Дед был преподавателем кафедры механики, а по совместительству – знаменитым Алексеем Алексеевичем Кадочниковым – автором «Русского стиля» и уникальных методик рукопашного боя. Его подопечными были не только курсанты молодого КВВКИУРВ, но и спецподразделения и другие структуры ВС. Часть программы выступления парадных коробок находилась в ведении Деда. После чётких и красивых, временами удивительных, с элементами фокусов перестроений на плацу и исполнения прочих трюков начиналась демонстрация более изысканных и уникальных приёмов. В результате упорных тренировок под контролем Деда массовое исполнение его авторских приёмов обращения с автоматами шокировало зрителей. После шла демонстрация приёмов рукопашного боя от традиционных из общевойсковых методик с плавным переходом в шедевры от Кадочникова. Через много лет, уже во времена процветания Ютьюба, Андрюха упорно пытался найти хоть какие-то записи демонстрационного выступления коробок КВВКИУРВ, но так и не смог этого сделать. Очень жаль!

Второй по важности была тема личного оружия. Боевой автомат Калашникова уже не рассыпался сам в руках, как на уроках НВП в школе, когда удавалось разбирать его за семь секунд. Тут уже нужна была сила в пальцах. Но разборке-сборке автомата на время в училище внимания не уделялось. Офицеров больше волновала готовность курсантов к первому выезду на стрельбище и чёткой, а главное, безопасной отработке всех действий от «на огневую позицию…» до доклада «…стрельбу закончил». Не допустить возможности усталых и запрессованных чудиков чудить являлось главной задачей. И уж второй по важности – попадание в мишень.

Это был первый выезд в кузовах уже не крытых, а просто бортовых газонов на стрельбище в Горячий Ключ. Возможность замёрзнуть жарким краснодарским летом полностью отсутствовала. И это был первый глоток псевдосвободы после трёхнедельного заточения в казарме и на плацу. Первый раз Андрюхе предстояло проехать в открытом кузове по краю Краснодара и по символизирующей свободу природе Кубани. Именно тогда и зародилась курсантская светлая мечта о том, что когда-нибудь они ещё проедут по этим дорогам по гражданке и в тачке.

Но программа отношений с личным оружием по итогу стрельб была выполнена менее чем наполовину. Им ещё предстояло познакомиться с маниакальным отношением Бабкова к понятию «чистый автомат», что пока не могло представиться ни в каком бреду. Наверно, если зарядить современные стиральные машины неделю стирать этот автомат во всевозможных порошках, это не привело бы к соответствию тем требованиям чистоты, которое предъявлял Саныч. Кроме того, если у курса появлялся хоть намёк на личное, переименованное в «лишнее», время, наилучшим способом его препровождения, по приказу Бабкова, всегда являлась чистка оружия. Даже если очередная закончилась полчаса назад, а из автоматов не то, что не стреляли, а на них даже, по традиционному армейскому выражению, муха не занималась любовью. Андрюха никогда потом не мог смотреть фильмы, в которых стреляют. Маниакально-навязчивая мысль не оставляла ни малейшей возможности вникать в суть, а парализовала мозг банальным вопросом: когда эти уроды начнут чистить свои стволы?!

Взаимоотношение с казармой и обмундированием было следующей темой для освоения в период КМБ. И не только. В казарме Бабкова всё должно было быть более военно-образцовым. Технологии отбивания канта на кровати при помощи табуретки доводились до совершенства. В тумбочках даже одеколон должен был быть у всех одинаковым. Вопросы выравнивания по нитке кроватей и подушек на них по важности приравнивались к глубине выкапывания окопа перед боем.

Если курсант почувствовал хоть намёк на минуту отдыха или расслабления, мозг должен лихорадочно начать анализировать: что ещё не сделано и забыто? А такое находилось всегда. Как минимум необходимо было подшиться, почистить сапоги и пряжку. Закон Мёрфи «Если у вас всё хорошо, значит, вы чего-то не знаете» действовал до его формулирования. А вместе с ним усилиями сум… неординарного начальника курса в течение пяти последующих лет и на всю жизнь забивались такие принципы, как: «Если не ты, то кто?», «Мои проблемы – это мои проблемы, и решать их нужно без соплей и поиска сострадания от ближних в попытке частичного перенесения этих проблем на них». А также ответственность за всех и всё, что попало в зону твоего влияния. И вся эта хрень забивалась настолько глубоко, что избавиться от неё до конца жизни редко кому удавалось.

Ежедневное многоразовое приведение казармы в “картинку” в большей степени было задачей наряда. Конечно же, наивысшей зоной ответственности дежурного по курсу была оружейка с более сотни калашей, но главным поводом для «вынесения мозга» был порядок в расположении подразделения. Не прочувствовавшему на своей шкуре значение слова «порядок» объяснять бесполезно. Как минимум трижды в день по казарме пробегалась толпа из более сотни человек. Формально ответственность за кантик на кровати и порядок в тумбочке закреплена за каждым курсантом. Но при появлении с проверкой персонажа под кодовым названием “Боинг”, в реальности генерала Придатко, целью бомбометания становился именно дежурный по курсу. Позже, когда стал сержантом, Андрюхе довелось во всех красках и по полной программе прочувствовать весь этот акт экзекуции, угодивши в наряд именно в тот день, когда “Боинг” решил сбросить накопившийся боезапас. Несколько раз в день дежурный и трое дневальных были вынуждены спасать свои жалкие жизни именно приведением казармы в идеальный порядок, и желающих попить их крови в окрестностях рыскало немало.

Майор Бабков буквально воспринимал цитату «если армия много лет не воюет, она начинает драить казарму». Когда второкурсники бабковцы переселялись в другую старую казарму, там обнаружился хороший паркетный пол, покрытый лаком. Но произошла какая-то таинственная несовместимость вида этого пола с представлениями Саныча о правильном сочетании объектов во Вселенной, и приговор был вынесен быстро. Ожидание циклёвочных машин по меркам Бабкова не должно было осуществляться более двух дней. И этот срок вышел. К тому же циклёвочная машина не могла подобраться вплотную к стене. И вот очередная череда прекрасных дней для курса началась с разбивания принесённых стёкол и упорного многочасового соскребания этими стёклами множества слоёв лака сначала в тех местах, куда не могла добраться циклевалка, а потом и, чего мелочиться, во всей казарме.

Санычу грело душу осознание, что курс «при деле», а не разлагается бесцельным прокуриванием лишнего времени. Матюкая Бабкова, казарму и того, кто придумал красить паркет лаком, курс в упорных боях на карачках освобождал от этого лака метр за метром казармы и в самом страшном бреду не мог представить, что им это придётся делать на бис. После победы над лаком паркет был покрыт суриком и мастикой, и наряд обрёл вожделенную возможность осуществлять ещё одно первоочередное занятие – натирать пол «машкой». Если после пробегания ста человек по паркету не во всякую погоду будет видно, что необходимо протереть или промести, то на правильном казарменном полу оставался виден даже одиночный след сапога. В этом и заключалась военная логика: объект атаки должен быть легко обнаруживаемым.

Но объекты во Вселенной так и не заняли правильные места, которые смогли бы удовлетворять представлениям Саныча о торжестве разума. Вычислив, что не так, Саныч поставил задачу: нужен сурик другого цвета. Если выплёвывать бесцветный лак не бросалось в глаза, то отскоблённый от пола всё теми же осколками стёкол и всё теми же бабковцами коричневый сурик был и в носу, и в ушах, и плевались им долго.

После очередного снятого с паркета усилиями курса и циклевальных машин слоя Саныч бесцеремонно приказал опять всё вымазать мастикой. К счастью, до Бабкова удалось донести информацию о том, что паркет истощился основательно, и после очередной циклёвки казарма останется без пола. Наверное, только это обстоятельство лишило Саныча того кайфа, на который он явно и основательно подсел, – наблюдать, как курс скребёт стёклами пол в подразделении.

В казарме первого курса полы были деревянные. А главное – казарма была новой. Делать в ней любое подобие ремонта выглядело неэтично, и передовые «отделочные технологии от Бабкова» были вынуждены ожидать своего тестирования целый год. Пока же всё только начиналось.

Успешно прожив первую и одну из самых трудных недель своей жизни, курс уже более слаженным строем выдвинулся в баню. Свою баню в училище ещё не построили. И это было «по кайфу». Была сродни глотку свежего воздуха с подлодки любая возможность выхода за пределы училищного забора за годы в казарме. Городская баня масштаба, способного помыть роту, была не самой ближней, а километрах в трёх на Октябрьской. Раз в неделю каждый курс выдвигался строем на помывку и смену нательного. И это был праздник. Гражданский Краснодар жил своей размеренной и неумолимо манящей зелёной жизнью. Частный сектор начинался практически через квартал. Добротный асфальт или брусчатка между утопающих в зелени заборов, с которых свисала алыча, урюк, вишня. И вот курс Бабкова в первый раз пересёк КПП и Северную улицу.

«Курс!» – скомандовал старшина Заварин. Бабковцами уже был приобретён соответствующий рефлекс, и все изобразили некоторое подобие строевого шага.

«Что приуныли? – не унимался Заварин. – Не успеете опомниться, как будете идти в баню по этой дороге в последний раз!»

Раздавшийся в ответ звук сочетал в себе переливы воя и хохота. «5 лет! – в ужасе подумал Андрюха. – 5 лет впереди!!! Да это, блин, целая жизнь! Жизнь в… дурдоме! Вот, блин, зараза этот Заварин!»

Присяга, как не хотела подождать пробивающихся к ней сквозь шквал тягот и лишений армейской службы новобранцев, а всё стремилась удрать за горизонт, её всё-таки догнали, и этот день наступил. Показавшаяся с год пара летних месяцев мытарств была преодолена, ритуал отработан, и вот бабковцы в парадке на плацу, и это уже не тренировка. По такому случаю Андрюхины родители первый раз в жизни предприняли совместный выезд на юг. Вряд ли они столь сильно мечтали о Ленинграде, чтобы не обрадоваться тому, что новым не пустым словом в географии для них зазвучал Краснодар. Но финансовое положение так и не позволяло им потом приезжать часто. Может, тройку раз и на выпуск. Старшая сестра была в Москве, выдавалась замуж, и финансирование всех её мероприятий имело наивысший приоритет.

Для Краснодара события разряда присяги в КВВКИУРВ принимали городской масштаб. Желающих поприсутствовать было хоть отбавляй. Для теперь уже настоящих курсантов этот день пролетел быстро. И началось самое длинное в их жизни учебное полугодие – первое.

Первое расписание занятий по истечении дней так и оставалось белым. Это после отпуска выработалась привычка заштриховывать прожитые дни в расписании, символически приближаясь к следующему. Абсолютно новое и белое расписание занятий стало ассоциироваться с событием тяжести железобетонной плиты, положенной на мечты о свободе. Далее начиналась выработка именно тех черт характера, которые и позволяли в жизни подступать к неподъёмным и непомерным задачам и объёмам работ, часто с непредсказуемым результатом, вгрызаться в них, и упорно день за днём «рыть рогом землю», не сдаваясь неделями, годами, иногда и десятилетиями, выковыривая из всех закоулков души осколки приобретённых в казарме стойкости духа и упорства, собирая их в кучу и даже «пробивая стены головой» на отдельных этапах.

Когда в абсолютно белом расписании с более чем полутора сотнями клеток закрашивались первые три, железобетонная плита уже начинала казаться не столь монолитной и неприступной. По крайней мере появлялось осознание, что её в принципе можно грызть. Когда же становились закрашены 7 клеток, а потом и все 10, загорался и огонёк надежды на то, что и это пройдёт. И во всём есть смысл, и всё небесполезно, а значит, время послеотпускных соплей прошло. Реальность – она здесь. Не всё так уж и плохо. И много интересного. И есть перспективы и будущее, и оно достойное. И всё самое лучшее – впереди. И пора показать американскому империализму, что его гроза затихла лишь на немного и вернулась к набору силы. В чём никогда не сомневался преподаватель матанализа Василий Андреевич Бухтояров.

Незаметно расписание заштриховывалось на треть. И всё уже шло своим чередом. Нет, тяжесть с души никуда не уходила. Просто приходили навыки нести её, как неотъемлемую часть этой самой души. Андрюха ещё не понимал, что так будет всю жизнь. Эти кирпичи с годами никуда не деть. Как ни старайся, но их будет становиться всё больше и больше. И больше сил понадобится, чтобы с ними не просто существовать, а жить полноценной и максимально яркой жизнью, пытаться создавать и творить, и даже заряжать энергией других. Поначалу это будет просто ответственность за тех, кто попал в зону твоего влияния. Потому оно и ярко, и радостно так в детстве, что пока нет своих детей. И не за кого переживать, стараться оградить от бед и несчастий, помочь избежать ошибок, да просто мысленно охранять, кто верит – молиться, хотя суть – она та же. Как говорил Вито Корлеоне Майклу: «Мужчина не может позволить себе быть беспечным. Дети и женщины – могут, мужчина – нет». Жизнь фактически уже не твоя. Она – тех, кто пришёл наделить её смыслом, когда время беспечности прошло.

И к этой тяжести ответственности и переживаний будет добавляться и расти тяжесть собственных грехов и ошибок, некоторые из которых исправить нельзя. И самое проблемное в том, что вещи иногда выходят из границ всяческих норм и понятий и могут быть настолько запутанными, что от этих самых ошибок даже и отречься нельзя. И ничего не остаётся, как нести этот груз и надеяться где-то глубоко в душе на прощение, хотя по всем религиозным и общепринятым нормам приговора не избежать. Потом ещё нужно будет прибавить груз чернухи и негатива, записанного напрямую в подсознание. От повсеместной несправедливости и скотства. Свинства на дороге. Собственных срывов и неправоты. Накапливающихся болячек… И со всем этим по-прежнему нужно будет стараться жить полноценной жизнью, потому как одну из важных обязанностей человека – стараться быть счастливым – никто не отменял. И при всём этом по-прежнему окружающие должны заряжаться твоей энергией, иначе всё зря.

Андрюха помнит всего пару лет эйфории после того, как, сознательно пройдя путь от образцового офицера до врага народа, ему удалось уйти из армии. Полученный потенциал за годы бабковства, казалось, позволит свернуть горы, и все дороги открыты. Это было начало 90-х. Но от прохождения мимо всех душевных камней и якорей страховки он не давал. И только полученные навыки и бойцовский дух позволяли идти вперёд, ценить что есть и всеми силами стараться быть счастливым. Не всем бабковцам это удалось. Пока же «тренировка расписанием» ещё и не начиналась.

Строевая подготовка, общевойсковые уставы, математика, физика, военная история, физподготовка, история партии. Подъём в 6:10, зарядка с выбегом за пределы училища, чаще всего по форме два, умывание, заправка кроватей, порядок в тумбочках, построение, на завтрак, завтрак, лишнее время, развод на занятия, пары, пары, пары, в расположение, построение на обед, обед, лишнее время, самоподготовка, работы по благоустройству, хозработы, уборка территории, чистка оружия, построение на ужин, ужин, лишнее время, подшиваться, чиститься, готовиться к завтрашнему дню, обязательный просмотр программы «Время» в 21:00, отбой в 10, конспектирование материалов XXVI съезда, ликвидация учебных хвостов в Ленинской комнате, упал, забылся – будни вне наряда. В караулы первокурсники не ходили. Считалось, что ещё рано доверять первокурснику бегать с автоматом и боевыми патронами вокруг складов в Афипке или подследственных в комендатуре. Но наряды всех видов за первые три года казармы были пройдены многократно.

Считалось, что самым тяжёлым был наряд по столовой. Трижды в день накрыть столы, убрать, подмести, помыть посуду за тремя тысячами едоков – огромный объём работы для 20 человек. Но Андрюхе наряд по столовой нравился несравнимо больше, чем наряд по курсу. Особенно когда со второй половины первого года ему пришлось ходить дежурным по этому курсу, а не дневальным. Железное правило «подальше от начальства – поближе к кухне» признавалось однозначно. Даже если выпадало «идти на дискотеку».

Дискотекой в наряде по столовой называлась посудомойка. Посудомоечная машина на ней, конечно, имелась, но эффективностью она обладала никакой. После каждого приёма пищи три человека дискотеки были обязаны загрузить в машину с десяток тысяч тарелок, протереть их тряпкой на выходе и отправить в сушилку. Практически это был бесконечный процесс в течение суток. На мойке было как в бане, что навевало Андрюхе тоскливые воспоминания о гражданке. К бане его приучил друг Джо, который был на 10 лет старше, здоровый как лось, и в перерывах между банями заставлял бегать по лесу, молотить макивару и ломать кулаками кирпичи. Жаль, что Джо куда-то пропал в год перед Можайкой. Ну а когда на мойке был Ефим, на дискотеку в свободное время приходили и другие курсанты наряда послушать шедевры в его исполнении. Короче, было весело.

Помимо учёбы, нарядов, физической и строевой подготовки, ремонтов, работ и прочих внутри-училищных нагрузок командование находило возможность задействовать личный состав и на общественно-полезных мероприятиях. В кайф были выезды на поля в помощь сельскому хозяйству, например, на уборку помидоров. Кубанские помидоры не сравнить с турецкими. Но ими можно было и обожраться, что не упускали делать.

Будни были нелёгкими, но более-менее предсказуемыми. С выходными и праздниками сложнее. Если только в Краснодаре не намечались какие-нибудь грандиозные празднования, в программу которых обязательно включались парадные коробки КВВКИУРВ или организованная массовка в спортивных костюмах. Но это будет позже. Пока же любой из выходных грозил обернуться, как минимум, утренним забегом на три километра. Дистанция официально считалась менее изматывающей, чем в километр, но на практике такой выходной превращался в сдыхание в муках на жаре.

Предстартовый мандраж вносил незабываемо яркие ощущения в бренность бытия. Но так суждено было продолжаться до начала четвёртого курса. Нет, эту дистанцию не отменили. Просто, если до этого её заставляли бегать раз или два в месяц, и объявление «завтра три километра» откликалось проклятиями в душе, то на четвёртом курсе трёшку стали бегать два раза в день. И никаких негативных эмоций это практически не вызывало. Сделать третий разряд на трёшке Андрюхе не составляло труда на четвёртом курсе. Причиной была министерская проверка по физподготовке, под которую бабковцы непланово попали. Пока же спортивно-массовые мероприятия были частым развлечением в выходные и праздники для генералов и полковников.

У генерала Придатко прослеживалась строгая приверженность одной методике прохождения училища через праздники. И по его твёрдому убеждению наилучшим способом отмечания праздника являлось нахождение училища в полном составе и целый день в строю на плацу, что сводило к минимуму количество возможных залётов в увольнениях и шансы снижения рейтинга училища. Но спортивно-массовыми мероприятиями он также не гнушался. Для личного состава же всё происходило строго по правилу: «Для курсанта праздник – что лошади свадьба: голова в цветах, а зад в мыле».

Краснодарская зима нехотя выползала из-под красно-золотого ковра опавших листьев, которым не суждено было оставаться на земле более часа на территории училища. Но вот на стрельбище в Горячем Ключе они расстилались ровным слоем, переливающимся в лучах тёплого кубанского солнца. Здесь листва обосновалась минимум до конца февраля, так как выпадение снега на Кубани ранее этого было климатическим отклонением. А вот гроза в декабре, сильно удивившая Андрюху, воспринималась местными как обычное явление.