Однокурсники женились по несколько раз. Особенно те, кто начал этим заниматься с первых курсов. Сколь велика была страсть, столь непродолжительной была и супружеская жизнь. Когда страсть улеглась, оказывалось, что ценить и беречь нечего. Разбегалось большинство. Легко. Без сожалений. По крайней мере так это выглядело со стороны. Многие оставались врагами. Андрюха не верил своим глазам и ушам, слушая гневные суждения от своих однокурсников в адрес тех, по ком они сходили с ума и готовы были на всё ради нескольких минут просто увидеть. Что это было? Побочные явления казармы? Многолетней жизни взаперти и под психологическим прессингом? Непонимание того, что любая страсть – это только повод и временное явление? И когда через 3–5 лет она неминуемо пройдёт, должно остаться что-то более важное? Наверное, всё вместе. Наверное, действительно нет смысла тянуть ради долга, если стали чужими. Но ведь многие просто загорались новой страстью и бездумно рушили то ценное, что у них было. А потом загорались и в третий, и в четвёртый раз. Со стороны всё обставлялось так, как будто и нет оставленных после себя обломков и разрушенных жизней.

Андрюхе хватило одного раза и навсегда. Вживлённый в мозг электрод заставлял сжимать до хруста пальцы и закрывать от боли глаза, когда из глубин памяти предательски вылезали краткие фрагменты переписки: «У тебя кто-то есть?» – «Да. Прости!» Никоим образом это обстоятельство не сочеталось с образом Татьяны. Той, кто в его понимании так и останется именно его человеком, которого дали в награду за что-то. Может быть, самую большую награду. «Но не время, нет, не время разлучить сумело нас», – как там у Саруханова? А первое реальное испытание, которое полный придурок так легко завалил. События ещё имели продолжение. Но урок уже начинал усваиваться. Вживлённый в мозг этим уроком электрод будет срабатывать всю оставшуюся жизнь, и только от шальных мыслей о том, что можно в принципе бросить того, с кем разделил столько лет, и причинить боль. Нет вариантов построить новое счастье на обломках чужого!

Здесь их позиции и вся жизнь резонировали с Санычем. При всех слухах, подколках, приукрашенных историях и домыслах Саныч, как и Андрюха, впадал в ступор от одной мысли, что можно не то, чтобы бросить жену, а хотя бы дать повод беспокоиться об этом. И это не был страх осуждения или других общественных последствий. Тут напрямую включалась животная реакция защищать того, кто тебе был столько лет дорог, даже от себя самого. «Что бы ни было, – твои проблемы – это только твои проблемы! И не вздумай даже намёками переложить их на голову жены и детей! Делай что хочешь! Но не за их счёт!» – так учил Саныч. И показывал пример своей жизнью.

Сейчас же отправленное письмо, как брошенное в пропасть лёгкое счастье, падало без шансов быть перехваченным. И это счастье многократно тяжелело, превращаясь в абсолютно неподъёмное. Кому нужно лёгкое счастье? Когда не нужно переживать и бороться за него. Кто может его оценить? Да ничем он от своих легкомысленных однокурсников и не мог отличаться в то время. Разве только способностью делать выводы?

Только как будто где-то далеко, нет, не на земле, а там, где за нас переживают и пытаются помочь, кто-то невидимый или невидимые проронили слезу и начали вносить коррективы в то, что было уготовано им вдвоём и поодиночке. Казалось, там ещё продолжали раздумывать и оценивать шансы, и искать варианты, как можно всё исправить. Но приговор самому себе уже был подписан Андрюхой. Даже если они когда и встретятся, он ни за что не сможет просто подойти к ней и заговорить как прежде. Даже если она его и простит. Этот убивающий душу диалог из переписки так и будет стоять между ними.

Жизнь продолжалась. Служебные обязанности никто не отменял. Сержантство оставалось второй после учёбы нагрузкой. Спрос не ослабевал. Всякое творилось. Наряды, залёты, разносы… Но нахождение в коллективе себе подобных во многом сглаживало негатив. Жизнь курсанта второго курса – далеко не курорт. Это была всё ещё казарма и казёнщина. Но, конечно, многое уже было иначе, чем на первом курсе. И не только учебные дисциплины. Хотя и они стали более разнообразными.

Очень радовало появление автомобильной подготовки. Поначалу изучали матчасть. От ГАЗ-53 до МАЗ-547, на которых возили РСД «Пионер». Крутые технологии для тех времён и не только. Шасси под межконтинентальные ракеты «Тополь» ещё были в разработке, потому изучали шасси его предшественника среднего радиуса действия. Изучали всё: от торсионной подвески до гидромеханической передачи с передовой планетарной коробкой и двигателя. Надёжность и качество разработки и исполнения не переставали поражать и через 30 лет.

Практическое вождение МАЗов было в полевом лагере позже. Сейчас, после окончания курса по матчасти, начиналось вождение ГАЗ-53 и подготовка к сдаче на права категории «C». И это было в кайф! Даже если инструкторы-прапоры зверствовали. Существовало правило: если машина заглохла, то заводить её стартером запрещалось. Курсант выходил из кабины, тащил из-под сиденья «кривой стартер» и с десятой попытки в поту на жаре заводил газон вручную, крутя коленвал.

Со временем попыток для запуска и выбитых пальцев становилось меньше, как и самих ситуаций, когда машина глохнет при трогании с места. Некоторые неадекватные прапоры ездили ещё и с дубинкой и били по рукам при неправильных действиях обучаемого. Тоже был действенный метод. В гражданской школе такого качества обучение получить было проблематично. В любом случае на отведённые часы вождения все неслись пулей. Выехать из училища в город, а лучше – за него, руля грузовиком в яркий солнечный день, было огромным кайфом. Иногда инструктор просил Андрюху остановиться у протоки на объездной, и пока тот отдыхал на траве, переваривая полученный опыт, общался с рыбаками, явно будучи фанатом этого дела.

Начались и караулы. Два внешних караула отводилось для КВВКИУРВ: гарнизонная комендатура с гауптвахтой и артиллерийские склады рядом с Афипским. Андрюха в составе караула один раз был в гарнизонной комендатуре. Кому-то это нравилось – на Красной, в центре города. Ни удалённых постов, ни часов в темноте в ожидании смены. Но только не Андрюхе.

Здесь он в первый раз ощутил дыхание «зоны». Все эти выводы подследственных и осуждённых, процедуры загрузки в «воронок» для отправки по этапу с автоматами наперевес, сам вид камер и отношение к находящимся в них – никогда по собственному желанию он не будет на стороне конвоя. Может, там были те, кто действительно заслужил всё это, но дело не в том. Всё нутро взбунтовалось против судейско-исполнительной миссии. Может быть, слово «свобода» для курсантов звучало более остро, чем для гражданских.

Да и сама атмосфера в гарнизонной комендатуре, где постоянно шныряет начальство, и заведует этим самый кровожадный хищник – подполковник Нестеров, – держит в постоянном напряжении. Через много лет, когда Андрюхе публично пришлось отвечать на вопрос, как вам видится уровень благосостояния России по сравнению с развитыми странами, ему вспомнился – и он рассказал – именно анекдот от коменданта Нестерова. После армейских учений командующий проводит разбор полётов. Перечислил, прокомментировал и поставил оценку всем командирам дивизий и их дивизиям. Кроме одного комдива и его дивизии. Комдив встаёт и спрашивает: «Товарищ Командующий Армией! А как насчёт моей дивизии? Вы ничего не сказали!» И командующий ему отвечает: «Представьте земной шар. На нём в порядке оценки выстроились все дивизии мира. Потом пусто, пусто, пусто, ничего нет. Потом большая куча дерьма. Вот за этой кучей твоя дивизия».

В караул в Афипскую собирались как на дачу. Полтора дня оттяга вдали от командования на природе. Затаривались вкусным хавчиком со сгущёнкой и кофеем. Ефим даже находил время спеть. Хотя, и там всё было по-серьёзному. Периметр в несколько километров охранялся круглосуточно. Два рожка с боевыми патронами и чёткие инструкции из устава караульной службы на случай угрозы нападения на объект или часового – от устного предупреждения, предупредительного выстрела и огня на поражение.

Андрюхе ни разу не пришлось быть часовым и стоять на посту в километрах от караулки. Но и никто из курсантов особо на такую участь не жаловался. По крайней мере в тёплое время года. Сержанты были разводящими или помначкара. Разводящему суеты было больше. Раз в два часа разбудить очередную смену, построить, проверить, выдать оружие, подвести к специальному месту для заряжания, проконтролировать процесс, зарядить самому. Как ни отрабатывались до автоматизма все действия, в пулеулавливателе всегда красовалось несколько дыр. Иногда сонные часовые тупили. Потом несколько километров по периметру, смена постов с чётким соблюдением процедуры до каждого слова, возврат в караулку, контроль разряжания, сдача оружия, час отдыха. И так сутки.

Под проверяющих также приходилось попадать. Как-то посреди ночи майор приказал сопроводить его для проверки постов. Один ближний пост прошли успешно. Часовой добросовестно отработал весь регламент. А вот при подходе ко второму дальнему посту зоркий глаз разводящего увидел огонёк сигареты. Спонтанное решение пришло сразу. Объявив проверяющему, что часовой в данный момент находится на другой стороне участка периметра, Андрюха предложил пойти обратно в обход. Что оставалось делать проверяющему, слабо представляющему схему постов, хотя должен был? И Андрюха, вспомнив опыт Сусанина, повёл всех в обход, надеясь быстрым шагом уложиться в полчаса. Проверяющий сдался через 20 минут полубега и приказал вести его в караулку. Неизвестно, что он написал в отчёте, но, наверное, это было меньшее из зол. Не желая никого подставлять, – да и кому можно было что доказать, если огонёк сигареты заметил только он? – пришлось Андрюхе взять на себя дополнительную порцию характеристики в стиле «долбанутый бабковец».

Всякие были нюансы. Но природа Афипки, особенно в осеннем золоте и сиянии солнца, сглаживала всё. А главное, рядом не было ни Бабкова, ни Придатко, ни Гольтяева.

Очередной летний отпуск был уже не за горами. Расписание с зачёркнутыми днями стало преобладающе тёмным. Но для попадания в этот отпуск Бабковым были поставлены новые условия. Может, сработало наличия спортгородка сразу под окнами казармы, а может, и информация от преподавателей физподготовки об общем состоянии курса. Собрав в очередной раз всех сержантов, Саныч объявил: сержант едет в отпуск, только если всё его подразделение сдаёт нормативы по физподготовке. Конкретно: восемь подъёмов переворотом и коня.

Далеко не все в отделении Андрюхи жаждали провести свободное время на спортгородке и могли похвастаться физическими данными. Да как и он сам. Но сейчас, стоя перед глядящими на него из строя курсантами своего отделения, Андрюха понимал, что он попал. Сделать за оставшийся месяц из Олега Левика и Серёги Фёдорова Шварценеггера и Сталлоне – задача была из области чудес. Спасибо Санычу. Он своевременно вышел перед курсом и объявил, что абсолютно все едут в отпуск через восемь подъёмов переворотом и коня. Вопрос в глазах отделения сменился пониманием, и рты приоткрылись. Но делать было нечего.

Поначалу на всех напал скепсис, но его удалось выбить с ежедневной поддержкой Бабкова, который подтверждал, что вариантов не будет. Андрюха загонял отделение на спортгородок три раза в день перед приёмом пищи. Каждый, сдыхая, с помощью надрывающихся товарищей, по три подхода и по десять раз перекидывал свой зад с приделанными ногами в сапогах через перекладину. И через пару недель чудо начало происходить. Криво, коряво, страшно, но абсолютно все, включая самых бесперспективных, были способны хоть раз, но сделать это самостоятельно.

Задача уже не казалась такой непосильной. Гнать пинками на спортгородок три раза в день никого уже не приходилось. Качали и сами пресс, спину и руки возможными способами. И дело пошло. С большим чувством удовлетворения Андрюха наблюдал, как самые безнадёжные из его отделения крутили подъёмы переворотом с запасом и уже не коряво.

Серёга Фёдоров никак не мог найти общий язык с конём. Когда у него получалось преодолеть страх и оторваться от пружинящей доски, этот страх возвращался в полёте. Атака коня в пике всегда выглядела ужасающе. Но, к счастью, травм не было, а только многочисленные синяки. В этот день стыковать Серёгу с конём никаких шансов больше не было. Но на следующий день жажда отпуска побеждала страх. Живой конь уже, наверно, давно пал бы смертью храбрых. Искусственному было до фонаря. Казалось, что он умышленно подпрыгивает навстречу Серёге и издевается над ним. И вот чудо произошло. Серёга в первый раз перелетел через коня и был встречен бурными овациями. Потом это ему удалось и во второй, и в третий раз, и дело было сделано, а зачёт сдан.

Отпуск традиционно начался с разгулов на свадьбах. Но особо в Краснодаре Андрюха не задерживался и добрался до дома. Его «увлечение» умотало в бухту Инал на отдых. По составленным совместно с Вовой планам они должны были через пару дней рвануть обратно на юг. Вова с будущей женой имели задачу ехать до Адлера и разместиться там на отдых. Андрюха же собирался десантироваться из поезда ближе к перевалу и осуществить марш-бросок с заходом в бухту Инал. Договорились, что по истечении трёх дней Вова ровно в 7 будет приходить к главпочтамту на случай, если Андрюха также доберётся до Адлера. Так и поступили.

Поезд в три ночи притормозил в Горячем Ключе. Андрюха десантировался с кассетником и пакетом с “мыльно-рыльными” и пошёл по трассе. Ближе к шести утра его подобрал МАЗ и подкинул через перевал. Дальше пешком до Инала. И в первый раз в жизни Андрюха увидел море. Впечатления были непередаваемыми. Даже после появления в жизни массы других экзотических и красивейших мест, включая острова Тихого океана, которые станут вторым по посещаемости местом и местом работы на долгие годы, Инал останется в памяти навсегда.

То, что там произошло, вспоминать не любил. Шикарные южные дискотеки, встречи с однокурсниками, назревающие стычки с «шифрами» (так называли ракетчики курсантов второго военного училища, находившегося в Краснодаре), неприятное завершение отношений со своим «увлечением», перебор спирта в компании тех же «шифров» (реально курсанты всегда ладили), умирание в автобусе на серпантинах Кавказа по пути в Адлер. Таким полуживым в один из вечеров Вова его и обнаружил у главпочтамта.

Квартиру нашли быстро. Вернее, не квартиру, а топчан в саду под урюками, с которых по ночам на голову падали перезревшие плоды. Но в целом это было очень круто, и никаких претензий от Андрюхи хозяева ни разу не услышали. Море и отдых восстановили упавшие на ноль силы и настроение. Даже появилось некое облегчение от того, что эта мутная история с дочкой полковника закончилась навсегда.

Вову с пляжа утащить на экскурсии было трудно. К тому же они уже начали разборки со своей будущей женой, и Вова благополучно отправил её в сопровождении Андрюхи на экскурсию в Абхазию на озеро Рица и в Пицунду.

Всё было круто. И знаменитое ущелье по дороге, где снималось множество наших сказок и других фильмов, и холодный водопад по пути, в котором все желающие могли искупаться, и, конечно же, само озеро на высоте почти километра и в окружении столь живописных гор. Такой красоты картинки Андрюха, казалось, потом и не видел больше нигде. А может, просто тогда всё казалось ярче. И также казалось и Сталину, и Хрущёву, построившим здесь свои дачи. Спустились в тёплую и спокойную по тем временам Пицунду с её кипарисами и чистейшими пляжами. Обратный путь на катере по морю до Адлера. Всё было очень впечатляюще для первого раза. И впереди ещё был родной Брянск.

Вернувшись домой, посвятил время мелочам и безделью. Мысли неуклонно скатывались к Татьяне, но ноги к её дому не шли. Да он провалится сквозь землю сразу после того, как она откроет дверь. И надо было так попасть! Как могло его снести в эту бесперспективную и неприятную историю и перечеркнуть всё, что реально имело цену? Жаркий солнечный август уносил в воспоминание такого же отпуска, но год назад, и это выворачивало душу наизнанку. В парках ещё гремел Модерн Талкин. Хорошо, что не встретился Юрий Николаевич, и нигде не зазвучал Саруханов.

Он всё-таки нашёл наглость показаться ей на глаза перед отъездом. Не в состоянии позволить себе что-то ещё, просто поинтересовался, как она, и кратко выдал информацию о том, что у него нигде ни с кем ничего нет, переложив право и ответственность принимать решение на неё. Никто из двоих не обладал нужной степенью раскрепощённости, позволяющей открыть всё, что на душе. Что, может, смогло бы изменить ситуацию и позволило бы вернуться на путь к будущему, которое изначально было для них уготовано. Закомплексованность, дикость и чувство вины позволили ему сделать только то, что он сделал. Что же касается Татьяны, то её в детстве даже никогда не ставили в угол. А, поставив единожды, из этого угла пришлось выносить на руках. И это говорило о многом. Так и расстались тогда. Андрюху ждали очередные будни нелёгкого курсантства, поставленные доктором Бабковым задачи и третий год казармы. Снова отъезд, вокзал, и уже куча новых смешанных, но отнюдь не позитивных чувств.

В расписании первого полугодия третьего курса была пара промежутков. И первый начинался через пару недель сентября. Намечалась войсковая стажировка. Проходить она должна была в Кап-Яре. Планировалась наработка опыта общения с личным составом и освоение некоторой технической информации в школе мехводов (механиков-водителей) МАЗ-543. И это ожидалось быть круто. Практически дополнительный отпуск. Путь лежал через Волгоград. Поезд, дорога, нет нарядов, нет командования всех мастей выше курсового, природа за окном, станицы, мирная гражданская жизнь юга безмятежных восьмидесятых.

Тёплый солнечный Волгоград встретил ясной погодой и умеренной суетой. В городе были целый день до следующего поезда. В программе пребывания – посещение наиболее значимых исторических мест. Для курсантов все они находились в «шаговой доступности» – не далее 10 км от вокзала. Первым делом, конечно же, Дом Павлова, Музей-панорама и Парк Победы в целом. Времени было достаточно для подробного осмотра, фотографирования и получения впечатлений. Ну и далее – на Мамаев Курган.

Невозможно было остаться равнодушным к размаху и исполнению мемориального комплекса. Уже в начале аллеи пирамидальных тополей становится видна большая часть всего замысла. Захватывающий вид из сочетания скульптуры и уходящих к небу ступеней открывается на площади «Стоявших насмерть». Ступеней меж стен композиции «Ни шагу назад», дающих на подсознательном уровне ощущение тяжести и сложности пройденного к освобождению и Победе пути. А ещё и не видна ни композиция «Площадь Героев», ни «Зал Воинской Славы». Поэкспериментировав с поиском точки наиболее крутого обзора, поперемещавшись то к центру аллеи, то к площади «Стоявших насмерть», Андрюха не сразу, но нашёл её. Она открывала наиболее грандиозный вид из сочетания скульптуры «Ни шагу назад» на переднем плане и «Родина-мать зовёт!» на заднем. Он долго стоял, пытаясь основательнее запечатлеть увиденное в памяти. Ни цифровых мыльниц, ни смартфонов тогда не было даже в фантастике.

Народу гуляло немало, но казалось, просторов здесь хватит на в разы большее. Поднявшись по ступеням на «Площадь Героев», стал обходить водоём по часовой и рассматривать композицию. Громада «Родина-мать» уже не хотела покидать бокового зрения и пыталась производить впечатление, казалось, нависая именно над Андрюхой. Словно говорила: «Посмотри, какие грандиозные вещи до тебя создавали люди! Они не только победили в самой трудной войне, а ещё и создали всё, что ты здесь видишь, включая меня. А ты, придурок, находишь время, чтобы роптать на жизнь, проводить её в дурацких дискотеках и размазывать сопли по поводу неприятностей в личной жизни! При этом даже не можешь выучить историю как надо и оценить ту жертву, которую принесли предки, чтобы сделать возможным твоё жалкое существование!» Покосившись на статую, Андрюха с некоторой опаской в душе, но всё же стал перемещаться выше в её направлении.