Глава 2. Миллион поцелуев

– Покажите мне всё, что вас заботит, – продолжая, пояснил Шон Грэм. – Расскажите всё, о чём думаете. Я смогу выделить то, что использую как клещи, чтобы выдрать вас из мыслей принца Ханта. Я сделаю вас полностью неприемлемой для него.

– Не понимаю.

– Скажите, к примеру, что боитесь его. Ах, да. Крылатые не испытывают страха.

Шон Грэм развернулся и прошёл ближе к широкой постели, предназначающейся Берилл. Взглянул на неё и пошёл в другой конец комнаты, туда, где стояли резные, словно увитые листьями и цветами, пара кресел и столик.

– Присядьте, – попросил он.

Берилл подошла и села, не отрывая глаз от герцога. Кроме красоты он отличился ещё и редкой грацией. Она видела, как двигаются перевёртыши. Их верхние и нижние конечности менее подчинены корпусу и менее едины в движении, но, несомненно, более тяжелы. У крылатых особенные продольные мышцы спины, шеи, груди и живота совершенно не выделялись, но не позволяли им сгибаться, сутулиться, пожимать плечами и вытягиваться с лёгкостью, а потому все иные казались немного… неудачно разболтанными. Герцог Грэм двигался ненарочито, более других живо и плавно, но очень эргономично, что не делало его похожим на шарнирную куклу.

Стало интересно, что преподнесёт этот мужчина в следующую свечу.

Он сел, далеко отставив своё кресло от стола, но не стал вглядываться в её лицо. Смотрел куда угодно, но не на неё.

– Знаю, что ваша семья не будет стараться вызволить вас. Они не придут. Но станут ли они отправлять вас сюда насильно, если вы вдруг вернётесь? – спросил Шон Грэм.

– Нет. Не думаю. Мой брат, как бы он ни хотел однажды лицезреть племянников, не допустит, чтобы Сапфир своей рукой или словом заставлял меня.

– Дело ведь не в том, чтобы заставлять или не заставлять, а в том, что Хант – перевёртыш, так?

Берилл нахмурилась. Война между Севером и Югом, закончившаяся в 220-м, по сути, была войной между перевёртышами и крылатыми. Современные законы запрещают любые разговоры, констатирующие оставшуюся ненависть, воспоминания о несведённых счётах. Так, даже в принсипате сотрудничали, не поворачиваясь, правда, друг к другу спинами, принц-перевёртыш Ретт Адмор и умертвивший его брата один из Сильверстоунов, крылатый принц Даймонд Лайт, сын Сапфира. Шон Грэм подставляется под удар, начиная подобный разговор. Демонстрирует уровень доверия?

– Скажите правду, и я отплачу вам не меньшей откровенностью, – настаивал герцог.

– Я бы не хотела говорить такую правду. Скажу то, что есть: герцог Сильвертон не приветствует браков между существами, с трудом понимающими побуждения друг друга. Союзы принца Дарка – все неудачные, а явление эскортесс, пусть даже Красивейшей и разумнейшей из всех… скажем так, не поспособствовало спокойствию в гнезде клана. Что касается того, что бы заставлять… никто и никогда ещё не пытался заставить меня ощутить свою власть надо мной. Исключая сегодняшний случай вопиющей выходки Ханта. И я шокирована.

Герцог Грэм улыбнулся и, снова скрестив руки на груди, отвернулся и стал смотреть перед собой:

– Ну, хорошо, – сказал он. – Вы умная женщина. Разговор с вами словно приятная интеллектуальная разминка. Ваш брат – выдающийся дипломат, тот, кто привёл наши стороны к миру и объединению. Знающие, что такое суверенитет, каковы его формы и свойства, скажут, что это небывалый подвиг. О вас же говорили, что вам всё безразлично, кроме цветов. Что вы замкнуты и в некотором роде эгоистичны. Но имея такого брата, вы просто не могли показать дурные качества… Так в чём причина такой концентрации на том, что обычно привлекает фитов? На растительности?

– Подлинное увлечение – ничего больше.

– Хотите есть? – вдруг слишком резко переменил разговор Грэм.

– Не отказалась бы.

– Штат поваров пополнился специалистом по питанию крылатых, не беспокойтесь. Вам скоро принесут ужин.

– Ужин? Сейчас так много времени?

– Да. Но до тех пор, если разрешите, я останусь с вами.

– Сколько угодно, если только это поможет.

Герцог Грэм встал и заходил по комнате.

– Мне мало. Вы должны указать мне какой-то путь к решению. Рассказывайте о себе, ну же.

– Понятия не имею, что можно рассказать. Я обычная. Скучная.

– Умная.

– И? Напугаете его тем, что я могу взять над ним верх интеллектуально и править им?

– Такого он не испугается, но самое удивительное именно то, что сказанное вами вполне возможно в реальности.

– Считаете?

– Уверен. Хант доверчив, и его уже не раз обманывали. От того, что вы крылатая, он будет думать, что вы с ним всегда кристально честны.

– Власть не привлекает меня.

– Власть нужна не для удовольствия…

– Нет. Из-за такого я здесь не останусь. О. Ведь это правда? Вы стремитесь сейчас и меня уговорить остаться здесь и понять, как от меня избавиться? Играете на две стороны?

– Я предан отцу и хочу, чтобы он был счастлив. Но дело не только во мне и в нём. Если он будет продолжать мучиться своей неразделённой любовью, то я буду продолжать то и дело подхватывать выпадающий из его рук меч власти. Централизованность управления летит к Хенеру. Понимаете о чём я?

– Не совсем.

– Его чувство к вам причиняет царству ущерб. Я всё чаще и чаще вынужден разбираться с тем, что он упускает, пропадая в цветниках, ваших или своих.

Остановился посреди комнаты и задал ей вопрос:

– Что вы будете делать, если Хант явится к вам после ужина или ночью? Знаю, вы не подписывали с ним никакого соглашения, не являетесь его иниатой на самом деле, но и не любовница его так же. Но что если страсть заставит его перешагнуть через условности? Он бывает импульсивен.

– Я заметила, – сообщила Берилл, демонстративно обведя взглядом комнату. – Вы должны объяснить ему, если он не знает – перевёртыш убьёт крылатую, попытавшись овладеть ей против воли. Это не иносказание и не попытка образно выразить чувства. Это особенность различий в физиологии.

– Я знаю об этом. И удостоверюсь, что знает и он.

– Хорошо. Это первое. Второе: я ни под каким видом не приму его чувств. Он мне безразличен. Пусть продержит меня здесь до моей старости – нет, никогда.

Шон Грэм вернулся на своё место подле крылатой и, придвинувшись и положив руки на стол, заговорил:

– Он не отпустит вас тут же, руководствуясь только этим вашим мнением. Вы в его пределах. Для него то, что вы – здесь, уже и есть огромный шаг вперёд. Он может смотреть на вас и касаться вас, когда пожелает. Он не упустит шанса насладиться этим.

Берилл обернулась к стене, через которую, кажется, Хант и планировал наблюдать за ней. Что за?..

Грэм тем временем дотянулся до её руки, взял и слегка сжал её пальчики.

– Видите, как это легко?

Жар от руки перевёртыша передался Берилл, наполнил её и заставил ощутить, как к щекам начинает приливать кровь. Девушка некоторое время удивлялась своим ощущениям, но подняв глаза, наткнулась на внимательный, слишком внимательный взгляд.

– Ваши глаза, – произнесла она с небольшим трудом. – Они светло-серые. Это же редкость для перевёртышей, не так ли?

– Похоже, отец всегда искал женщин с таким же прекрасным и ледяным взглядом, как у вас. Если подумать, то вы многим напоминаете мне мою мать. И потому кажетесь такой близкой и понятной. Внушаю ли я похожее чувство вам?

Один из племянников Берилл хранил титул талантливейшего соблазнителя, потому ненарочитый комплимент, чуточку обязывающая откровенность, рука в руке и уединённая тишина комнаты вдруг показались ей очень знакомыми по описывающим техники Роджера Кардифа книгам.

– Но что, если он согласится отпустить меня в обмен на обещание некоторых вольностей? – спросила Берилл, сосредоточившись.

– Не думаю, что это сработает, – нахмурившись, перевёртыш отпустил её руку и откинулся в кресле. – Даже если до сих пор, скажем, он мог только мечтать о том, чтобы коснуться ваших волос, то получив вдруг разрешение…

– А если это будет чуть большая вольность?

– Что вы имеете в виду? Или… что вы можете предложить?

– Не знаю.

– Акшен-до направляется сюда, – объявила, распахнув потолочные двери, какая-то женщина-перевёртыш, одетая блекло и неинтересно, стянутая множеством ремней.

– Я остановлю его, – быстро поднялся Шон Грэм и вышел.

Глаза отца, застывшего на лестнице выше, горели. Он судорожно сжимал рукоять меча.

– Зачем ты взял его с собой? – спросил Шон, приблизившись вплотную.

– Не знаю, – ответил Акшен и оглянулся, словно только что понял, с чем пришёл, откуда и к кому.

– Для неё будет выглядеть так, будто ты намерен сражаться с ней, – усмехнулся сын принца.

Акшен усмехнулся в ответ, но глаза его смотрели невидяще.

– Позволь мне сказать, отец, – попросил Шон.

– Я слушаю.

– Сейчас не подходящее время. Будет лучше всего, если она поест и проведёт здесь ночь. Затем вторую и третью. Не появляйся перед ней. Не давай ей шанса говорить с тобой, уговаривать тебя отпустить её. В крайнем случае, она надавит на твои слабости или соблазнит тебя пустыми обещаниями, и ты отпустишь её.

– Я всё ещё слушаю, – принц Акшен так иногда давал понять, что говорящий тратит его время, не предлагая сразу же удобного варианта решения.

– Тяни время. Она должна немного привыкнуть к твоему дворцу и тогда ей будет проще увидеть то, что до сих пор скрывалось от её взгляда.

– Бред.

– Поверь мне.

– У меня нет времени верить твоим предположениям.

– А что ты собрался делать?

– Не… не знаю.

Отец дважды глубоко вздохнул и перестал дышать вовсе. Свободная его рука потянулась к сердцу. На лице и в голосе – боль:

– Я… больше не могу. Это чувство… оно скоро проделает в моей груди дыру. Кусает и жжёт. Я… не выдержу и дня.

– Ты должен. Ты молод и силён. А ей всё равно, отец, что бы ты ни делал.

– Я назначил тебя, чтобы ты помог мне соблазнить её, а не усугублял моё отчаяние.

– Отчаяние? Она считает тебя похотливым идиотом, у которого только обнажённые красотки на уме. Она думает, что если предложит тебе каждодневный поцелуй, то ты согласишься отпустить её наверх.

Акшен Накхана вдруг сел, там, где стоял, прямо на ступеньки.

– Тебе что, ни одного её поцелуя до сих пор не удалось получить? – не веря, шёпотом спросил Шон. Вид отца подтвердил догадку сына: – Боги. Ты… да что с тобой? Ты… согласен?! Эй! – крикнул он вслед бросившемуся вниз по лестнице, отцу.

– Я отпущу тебя, если ты будешь дарить мне свой поцелуй каждый день отныне, – услышал Шон голос отца из комнаты Берилл.

– Нет. Это низко.

– Ты передумала? Я отпущу тебя завтра, гарантирую.

– Ах ты… хорошо. Хорошо, знаешь… – Берилл не смогла договорить.

Принц, совсем не обратив внимания на её зарождающийся гнев, поднял крылатую с кресла и мгновенно обжёг её рот своими губами. Ох, они твёрдые, горько-сладкие. Невозможно перестать чувствовать их, невозможно отгородиться, невозможно думать о другом.

– Не верю… как можно… я не знал… – бормотал Хант, продолжая целовать её лицо и шею. – Не возможно…

– Остановись, Хант, – приказала Берилл, ничего перед собой не видя. – За один поцелуй – один день свободы. Впрочем, целуй ещё. Зато потом столько же дней не поцелуешь.