Кстати, мы пришли. Лучше уж сельские пасторали, – тише добавил он. – Заведу себе овец…

Здание было тоскливо-серое, с массивной дверью и высокими окнами, заключенными в узорчатые решетки. На широких перилах лежали каменные львы.

Внутри, отражаясь в зеркалах, горели электрические лампы, вокруг застекленных полок тянулся деревянный барьер. Прилавок под зеленым сукном был завален бумагами. В углу стояли доспехи, на стенах висели щиты. Темнел проход вглубь.

Ни первого, ни второго Томаса видно не было. Бей стекло, забирай, что приглянется.

Мой друг Гарпаст, похоже, подумал о том же. Походил, оценивая китайские вазы, серебряные ложки, фигурки из нефрита и коллекцию карманных часов, покачал головой.

– Фунтов двадцать-двадцать пять навскидку… Воровской рай… – пробормотал он. – Как они дела-то ведут при такой беспечности?

– Здравствуйте!

Голос из темноты был настолько сладок, что я вздрогнул.

– Добрый день!

Толстощекий мужчина в клетчатом пиджаке вышел к нам, вытирая платком шею. Подал короткопалую руку:

– Артур Томас. Интересуетесь чем-то конкретно?

Полные губы продавца разошлись в ожидающей улыбке.

– Да, – Гарпаст оттеснил меня от прилавка. – Интересует жирандоль. Конкретно – жирандоль. Я у вас не вижу, правда…

– Это где-то здесь… – толстощекий покрутил шеей, осматривая полки и подоконники. – Н-нет… Где же? Ах, это в другом помещении! – он открыл в барьере калитку. – Проходите.

– А я? – спросил я.

Меня смерили взглядом.

– Ну и вы давайте…

Артур Томас, посторонившись, пропустил нас с Родериком вперед.

– Будьте осторожны, – шепнул мне Гарпаст.

Я ощупал карман сюртука и понял, что забыл свой пистолет дома.